Ассасин - Мелан Вероника - Страница 19

Официант подобрался и приготовился перечислить лучшие марки вин, но Рен лишь махнул рукой.

— На ваш выбор, пожалуйста.

Официант захлопнул рот, вежливо кивнул и удалился.

Глядя на сидящего напротив меня мужчину, я вдруг почувствовала, что мы приехали сюда не просто так — разговор будет серьезным.

«Блин, зачем…»

Да, серьезным, иначе зачем так хмурить брови, складывать на груди руки и выглядеть совершенно неприступным?

Мысли заметались — что же предпринять? Отвлечь? Завести наигранно-веселую беседу? Как помочь ситуации? А-а-а, никак. В одном я уже убедилась наверняка: чему быть — того не миновать.

И я не ошиблась. Вышибающая почву из-под ног фраза прозвучала сразу, без обиняков.

— Элли, это наша последняя встреча.

На душе стало дерьмово. Тускло, пусто, глухо. Зачем было ехать в ресторан? Для чего очередная надежда? Зачем все эти наряды, прически и макияж? Для одной фразы «Это наша последняя встреча?» И почему ею не могло все, например, закончиться, а не начаться?

«И это хваленая мужская логика?» — злилась я, пытаясь понять, насколько сильно внутри меня что-то оборвалось. Что-то оборвалось однозначно. И это, видимо, еще не предел.

«Дурацкий вечер. Все зря».

Сохраняя по возможности каменное выражение лица (в чем я никогда не преуспевала), я поинтересовалась:

— Думаю, спрашивать, шутка это или нет, бесполезно?

— Это не шутка.

Спасибо, я и так знала ответ, могла бы не спрашивать. А внутри становилось все гаже, будто в чистую воду просачивался яд.

«Даже чаю не попьете?»

А ведь официант еще даже не принес вино.

«Вечер супер, Элли. Лучший в твоей жизни… Тебя бросили на первой минуте третьего свидания».

— Стоило ли ехать в ресторан?

Язвить не хотелось, но наружу рвалась боль. Казалось бы — кто он мне? А больно. Тихо, противно и обидно. Хотелось плакать.

Какое-то время мы сидели молча и смотрели в стороны. Мои пальцы так сильно пытались сжать кожу дивана, что ныли от усилия. Наружу рвался лишь один вопрос, и я задала его.

— Почему?

Лицо Рена тут же превратилось в маску — как знакомо. Ни тебе лишних эмоций, ни объяснений — не стоило и спрашивать. На что я надеялась? А еще мечтала перед сном о любви. Все женщины такие больные или только я?

— Элли…

Пока он молчал, подыскивая правильные слова, я пристально вглядывалась в серо-голубые глаза, пытаясь найти ответ до того, как он прозвучит.

В чем причина? В чем? В нем? Во мне?

Ответ ничего не пояснил.

— Элли, так должно быть.

От этих слов меня едва не прорвало — так не должно быть! Должно быть как угодно, но только не так. Должен быть шанс, должны быть попытки, должны быть засыпания и пробуждения вместе, период изучения, анализа — подходим ли? — и лишь много позже (если необходимо) подобные фразы. Но не так. Не сразу — до вина и в ресторане.

— Может, мы могли бы остаться друзьями? Нечасто встречаться, беседовать… — Я унижалась и знала об этом. И, несмотря на унижение, была готова притвориться ковриком еще раз. Потому что пресловутое «может быть» (может быть, все получится?) не давало покоя. — Мы могли бы…

— Нет.

Отрывистое «Нет» прозвучало приговором. В безуспешной попытке подыскать слова для возражения (вразумления?) я лишь открывала и закрывала рот. Вот только не нужны они — эти слова — потому как он уже все решил. Совсем все — безвозвратно и бесповоротно.

«Почему так?»

Хрупкая грань моей обороны затрещала и надломилась, пропуская внутрь горькую правду. И та обрушилась на меня, словно ледяная глыба, похоронив под собой все желания и надежды, превратив яркие краски в сплошную непроглядную темноту.

Мы больше не увидимся.

Мое горло сдавила предательская судорога, и я отвернулась.

«Я жалкая. Я. Жалкая».

— Элли… — голос Рена прозвучал будто издалека, — ты прекрасная девушка. Очень красивая и…

— Прекрати, — оборвала я хрипло. Мне совсем не хотелось слышать о том, насколько я красивая и хорошая, — не теперь.

«Настолько прекрасная, что ты не желаешь видеть меня вновь. Бинго. Десять очков и зачет без экзаменов». Что тут еще скажешь?

На душе гадко, на сердце тяжело. Голова полнилась не столько мыслями, сколько ровным гулом электрического разряда; ногти впились в ладони.

«Это наша последняя встреча».

Что ж, нужно просто это принять, правда? Поднять голову и посмотреть ему в глаза стоило мне титанических усилий.

— Я все поняла, Рен. Не трать слова. Мне пора.

Не обращая внимания на боль в груди, я поднялась из-за стола.

«Вот и посидели».

— Элли, я хочу оставить тебе свой номер телефона.

«Ух ты, последнее „прости“?»

— Зачем?

«Если мы даже не друзья…»

— Ты сможешь позвонить мне, если у тебя будут неприятности.

Я горько усмехнулась.

— Спасибо, ничего не нужно. Я справлюсь со всем сама.

— Элли…

— Мне не нужен твой телефон. — «До встречи» — едва не оговорилась и я тут же поправилась: — Прощай.

Смаргивая предательские слезы, я развернулась и зашагала к выходу.

Все. «Наш» вечер кончился, остался только мой.

Силясь не думать — вообще ни о чем не думать, — я просто шагала к выходу, исполняя простые команды: обогнуть столик, свернуть направо, дойти до выхода и не запнуться…

Глаза едва различали дорогу, ноги автоматически огибали препятствия, неприятно и быстро, будто тоже силясь не разрыдаться, колотилось преданное сердце.

Я успела выйти из общего зала в коридор, когда жесткая рука развернула меня за плечо, и Рен, чьи глаза полыхали как два факела, прижал меня к стене.

— Я настаиваю на том, чтобы ты взяла мой номер.

— Не хочу!

— Элли!

— Отстань от меня!

Но он не отставал — стоял напротив и тяжело дышал.

— Уходи, — бесцветным голосом выдавила я. Мое лицо превратилось в маску. Больше он ничего не увидит, ни единой эмоции.

— Ты возьмешь его. — Горячие ладони напряглись и до боли сжали мои плечи.

— Нет. Я больше не хочу тебя видеть. Отпусти!

Я дернулась, но добилась лишь того, что еще сильнее оказалась впечатанной в стену.

— Отпусти, слышишь? Ты мне никто! — закричала я срывающимся голосом — рвущийся наружу плач сдавил горло.

В этот момент Рен резко сжал мой подбородок, силой поднял голову и приказал:

— Смотри на меня!

Никогда раньше я не слышала в его голосе столько льда. Мой рот приоткрылся, я растерянно моргнула и зачем-то взглянула прямо в серо-голубые глаза.

А после закричала — лоб моментально пронзила боль.

Белая вспышка разорвалась в голове, словно бомба. Тысячи острых осколков вонзились в мозг, парализуя его. Глаза запульсировали, по щекам градом покатились слезы. Сквозь красную пелену в моем сознании высветились яркие зеленые цифры — телефонный номер.

Его. Чертов. Телефонный. Номер!

Часто и слепо моргая, я задыхалась от боли и унижения.

Он навязал мне его!

— Тварь.

Теперь мне было все равно.

Все равно, что делать, что говорить, как себя вести. За эти слова он имел полное право ударить меня, но я уже не боялась.

Пусть бьет. Больнее, чем теперь, он уже не сделает. Он и так сделал все, что мог, — насильно выжег свой телефонный номер у меня в мозгу. Бумагу можно скомкать и выкинуть, книгу контактов очистить, входящие стереть, но как стереть то, что выжжено в памяти? Как?! Никак!

Ненавистные цифры продолжали зеленым огнем полыхать перед глазами.

Приложив ладони к пульсирующим векам, я расплакалась и стала медленно съезжать вниз по стене — ноги отказались служить.

И без того стальная хватка усилилась.

Не желая ничего, кроме того, чтобы этот человек навсегда покинул мою жизнь, я отняла ладони от глаз, зло взглянула на стоящего напротив и прохрипела:

— Ты… сделал это… насильно.

На меня взирали холодно и молча, а меня несло:

— Ты… выжег его в моей голове, но тебе не заставить меня набрать его. Подавись, слышишь? Никогда не наберу. Никогда!