Ассасин - Мелан Вероника - Страница 40

Я вспомнила и о том, как сильно любила его тогда — смелого, недоступного, уверенного в себе.

«А ведь я никогда не переставала его любить».

Мысль жгла, но от нее не скрыться.

«Если бы все пошло иначе…»

Я обижалась на Декстера в Корпусе, но ни на минуту не забывала о нем — ненавидела его, мечтала побить до синяков в кулаках, выкричать все до хрипоты в горле, но продолжала дышать им.

«Да, Элли, дурость не лечится».

Дурость, может, и не лечится, а вот любовь вполне способна умереть, пусть и не сразу.

«Ничего, я когда-нибудь дождусь этого момента. Момента, когда вспомню о нем и ничего не почувствую».

Пытаясь сдержать горячие слезы, я часто заморгала. Особняк расплылся перед глазами, но мне не нужно было его видеть, чтобы помнить, — образы сохранились в моей голове так четко, словно их выжгли раскаленным клеймом прямо на коже. Как тот номер. Который, я думала, никогда не наберу.

Набрала.

Перед глазами всплыл Рен — как он стоял на балконе тихий и задумчивый, как смотрел на меня с непонятным блеском в глазах, как отставил прочь стакан…

Все это было «до» того — просто «до». До визита к Стэндэду, до ранения, до слов «Молчи, я не разрешал тебе говорить».

Да, не разрешал. А зря. Вереница дальнейших событий вихрем пронеслась перед глазами, сердце наполнилось болью, стало трудно дышать.

Я отшатнулась от ограды.

Зачем я стою здесь? Меня никто не ждет, не любит, не вспоминает. Все это призраки прошлого и иллюзии воспаленного воображения, и ничего более.

В тот момент, когда я решила вернуться к машине, позади «бьюика» бесшумно припарковался дорогой черный автомобиль.

Он подходил ко мне медленно.

Глаза прищуренные и удивленные, мелькнувшая на лице радость тут же сменилась привычной маской — ледяной и непроницаемой, мышцы во всем теле напряжены. Я чувствовала его так же хорошо, как саму себя. То же напряжение, та же опаска, то же недоверие во взгляде — черт, ну надо же нам было встретиться!

Мне на удивление сильно хотелось просто рвануть с места, однако интуиция твердила, что это не лучший план: попробуй убежать от хищника, и он тут же, ведомый инстинктами, кинется за тобой следом. Лучше двигаться спокойно и сдержанно, а там по обстоятельствам.

Я просто стояла, Декстер приближался. Теперь мы смотрели друг на друга, как два вождя чужеземных племен. Война? Мир? Переговоры?

Интересно, он знает о том, что я сбежала из Корпуса? Если так, то я в полной заднице, потому что он сдаст меня назад.

«Или не сдаст? Может, он не знает о наказании? Да уж, конечно, не знает…»

Лучше бы я здесь не стояла.

Превратившись нервами в стальной канат, я следила за тем, как он подходит все ближе. Мое тело одеревенело, лицо застыло, во рту моментально пересохло.

А он, оказывается, красив — я и забыла. Забыла, насколько красив.

Мысль эта ничего, кроме новой боли в сердце, не принесла.

Серо-голубые глаза прощупывали меня рентгеновским лучом, пытались пробраться в самые потаенные уголки — бесполезно, Корпус научил меня скрывать эмоции.

В моей памяти Рен всегда был высоким и широкоплечим, но теперь, когда я вновь увидела его так близко, мне показалось, что он просто огромный. Остановившись в шаге от меня, он какое-то время молчал — ждал, что я начну разговор первой, но, не дождавшись, спросил:

— Что ты здесь делаешь?

«Неужели он знает о том, что меня здесь быть не должно?»

Стараясь не удариться в панику, я решила блефовать до того момента, пока не выясню правду.

Выпихнув с языка циничный ответ «Почту разношу», я спокойно ответила:

— Гуляю. Запрещено?

Декстер молчал. Он не верил мне ни на секунду, но напирать сразу не решался — лишь буравил глазами и хмурил брови; его пальцы нервно подергивались.

В этой тишине, в молчании мне вдруг захотелось странного — шагнуть ему навстречу, обнять и расплакаться. Пожаловаться на судьбу, на то, как несправедливо обошлась со мной Комиссия, услышать, что он — Рен — совсем не хотел, чтобы так случилось. Что он жалеет, что не выслушал тогда, что искал, что хотел спасти…

«Очнись, Элли. Тебя никто не хотел спасти».

Все верно. Я не та прежняя и наивная Элли, а он совсем не тот Рен, который всегда существовал в моем воображении. Мы просто незнакомцы, так не вовремя вновь сведенные шаловливой судьбой, будь она неладна.

Устав от собственных мыслей, от давящей тишины и неопределенности, я устало произнесла:

— Мне пора домой, извини. — Его мощная фигура загораживала путь к машине; я вскинула бровь. — Ты дашь мне пройти?

— Нет.

— Нет?

«Вот и настал момент, когда меня пытаются удержать. Ирония, не иначе».

Впрочем, его ответ не удивил. Я знала, что он легко догонит, если я попробую бежать, — это у него в крови. Пока не выяснит то, что хочет, все равно не отпустит. Осталось узнать, что именно он хотел выяснить.

«И зачем я только поехала по этой дороге?»

— Пропусти.

— Что ты здесь делаешь? — во второй раз прозвучал тот же вопрос.

— Мы ходим по кругу, Рен. Я имею право находиться там, где мне хочется, не так ли? Пропусти.

Подобная непреклонность начинала злить.

— Не раньше, чем ты ответишь мне. — Его глаза прищурились — в них читалась не только настороженность, что-то еще. — Вопрос первый: какой приговор тебе вынесли тогда?

Он не знает про Корпус?!

«Ах ты, гад! Я, значит, прохлаждалась там на жесткой койке, а он даже не потрудился ничего выяснить!»

Едва первый шок схлынул, как накатило облегчение — и хорошо, что не знает, просто прекрасно! Значит, не попробует меня туда вернуть.

— С чего вдруг интерес? Какое тебе дело после того, как ты собственноручно сдал меня Комиссии?

— Я не сдавал.

Наверное, его ответ должен был меня удивить, но он не удивил, потому что меня уже несло:

— Как ты думаешь, что они делают с «предателями»? Наказывают, конечно. Не беспокойся, меня наказали, наказали хорошо, правильно — теперь мы квиты.

Я, кажется, заводилась по-настоящему. Слишком долго терпела, слишком долго прессовала все внутри и болела от этого. Однако одна лишь мысль о том, что пока я гуляла по чертовому мерзлому пятаку перед серым зданием, он прохлаждался перед телевизором и не пытался выяснить, куда меня отправили, мягко говоря, бесила.

— Что они с тобой сделали?

— А не пошел бы ты?

Он схватил меня за запястье.

— Элли, какое наказание тебе назначили?

— Отпусти мою руку! — Я попыталась высвободиться, но тщетно, и потому взбесилась. — Тебе интересно, получила ли я по заслугам? Да, получила! Доволен? Так спи теперь спокойно — твоя честь и совесть отмщены. Хотя какая там совесть, когда ты даже не дал мне выговориться, скотина. А ты никогда не задумывался о том, что я могла быть невиновной?

— Но ты была там, со Стэндэдом…

— Да, была!

— В каких вы отношениях?

— Отношениях? — От последнего вопроса я на некоторое время лишилась дара речи. Значит, он продолжает думать, что все случившееся — четко спланированный заговор? Хуже того, он думает, что мы с Марком близки? Придурок, какой придурок! Нет, ну надо же! От изумления, обиды и горечи я расхохоталась в голос: — Ну конечно, Рен! Разве ты сам не догадался? Мы любовники, кто же еще!

И меня ничуть не смутило его потемневшее от гнева лицо. Хочет думать ерунду? Я не буду лишать его этого удовольствия. Хочет обижаться? Вперед и с песней! Идиот всегда найдет, на что обидеться, даже если будешь убеждать его, что поводов нет.

Нет, Стэндэд и я — надо же!

Теперь я не просто злилась — я бесновалась. Как он посмел подумать, что я не только целенаправленно предала его, но еще и развлекалась с Марком, как дешевая уличная девка? Он какого обо мне вообще мнения?

Мои глаза метали молнии, в груди клокотала ярость. Мы смотрели друг на друга как заклятые враги, готовые обнажить пистолеты в любую секунду. Вот только у него пистолет был, а у меня нет, хотя он ему и не был нужен. Рен выглядел так, словно готов свернуть мою шею голыми руками.