Юные садисты - Щербаненко Джорджо - Страница 7

– Это правда! – взвизгнул юнец, тоже выведенный из равновесия. – Он пришел в класс и говорит: «Давайте выпьем, пока училки нет».

– Именно Фьорелло Грасси, ты не путаешь?

– Не путаю. Он.

– А почему на первом допросе ты этого не сказал?

К парню вернулось самообладание.

– Меня никто не спрашивал.

Так же внезапно, как и в первый раз, Дука опять сорвался на крик:

– Нет, спрашивали! Вот здесь черным по белому записан вопрос: «Кто принес в класс бутылку?» – орал он с опасностью для голосовых связок. – А ты что ответил? Что ничего не знаешь и ничего не видел!

Ну, повысил голос, большое дело – звуковые волны, однако у парня кровь отхлынула от лица.

– Так я его закладывать не хотел! – чуть не плача, выпалил он. – Я же не стукач!

– Дурочку ломаешь, – сказал Дука, взяв тоном ниже. – Ладно, продолжай в том же духе, но готовься всю свою молодость провести в колониях и тюрьмах. От туберкулеза тебя вылечат, будь уверен, жирком даже обрастешь, но на волю выйдешь не раньше чем в тридцать лет. – Он сделал знак конвоирам. – Заберите от меня эту вонючку.

Не успели парня вывести из кабинета, а Дука уже набрал номер своей квартиры.

– Ну как? – спросил он, услышав в трубке голос Лоренцы.

– Вроде получше. Она спит. Температура спала.

– А дышит как?

– По-моему, нормально. Там у нее медсестра.

– Хорошо. Ты бы тоже поспала.

– Ага. Тебе еще Ливия хочет что-то сказать.

– Не волнуйся, Дука, девочке лучше, – зазвучал в трубке голос Ливии.

– Спасибо, Ливия.

– Ты когда освободишься?

– Не спрашивай, Ливия, я не знаю, у меня работа, я не могу ее бросить ни под каким видом.

– Извини, я погорячилась, но малышке было очень плохо, – мягко проговорила она.

– Ну что ты, милая, это я должен прощенья просить. Пока, созвонимся еще.

Он положил трубку, взглянул на стенографиста – тот едва не падал со скамьи, – затем на Маскаранти и во всеуслышание объявил:

– Ну что ж, с молодежью потолковали, теперь послушаем, что скажут старики. Приведи сюда Веро Верини. – Он перевел дух: слава Богу, Саре лучше.

Веро Верини действительно был самый старый из учеников вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи; Дука составил на него следующую характеристику: «Три года исправительной колонии. Сексуальный маньяк. Отец в тюрьме».

Маскаранти вышел и через несколько минут вернулся с теми же охранниками и с другим подследственным.

2

Он был мал ростом и не то чтобы толст, а как-то одутловат; волосы длинные, грязные, едва ль не в струпьях; глаза, сами по себе небольшие, казались со сна еще меньше. На вид парню было не двадцать, а все тридцать пять.

– Садись, – пригласил Дука.

Старый юнец сел.

– Поближе к столу.

Юный перестарок подвинул стул так близко, что колени ушли под стол.

– Вот так, – кивнул Дука и взял листок со своими записями. – Тебя зовут Веро Верини, тебе двадцать лет, твой отец, Джузеппе Верини, получил семь лет за ограбление. На протяжении трех лет тебя несколько раз забирали в колонию, за одно и то же преступление, а именно: непристойные действия в общественном месте, под «общественным местом» подразумеваются скверы, парки и даже твоя собственная квартира, поскольку если кто-то стоит у окна в костюме Адама и показывает проходящим мимо девушкам то, чего показывать не положено даже из окна собственной квартиры, то это называется непристойными действиями. Ты не согласен?

– Нет. – Старый юнец покачал головой. – Ничего такого я не делал. Меня в полиции оговорили.

– Вон оно что! Чего это полиции взбрело такого хорошего парня оговаривать?

Гладя ему в глаза без тени страха, но с ослиным упрямством, юный перестарок выдал свою версию:

– А полиция всем зла желает, даже хорошим парням.

Дука широко улыбнулся; не удержались от улыбки и Маскаранти, и стенографист, и двое охранников, правда, они улыбались менее лучезарно. Веро Верини, видя эти сияющие лица, словно конферансье, довольный тем, что его острота дошла до публики, тоже расплылся.

– Так, – продолжал Дука, – стало быть, ты хороший парень. Ну тогда, как хороший парень, ответь мне только на один вопрос. Если ответишь, других я тебе задавать не буду. Один-единственный вопрос – и иди себе досыпай. Понял?

– Понял.

– Только не руби сплеча, сперва подумай. Кто принес в класс бутылку анисового ликера?

Тот решительно тряхнул головой.

– Не знаю.

– Не знаешь!

Рука Дуки потянулась за бутылкой и как бы нечаянно, но не без умысла, опрокинула ее, и поскольку бутылка была без пробки, тягучая, едкая жидкость полилась по столу на колени старого юнца, который инстинктивно отодвинулся. Но Дука, перегнувшись через стол, схватил его за локоть.

– Сидеть! – оглушительно рявкнул он.

Маскаранти вытянулся и провел рукой по лицу: даже ему становилось страшно, когда Дука начинал орать.

– Да, да, хорошо! – залепетал Веро Верини, чувствуя, как струи жгучего анисового ликера стекают ему по штанам в ботинки. И больше не шелохнулся.

Наконец Дука поднял пустую бутылку. Амбре, распространившееся в тесном кабинете, трудно было передать словами. У стенографиста с бородкой а-ля Кавур покраснели глаза, Маскаранти высморкался, одного из охранников душил кашель, а юный перестарок стал зеленого цвета. В тот вечер он так насосался этого анисового пойла, что потом его целые сутки приводили в чувство в изоляторе. А теперь этим чудовищным запахом пропитались все брюки и ботинки; глаза у парня начали слезиться, чувствовалось, что его вот-вот вывернет наизнанку.

– Может, окно откроем? – предложил Маскаранти, беря на себя роль миротворца.

– Ну что ты, на улице так промозгло, мальчик может простудиться, – возразил Дука. – Погляди, он ведь, кажется, тоже чахоточный. – Выждав несколько секунд, он обратился к молодому одутловато-зеленому старцу: – Спрашиваю еще раз: кто принес в класс бутылку анисового ликера? В первый раз ты ответил, что не знаешь. Но, может быть, ты что-то подзабыл? Попытайся вспомнить, если тебе это удастся, я тут же отправлю тебя в камеру да еще пачку сигарет подарю. – Он пододвинул к нему пачку с лежащим поверх нее коробком спичек. – Уж напрягись, пожалуйста!

Веро Верини поднес руку ко рту; рожа его перекосилась от сильного рвотного позыва.

– Вспомнил.

– Ну?

– Это он принес бутылку.

– Кто – он?

– Я видел, как он входил с бутылкой... Фьорелло Грасси.

Дука Ламберти, не шелохнувшись, уставился на свои руки.

– Спасибо, можешь идти. Сигареты возьми, – напомнил он, видя, как старый юнец поднялся со стула, всколыхнув повисшую в комнате анисовую ауру. – Дайте ему выспаться и вообще будьте с ним полюбезнее, – наказал он охранникам.

Когда арестованного увели, Маскаранти снова спросил:

– Доктор, можно я немного проветрю?

– Нет, – отрезал Дука. – Этот запах о многом напоминает нашим детишкам. Когда их взяли, они все были пьяны в стельку, думаю, их целый месяц будет мутить при одном воспоминании об анисовом ликере.

Так-то оно так, но мы здесь тоже долго не выдержим, подумал Маскаранти. Он поднялся и со вздохом проговорил:

– Привести Фьорелло Грасси? – Фьорелло Грасси был теперь подозреваемым номер один, ведь двое приятелей показали, что именно он принес бутылку в школу.

– Нет, – покачал головой Дука. – Тащи-ка еще одного хитреца – Этторе Доменичи.

– Слушаюсь, доктор.