Демократия (сборник) - Видал Гор - Страница 91

— Мадам говорит, мы не протянем эту зиму, если тот liebe[68] генерал, что был у нас вчера вечером, не поможет нам с нефтью! — С этими словами служанка исчезла.

На низком полукруглом столике лежали журналы с многочисленными фотографиями битвы при атолле Мидуэй, в которой японский флот потерпел свое «первое поражение за последние триста пятьдесят лет». Интересно, лениво подумал Питер, что это там приключилось в 1592 году? Были в журналах и аэрофотоснимки горящего Кёльна после налета английской авиации; за один раз тысяча бомбардировщиков сделала с Кёльном то, что люфтваффе неоднократно проделывала с Лондоном. Союзники выиграют войну, в этом не могло быть сомнения, вопрос только — когда? Вечный сержант (писарь нестроевой службы), он всю свою жизнь или по крайней мере все свои молодые годы будет втыкать в карту булавки — таким виделось Питеру его будущее.

К счастью, самая долгая пора его жизни осталась позади и уже наполовину забыта. Основная военная подготовка в Джорджии, кретины унтеры с Юга, выкрикивающие команды на своем кретинском невразумительном языке. Не попал на танцы в субботу, зал был битком набит. В провинциальных лавках, превращенных в танцевальные залы на утеху миллиону новобранцев, ревели пианолы-автоматы. Девушки с блеском в глазах и с длинными волосами танцевали друг с другом, пока парни не разбивали их. Куплю себе картонную куклу, я ее никому не отдам. Потом тисканье и лапанье украдкой в теплые ночи. Только картонная луна. Фильмы о венерических болезнях; удрученные юнцы обнажали в них пораженные члены, а строгие, но добрые доктора объясняли колдовскую роль крайней плоти и необходимость немедленной дезинфекции post coitum[69] наиболее уязвимых частей, причем все это в цвете. Не сиди ни с кем под яблоней, только со мной. Переброски в тряских поездах с закрытыми окнами. Пари: четыре против одного, что мы в Нью-Йорке. Нет, в Лос-Анджелесе. Это должно быть Западное побережье. Почему? Гляди, мы загорели, верно? Значит, нас не могут послать туда, где холодно. Почему нет? Взрыв смеха. Воинские части в летней форме и в самом деле загонялись туда, где стояла зима, а солдаты в штормовках и толстом шерстяном белье оказывались посреди лета. Все идет нормально — как в бардаке. Питер подал заявление в офицерское училище, но был забракован: неважное зрение. Ха! Стрелять из самозарядной винтовки и служить в пехоте — на это его зрения хватает! Царица полей… Ему нашлось место в разведывательном отделе. Его произвели в сержанты, и он втыкал булавки в карты Европы, изучая разведданные, почерпнутые со страниц «Нью-Йорк тайме». Немцы осаждали Севастополь. Выкатывай бочонок. Жидкий кофе в общей столовке. Отвратительная жратва, вот только свиные отбивные ничего. Как-то раз его назначили в наряд на кухню, и он съел двенадцать штук за один присест; на кухне было много шуму и липкой грязи, но все же это было лучше, чем топить ночью печи и спать на цементном полу возле топок, которые то и дело надо было шуровать. Потом опять маленькие города. Бары. Девушки с пышными прическами и вызывающим блеском в глазах. Они или слишком молоды, или слишком стары. В конце концов, как и полагается настоящему воину, Питер Сэнфорд схватил триппер, и лечение вовсе не было таким болезненным, как можно было заключить из слов строгих, но добрых докторов с киноэкрана.

— Ты похудел! — Мать прижала его к груди. — Уж не болен ли? Господи, какой бледнущий!

— Чувствую себя отлично. — Это был его обычный ответ, и он вполне соответствовал истине. Прежней полноты в груди и бедрах как не бывало — одни мускулы. Талия: тридцать дюймов. Рост: шесть футов. Вес: сто семьдесят фунтов. Жирным он теперь уж никогда не станет.

— Тебе нужно позавтракать. А мне-то, господи, мне-то сколько всего нужно! Я делаю закупки. Это нормирование все перевернуло вверх дном. Похоже, мы потеряли все районы в Азии, где добывают каучук. Блэз рвет и мечет.

Они прошли в сад. Под деревьями, бросавшими узорчатые пятна зеленоватого света на белые скатерти, сидели и поглощали еду люди. Он насчитал с десяток таких, кого можно было отнести к «нам»; остальные были «они», по большей части в военной форме.

Питер принялся за булочки с маслом, а Фредерика начала обмениваться приветствиями с друзьями, и несколько генералов и адмиралов засвидетельствовали ей свое почтение; она каждому представляла своего «верзилу сына», и Питер не без гордости подумал, что вот и он тоже, хотя бы через свою семью, соприкасается с высшей военной иерархией, в которой он так явно был одним из низших.

— Отец всю эту неделю в Уотч-Хилле. Я сказала, пусть сам открывает дом, я не собираюсь уезжать из города, когда ты вот-вот должен вернуться.

Она радостно улыбалась ему, он радостно улыбался ей. Они любили друг друга. Жаль только, им не о чем было говорить. Они не давали друг другу поводов для беспокойства, поэтому настоящей близости между ними не было; впрочем, ее и не могло быть в семье, где пылкость детских чувств обращалась не на родителей, а на слуг. Питеру казалось, что Блэз обратил внимание на Инид лишь после того, как она против его воли вышла замуж за Клея. С тех пор отец болезненно остро воспринимал каждый шаг дочери, и, по мере того как конфликт разрастался, каждый с надеждой подстерегал момент, когда родственная любовь получит конечное завершение в нокауте.

Подали закуску: авокадо с крабами. Крабы были хороши, если б не множество крошечных пленок, которые застревали в зубах. Русские разделывали крабов не очень чисто и клали мало пряностей.

— Ты понятия не имеешь, чего стоило твоему отцу сунуть тебя в военное министерство. — Фредерика считала само собой разумеющимся, что связи пускают в ход совершенно открыто.

— Представляю, — сказал Питер, хотя он вовсе не желал представлять себе, как Блэз нажимает на все педали, чтобы поудобнее устроить ему жизнь.

— Мне кажется, он даже добивался, чтобы тебе присвоили офицерское звание.

— Это уж слишком.

— Я тоже так думаю. — Она ничего не утаивала от него. — По-моему, его раздражает, что ты всего-навсего нижний чин, сержант.

— А меня это устраивает. — Питера действительно устраивало, что он простой сержант, особенно теперь, когда ему уже не придется жить в бараках. Быть чином выше значило бы принять более деятельное участие в войне, а это не входило в его расчеты. Он словно наглухо отгородился от войны. И хотя сидеть в министерстве было скучно, он отнюдь не жаждал деятельности. Он был уверен, что на фронте его убьют. Этим он отличался от своих сверстников: они были решительно не способны вообразить себе свою смерть. Он же умел ее вообразить, пожалуй, даже слишком наглядно, и предпочитал оставаться в живых. Пусть другие исполняют свой долг.

— Клей приезжает в отпуск. Его произвели в… — Она запнулась. — Что, что нам делать с Инид?

Питер внутренне ликовал: наконец-то он причислен к взрослым, которым постоянно приходится что-то с кем-то делать.

— Ты должен поговорить с ней! — Фредерика произнесла это таким тоном, будто нашла великолепное разрешение проблемы. — Да, да! Она тебя слушает. Она не слушает ни меня, ни Блэза, они почти не разговаривают друг с другом. — Фредерика от изумления открыла рот. — Боже мой, да ведь это же Блок!

Посмеиваясь про себя, Питер наблюдал, как Айрин Блок прошла через сад с гордо поднятой головой: она была в стане врага и знала это.

— Эта женщина где хочешь пролезет. — В голосе Фредерики звучала неподдельная боль. — А ведь мы, между прочим, для того и основали наш клуб, чтобы не пускать ее сюда.

Айрин Блок подошла к столу, где сидели генералы и их жены.

— Слабое основание, чтобы открывать клуб. — Питер был искренне тронут огорчением матери.

— А еще, — без всякого перехода сказала Фредерика, — у нее интрижка с Бэрденом Дэем.

— Ну, в это я не верю. Он ведь старый.