Демократия (сборник) - Видал Гор - Страница 103

По иронии судьбы, именно чувство справедливости чуть было не стоило ему голосов избирателей. Он подвергался яростным нападкам за то, что отстаивал права американцев японского происхождения. «Защитник япошек», — то и дело писали на его предвыборных афишах. Перед самыми выборами его противник-республиканец решился на отчаянный шаг и объявил сенатора Дэя агентом японского правительства (почему же еще сенатор виделся с японским послом Курусу за десять дней до Пёрл-Харбора?). Из-за этой несуразности республиканец провалился — к тайной радости Бэрдена, который был уверен, что на этот раз он потерпит поражение, причем не имел ни малейшего представления о том, что с ним тогда будет. Ему нечего было делать вне стен сената. Но добродетель восторжествовала, и на ближайшие шесть лет будущее его было обеспечено.

В отличном расположении духа Бэрден закончил свою речь шуткой. Пока фермеры смеялись, он уронил меню в лужицу растаявшего мороженого. Председатель поблагодарил его. Еще одна речь позади.

Усталый, но довольный собой, он стал проталкиваться через переполненный зал, обмениваясь рукопожатиями с разными людьми, раздавая автографы и позируя фоторепортеру (тот был в единственном числе — дурной признак). Затем, помахав на прощание залу рукой, он пересек вестибюль и подошел к газетному киоску. Он просматривал вечернюю газету, отыскивая в ней свое имя, как вдруг знакомый голос сказал:

— Так-то вы блюдете верность! Почитываете газету оппозиции! — Это был Блэз.

Бэрден поздоровался с ним громким голосом, все еще настроенным на выступление перед публикой. Они не виделись со времени выборов.

— Что слышно о нашем мальчике?

Бэрден был озадачен. О каком мальчике? Чьем?

— Две недели назад Клей написал мне, что он снова снимается с места. Но, разумеется, не мог сказать, куда их направляют. Сейчас он на Гуаме, по крайней мере, так доносят мне мои шпионы.

— Я ничего не слышал о нем за последнее время.

Строго говоря, если не считать поздравления в ноябре после выборов, Бэрден не получал вестей от Клея. Это было странно: Клей всегда аккуратно «поддерживал связь». Интересно, подумал Бэрден, уж не история ли с Нилсоном отбила у Клея охоту писать ему. Молодой, идущий в гору, он не желает иметь ничего общего с зашатавшимся стариком. Но я еще не упал, яростно подумал Бэрден, покупая журнал с надписью через всю обложку «Окопная война на Тихом океане. Репортаж Гарольда Гриффитса».

Блэз постучал по обложке пальцем-обрубком:

— Гарольд творит что-то феноменальное. Это черт знает что. Переплюнул самого Эрни Пайла[77]. Вот уж не думал, что он на это способен. Педик, конечно. Потому-то и пишет так хорошо о солдатах.

— Удивляюсь, как вы позволяете ему писать не только для вашей газеты.

Блэз нахмурился:

— Откуда я знал? Но ничего, писать для газет он не имеет права: таков договор. — Блэз купил тот же журнал. — А знаете, — сказал он, — я буду гостем президента на церемонии его вступления в должность на будущей неделе.

— Предатель, — улыбнулся Бэрден.

— Может быть. — Блэз закурил сигару. Тут к ним подошли несколько фермерских жен — пожать Бэрдену руку и пожелать ему всяческого благополучия, «потому что у вас правильный образ мыслей!» — на что Бэрден, как обычно, ответил: «Да умножит господь ваш род». Затем он повернулся к Блэзу. Тот наблюдал за ним с сигарой во рту.

— Вот видите, — сказал Бэрден. — Меня еще любят.

— Почему бы и нет? — На Блэза эта сцена не произвела впечатления. — Я иду в Белый дом вовсе не потому, что люблю этого старого стряпчего по темным делам…

— Вы поддержали его в прошлый раз.

— Только потому, что Дьюи для меня неприемлем. Нет, я иду исключительно из-за этой затеи с Объединенными нациями. Я всецело за, Бэрден. — Голос Блэза звучал так, словно он предостерегал.

— Я знаю, — сдержанно ответил Бэрден.

— Ваша сенатская публика не поднимет из-за этого шума?

Бэрден обнаружил, что ситуация ему нравится.

— Возможно. Точно не могу сказать. Многое зависит от того, как Франклин будет вести себя. Вильсон обращался с нами, как со школьниками. Это была его ошибка.

— Вы и вели себя как школьники, — пробурчал Блэз. — Во всяком случае, президент хочет с вами сотрудничать. Он для того и взял Трумэна себе в вице-президенты, чтобы заручиться поддержкой сената.

— Не исключено, что это была ошибка.

— Но вы ведь не собираетесь шуметь по этому поводу?

— Шуметь? Да разве мы можем? Два года назад мы одобрили вступление в послевоенную международную организацию.

— Но вы не голосовали.

— Не голосовал. Но я был за резолюцию, по которой договора входят в силу лишь после одобрения сената.

— Это означает, что решающее слово по любому вопросу остается за сенатом.

— А оно и так было за ним. Конституция, статья вторая, раздел второй. — Бэрден переменил тему разговора. — Знаете, мы все еще держим место от Второго округа наготове для Клея. Я не раз говорил о нем, когда бывал в округе. Его там любят.

При мысли о Клее лицо Блэза просветлело.

— Это ужасно! Нам непременно надо найти какой-то способ избавиться от теперешнего конгрессмена. Но так, чтобы не очень круто. В конец концов, солдат в форме, вернувшийся с войны…

— Зачем же так круто. — Молодые стучались во все двери, Бэрден слышал это повсюду. — Мы сделаем для Клея все. Будьте спокойны. Как Инид?

— Нормально. — Блэз стряхнул пепел с сигары, и разговор о дочери был на этом закончен. — Эд Нилсон к вам не наведывался?

Бэрден был поражен.

— Нет. А он что — в городе?

— Я встретил его сегодня утром в Клубе печати. Он собирался на Холм, хотел вас повидать. Бедный Эд! — Блэз пустил большой клуб синего дыма в лицо Бэрде-ну. — Он очень затруднил вам перевыборы?

— Да. — Бэрден предпочел не вдаваться в подробности.

— Я так и думал. Но он хоть избежал тюрьмы. Это уже кое-что. Рад был повидать вас, Бэрден.

Эд Нилсон у него в кабинете — так сказала ему мисс Перрин. Вид у нее был испуганный. Эд сидел на диване, подперев голову руками, но, увидев Бэрдена, весело поздоровался с ним.

— Надеюсь, я не очень помешал вам своим вторжением? Ваша приемная — единственное спокойное место здесь.

Бэрден был глубоко уязвлен меткостью этого замечания. Больше не кандидат в президенты; простой сенатор, как все прочие. Но это ненадолго. Пройдет несколько дней — и его имя вновь прогремит на всю Америку. При мысли о карте, которой он собирался козырнуть, Бэрден воспрял духом и заговорил почти жизнерадостно с человеком, который едва не погубил его политическую карьеру.

— Вы хорошо выглядите, Эд. Я скучал без вас. Мы все скучали.

— Очень приятно слышать это от вас. — Нилсон был так же ласково учтив, как в тот день, когда они впервые встретились у подъезда Капитолия. Он не выдавал своей озабоченности даже теперь, когда федеральное Большое жюри рассматривало вопрос о предании его суду. — Главным образом из-за вашего зятя.

— Знаю. И очень сожалею об этом. Я бы с удовольствием удавил его.

— Самое печальное то, что я отлично ладил с людьми из Налогового управления. Больше того, мы отлично ладили с министерством юстиции, но, по-видимому, был звонок из Белого дома от одного из друзей Билли. Это решило дело. Так родился последний обвинительный акт. Он мстительный по натуре.

Бэрден вздохнул.

— Объект его мести не вы.

— Если я и не объект, то по крайней мере главная жертва.

— Он метил в меня. Если помните, Билли выступил со своими разоблачениями как раз перед первичными выборами. Он хотел погубить меня. И того же хотел президент. Вот почему Белый дом помог ему.

— Да, лояльным его не назовешь.

— Какая там лояльность! Но я уцелел. И вы тоже уцелеете.

— Ну еще бы, — непринужденно сказал Нилсон. — Теперь-то они мне ничего не смогут пришить. Теперь под нас даже с продажей земли не подкопаешься.

Это «нас» заставило Бэрдена содрогнуться. Он уткнулся взглядом в «Ведомости конгресса», лежавшие на столе перед ним.