Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина - Страница 41

— Не кричи, — попросила она. — Я тебе помочь хочу…

Только как? Этакие цепи она не снимет, и замки на них — не чета тому, который на дверях в ее комнатушку стоял. Не управится…

Он прикрыл глаза. Ничего не ответил. Верно, сил говорить не осталось.

И как ей быть? Уйти, пока саму ее туточки не поймали? Самое оно верное, да только неправильно это как-то — живого человека на лютую погибель оставлять.

Губы пленника дрогнули.

— Пить… — Яська скорей прочитала это, нежели услышала, до того слаб стал его голос.

Пить?

А у нее с собою воды нет… да только в камере стол вон поставлен, сразу видно, сверху принесли его, потому как стол махонький, иной бы не втиснулся, зато с птицами на крышке и бронзовыми харями по бокам. На столе и подсвечник со свечою стоит, и кувшин с высоким горлом… и даже кубок огроменный, как поднять, до краев наполненный красным вином.

Тогда-то Яська подумала, что это вино. И кубок подняла.

Поднесла к губам пленника.

— Пей, — сказала она, надеясь, что сил у него хватит.

Высоко он висел, и стоять с кубком на вытянутых руках было несподручно, и Яська сама не знала, сколько сумеет удерживать.

Пленник же вздрогнул и потянулся. Зазвенели цепи.

Яська слышала, как он пьет, глоток за глотком, от каждого тощее, иссушенное тело его содрогалось… а потом вдруг цепь лопнула, звонко так, будто бы и не цепью была, но волосом конским. И кубок из рук вырвали.

Тогда-то Яська и поняла, что человек этот, быть может, и не человек вовсе… да только поздно… она попятилась, не спуская взгляда с него, все еще распятого на стене, но припавшего к кубку, пившего жадно… и темные струйки вина текли по его шее, по обнаженной груди.

Кубок опустел.

И был отброшен в угол. А пленник потянулся, аккурат что кошак на солнцепеке, а после вдруг сжался комком, оставшиеся цепи разрывая. Они же, еще недавно казавшиеся Яське неодолимым препятствием, сами рассыпались, летели обрывками заговоренного железа на пол.

Владислав упал. Верно, давнехонько висел он, отвык стоять.

Поднялся.

Сделал первый шаг, покачиваясь, опираясь на стену, а после засмеялся, и радостно так, счастливо. Он дошел до кувшина, поднял его…

— За вас, дражайшая кузина, — сказал пустоте. — За вашу склонность к издевательствам над ближними своими…

Теперь он пил медленно, урча от удовольствия, а комнату наполнил густой, тягучий запах крови.

Вино?

Ох и дура Яська, дура… какое вино… сейчас допьет, поймет, что мало — а нежити завсегда мало, — и на Яську свой взор обратит.

Так и случилось.

Он отставил кувшин и повернулся к Яське.

— Прошу простить меня, прекрасная панна, — сказал Владислав, кланяясь, — за мой непотребный вид и ту сцену, невольною свидетельницей которой вы стали.

Яська сглотнула. И кивнула. Она не могла отвести взгляд от бледного этого лица с чертами острыми, с носом, по-ястребиному крючковатым, с запавшими щеками, подбородком гладеньким… и ямочка еще… где это видано, чтоб у нежити да ямочка на подбородке имелась? И глаза его… красными должны быть, а не этакими… бледно-серыми, что вода озерная… и Яська в них, будто в озере отражается.

А он глядит. Скорей бы уже убил, потому как никаких сил нет сидеть вот так и ждать смерти лютой.

— Уверяю вас, что только обстоятельства тому виной. — Смерть лютая не наступала, зато Владислав руку протянул. — И несмотря на более чем своевременную помощь прекрасной панночки, я все еще пребываю не в том состоянии, чтобы противостоять кузине, коль вздумается ей вернуться. А потому предлагаю покинуть это в высшей степени сомнительно гостеприимное место как можно скорее…

Яська все ж таки сомлела, аккурат когда рука его, белая, аккуратная, хоть и с когтями, коснулась ее ладони. Пальцы Владислава были холодны, и этот холод окончательно убедил Яську, что тот, кто стоит перед нею, если и был человеком, то давно…

Очнулась она уже на болотах. И удивилась тому, что жива… хотя, может статься, не любит Владислав сомлевших девиц жрать.

Яська приоткрыла глаза, убеждаясь, что он никуда не исчез.

Вон склонился над ручьем, моется, черпая ледяную воду горстями, и пьет, и фыркает, что конь на водопое… взгляд учуял, обернулся:

— Я напугал вас, милостивая панночка?

Мокрый. Волосы темные слиплись, и кожа, от крови да грязи отмытая, стала еще белей… как у Настасьи… вспомнилось вдруг все, навалилось… и страх, и боль, и горе, с которым Яська управиться не умела, оттого и завыла она, по-волчьи, глухо… И выла долго, не понимая, ни где она, ни что с нею. А когда сил больше не осталось, то Яська просто тихо заскулила.

— Боль проходит. — Владислав держал ее, баюкал, будто дитя малое. — Не сразу, конечно, но со временем…

Он по-прежнему был холоден. И в груди его не билось сердце, зато сама грудь эта была разрисована сотней мелких шрамов. И Яське вдруг подумалось, что это срам полный — девке с голым мужиком в обнимку сидеть. Правда, если мужик — не совсем живой, то…

То все одно срам.

Как ни странно, мысль эта ее успокоила.

Почти.

— Вижу, вам лучше. — Владислав провел пальцем по Яськиной щеке. — В слезах нет ничего стыдного, однако возьму на себя смелость предположить, что вам все же стоит умыться.

— Грязных не ешь?

— Что? — Его удивление было таким… настоящим.

— Грязных, — Яська вывернулась из рук, заметив, что и их сплошь покрывают шрамы, — говорю, не ешь?

— И чистых тоже. — Владислав улыбнулся широкой искренней улыбкой.

Клыки несколько ее портили.

— Да ну?

— Простите, прекрасная панночка, если испугал вас. — Он прижал руку к груди. — Но вы, полагаю, уже поняли, что я не совсем человек. И натура моя имеет некоторые… неприятные стороны. В частности, у меня есть потребность в человеческой крови, которая, однако, не делает меня чудовищем.

Говорил он красиво.

Как давешняя сваха… вот только ему-то зачем Яську убеждать? Он сильный, цепи те рвал, будто нити… и быстрый… и догонит, и шею свернет. А теперь, значит, побеседовать восхотелося? Соскучился в колдовкином подземелье по разговорам душевным?

Яська отступала, не сводя взгляда.

Владислав сидел, скрестивши ноги, глядя спокойно, миролюбиво даже…

— Я обязан вам не только жизнью, но и свободой своей души.

— А разве у нежити есть душа?

— Хотелось бы думать, что есть, — очень серьезно ответил Владислав. — Не у всякой, конечно, но… не отбирайте у меня шанс на спасение, прекрасная панночка. У вас нет причин доверять мне, однако честью своей, именем родовым клянусь, что никогда, ни при каких обстоятельствах не причиню вам вреда.

Владислав был прав: Яська ему не поверила, вот ни на медень не поверила! Душа у нежити… Придумал!

Умывалась она осторожно, стараясь не спускать с Владислава взгляда. Оно, конечно, что упырь этот сильней Яськи и быстрей, и вовсе она ему ничего-то сделать при всем своем желании не сумеет, но… так ей было спокойней. Владислав же сидел смирнехонько.

И когда Яська, умывшись, переступила через ручей, произнес с укоризной:

— Прекрасная панна, должно быть, не до конца осознает, где находится. Серые земли — не лучшее место для прогулок.

Яська сглотнула.

Серые земли?

Она слышала… многое слышала… байки всякие про ведьмаковские эти пустоши, про мертвяков, которые туточки разгуливают, будто бы живые, про двухголовых волков, про одичалых людей, каковые иных людей за добычу держат.

Про упырей вот.

Про упырей, выходит, правда… Нет, Яське до того дня с упырями встречаться не доводилось, но вон сидит, улыбается, клыки выставивши… весело ему… а Яське-то что делать?

— Разве вы сами не чувствуете? — Он провел рукой по ковру мха. — Это особенное место… пожалуй, его можно назвать домом для таких, как я…

Он поднял руку. Обыкновенная рука. Разве что с когтями. И со шрамами…

Яська сглотнула.

И вот как быть? С этим упырем остаться или новых поискать? Оба варианта не радовали, но, рассудивши здраво, Яська решила, что этот упырь ей сколько-нибудь да обязанный. И вежливый он ко всему… а иные поди узнай, каковы они будут.