Вверх по течению (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 41

Выдали мне подъемные, полевые на месяц вперед, расписался также за кормовые рационы для лошади и порционы за себя.

— С начала следующего месяца, господин старший фельдфебель, вы должны определиться, как вы будете питаться, — писарь сильно походил на киношного солдата Швейка, разве что баек не рассказывал по каждому поводу. — Из общего котла, брать паек на дом сырыми продуктами или деньгами вообще. Предупреждаю сразу, что деньгами невыгодно. Продуктовый паек у нас больше, чем в городе, а вот денежная компенсация наоборот меньше — сельская местность… Хотя до ближайшей деревни от нас совсем не близко. Да и деревень тут не так много. Все больше хутора. А пока до конца месяца я вас прикрепил к общему котлу, чтобы отчетность не портить. Давняя традиция. И еще… если поедете в город, то сообщите заранее, чтобы я вас на время отпуска или командировки снял с довольствия и выдал вам деньгами. В том числе и на рацион для вашей лошади.

Похоже, для первой встречи мы другу понравились, и никто из нас пальцев гнуть не стал. К чему? Нам вместе еще служить и служить.

Затем первым делом проведал на конюшне свою кобылу, угостив ее подсоленной горбушкой. С ней также надо дружить.

Старший конюх, похлопывая высокую кобылку по черной шее, все ее мне нахваливал.

— Ласку вместе со мной с графского ипподрома мобилизовали. По возрасту, — улыбнулся он в короткую бородку, — Мне сорок, ей — тринадцать с хвостиком. Из племенного разведения она уже выбывает, рекордов больше ей не ставить, на то молодняк по брони остался, а так она еще очень даже резва, господин старший фельдфебель, особенно в санках. Это же отогузский рысак! У нее родословная длиннее, чем у нашего графа была. Главное ее больше получаса на максимальных аллюрах не гнать. Давать роздых. Тогда она целый день в оглоблях бегать может.

— А верхом?

— Выучена. Но в оглоблях она лучше. Призы брала.

Масть у лошадки была нечастая — караковая. То есть вся лошадь вороная, но с подпалами, как у добермана в пахах и на морде. Разве что не так ярко выражена граница этих подпалов. Кобыла во время разговора все иронично косила на меня фиолетовым глазом, типа, видали мы карликов и покрупнее.

Ухожены все лошади в конюшне все были хорошо, о чем не преминул похвалить старшего конюха.

— А как оно могло быть иначе, если я с десяти лет на ипподромной конюшне, — с достоинством ответил он.

Осмотрев подковы, только покачал головой.

— Они все тут фабричные?

— Других нет, господин фельдфебель, — пожал плечами конюх. — Вот на ипподроме рецкого горца в кузнецах держали, тот знатные подковы ковал. Легкие и прочные.

— А кузня есть?

— Кузня есть. За конюшней на отшибе.

— Показывай.

Кузня была хоть и невелика, но все необходимое в ней было. Только выморожена очень. Видно, что давно ей не пользовались. Подумал, что первым делом я откую своей красавице нормальную зимнюю обувь железную. И трензеля перекую на более щадящие лошадиные губы.

Зашел в каретный сарай, где мою двуколку три кренделя уже переставляли на полозья. Спросил про полость…

— Нет такой, да и не было, — ответили.

Непорядок. Так и вымерзнуть в дороге недолго. Надо будет Эллпе потрясти на предмет старых тулупов. Не ходить же, в самом деле, из‑за такой ерунды на медвежью охоту.

После обеда прохаживался фазаньим шагом в казарме перед строем своей полуроты.

Порядок, чувствуется, ефрейтора за утро навели. Уставной. По сравнению с помещением другой полуроты, что напротив, разительная разница.

А то, как же? Начальник он ведь демон, никогда не знаешь, какая вожжа ему под хвост попадет. Тем более начальник новый, неизведанный. Так что по уставу не промахнуться. Да и придраться мне не к чему: все чисто, кровати стоят по ниточке, шинели и полушубки на вешалках выровнены. Дощатая 'взлетка' крашеная марганцовкой натерта с мастикой. В сушилке печка топится. Умывальник чист. В каптерке относительный порядок. Дневальный на тумбочке стоит вместе с телефоном. Ого! Тут прогресс, однако.

Была еще одна моя хитрость, почему я перевел эту встречу с открытого воздуха, кроме того как посмотреть на что похожа казарма после ударного аврала. Ненавязчиво показать личному составу свои награды, которых под полушубком не видать. Ведь на нижнем луче 'Креста военных заслуг' выбита дата начала текущей войны. Как это обаятельно для тех, кто понимает…

В общем, по разным мелким признакам понял я, что дядьки в моей полуроте на фронт совсем не стремятся и за место свое на полигоне держаться будут. И это главное. Остальное все приложится в рабочем порядке. Сработаемся.

Я тоже на фронт не рвусь. Это чужая для меня война.

Без раскачки втянулся я в службу и единственное новшество, которое на первых порах внедрил, так это, отобрав в своей полуроте пару жестянщиков и лудильщика, смастерили мы из медного листа большой четырех ведерный цилиндрический тульский самовар. Все же на морозе работа и кипяточком погреться солдатам самое оно. Топили самовар как положено — древесным углем и шишками, благо их в окрестных лесах видимо — невидимо.

Дядьки заботу о себе оценили и трудились на совесть.

Затем и для себя сделал полуведерный самоварчик — дома вечерком чайком побаловаться. Эллпе от радости чуть не танцевал, когда в технологию автономной варки воды въехал. Он в самовар просто влюбился и все его мелом надраивал, чтоб, значит, блестел как золотой.

А потом пошли делегация за делегацией и трое моих помощников только этим все время в кузне и промышляла.

В штаб самовар надо?

В караулку надо?

В казармы надо?

Это святое.

А вот частные заказы я не торопился исполнять, кроме командирского. Тому просто из моего уважения. А остальные путь свои предложения на обмен приносят. А мы посмотрим…

А тут еще и олово у лудильщика закончилось.

В город надо…

Вот так лишняя увольнительная и образовалась.

20

Не въезжая в город первым делом лихо подкатил, красуясь, к дирижабельному эллингу. Но тут облом… стоит такой с винтовкой в руках, вокруг всего поля колючка и шлагбаум у ворот. 'Не велено… Не положено… Не могу знать…' Пришлось требовать подать сюда самого капитан — лейтенанта, хотя нужен мне был всего лишь штаб — ефрейтор.

Не сводя с меня штыка винтовки, часовой откуда‑то вынул серебряный свисток и на пронзительной ноте три раза в него дунул. Я еще машинально заметил, что штык у него без пилы на обухе.

Скрипя сапогами по утоптанному снегу, из‑за угла эллинга на торопливых рысях прибежала группа поддержки. Ефрейтор с большим револьвером старого образца в порыжелой кобуре и три бойца с длинностволом — штыки примкнуты. Все по — взрослому.

'Бодрянка, наверное… — подумалось мне. — Однако караул тут выставили по всем правилам. Война диктует…'

После недолгого препирательства одного бойца послали в эллинг и вскоре оттуда, на ходу застегивая здоровой рукой черную шинель, выкатилась фигура знакомого моряка.

В молчании подождали, пока тот доберется в сопровождении солдата до ворот.

— Имперского флота капитан — лейтенант Плотто. С кем имею честь… Савва? — удивился он.

— Старший фельдфебель артиллерии Савва Кобчик, — передразнил я его, но в рамках приличий, вскинув руку к шапке в воинском приветствии. — Прибыл с визитом вежливости для обмена опытом. А также представляюсь вам по случаю назначения на пост помощника Королевского артиллерийского полигона.

— Это вовремя, — улыбнулся каплей. — У меня как раз к тебе вопросы накопились.

Офицер пожал мне руку и повернулся к разводящему.

— Пропустить.

— Но, господин капитан — лейтенант, а как же пропуск? Без него не положено… — возмутился ефрейтор.

— Пропустить под мою ответственность. Немедленно. Выполнять, — в голосе Плотто зазвенела сталь.

— Садитесь в санки, господин капитан — лейтенант, — пригласил я. — До ангара все ж далече топать.

— Как мне эта тупая пехтура уже надоела, — пожаловался мне каплей, когда мы отъехали от ворот. — Скорее бы уж морячки прибыли. Тогда и порядок будет.