Юные садисты - Щербаненко Джорджо - Страница 15

– Мне нужен синьор Делль'Анджелетто, – сказал Дука консьержке, что затворилась в своей каморке и греется от угольной печки среди кислых запахов «американской кухни», под рев телевизора, радио и холодильника; взглянув в дверь, Дука увидел, что в привратницкой есть место только для нее – далеко не худышки – и для стула.

– Пятый этаж, направо от лестницы. – Она взглянула на них не то чтобы враждебно, но и без особой любви, как на потенциальных врагов; видимо, так она вообще смотрела на ближнего своего.

Высокая, расплывшаяся женщина, которая открыла им дверь на пятом этаже, окинула их точно таким же взглядом, как и консьержка: в этом квартале общественные отношения явно не отличались большой теплотой.

– Мне нужен синьор Делль'Анджелетто.

– Его нет. – Голос у нее был грубый и властный.

– Вы его жена?

– Да, а что? – Ничуть не боясь проявлять свои чувства, она недобро посмотрела на Ливию.

Дука предъявил ей удостоверение.

– Мне надо с ним поговорить.

Удостоверение произвело должный эффект: голос женщины стал менее уверенным.

– Он внизу, в остерии.

– Здесь, в этом доме?

– Да.

– Всего хорошего, синьора.

Она окликнула их внезапно смягчившимся голосом, в котором явственно слышалось страдание:

– Мой сын... Что ему будет?

– Это решит суд.

– Вы его видели?

– Да.

– Вы его... били? – Губы женщины искривились и задрожали; она готова была заплакать.

– Нет, мы его не били. Мы угостили его сигаретами и заставили принять ванну, поскольку он в этом очень нуждался.

Стоя у своей двери, на вонючей лестничной площадке, женщина зарыдала.

– Я... я... я... – Невероятным усилием воли она взяла себя в руки. – Я знаю, что он преступник, но не бейте его, пожалуйста!

– Успокойтесь, синьора, никто его не тронет.

Вход в остерию был прямо рядом с подъездом. В помещении довольно приятно пахло мокрыми опилками. Два сдвинутых вместе столика занимали пятеро мужчин и одна женщина с необъятной грудью. За столиком у окна в одиночестве сидел человек и задумчиво смотрел в стакан с красным вином. Все голоса звучали приглушенно, как будто это не остерия, а больница.

– Синьор Делль'Анджелетто здесь?

– Кто? – не поняла девушка за стойкой.

– Синьор Антонио Делль'Анджелетто.

– А-а, Тони! Да вон он, сидит за столиком. – Она усмехнулась. – Скажите пожалуйста, «синьор»!

– Полиция, – представился Дука, подсаживаясь к одинокому посетителю и знаком приказав Ливии сесть с другой стороны.

Человек оторвался от созерцания красной жидкости в стакане и сосредоточил взгляд на нем, потом на Ливии. По этому взгляду Дука понял, что удостоверение можно и не доставать.

– Вы по поводу моего сына?

– Да. Я хотел бы задать вам только один вопрос, надеюсь, вы сумеете на него ответить.

– Мой сын для меня больше не существует, – произнес Антонио Делль'Анджелетто с каким-то гордым достоинством. Пьет он, видимо, много, но достоинства пока не потерял. А то, что натворил сын в вечерней школе, наверняка еще больше расположит отца к бутылке.

– Меня интересует, не было ли у него связи с женщиной, но не ровесницей, а постарше.

Одинокий пьяница хлебнул лиловато-красной жидкости из стакана.

– Не знаю, мне он ничего не говорил, а у меня нет ни времени, ни желания его расспрашивать. Отцу с матерью они ничего не говорят. Дружкам, первому встречному на улице или в баре – пожалуйста, а для родителей у них и слова не найдется.

Глаза Антонио Делль'Анджелетто снова сделались невидящими, как будто стеклянными.

Теперь Дука понял, почему Карруа причислил его к честным людям. Это был действительно честный, несчастный, отчаявшийся отец, и целые реки красного вина не смогли бы замутить его кристальной честности.

– Верно, – согласился Дука, – но, может, вы укажете кого-нибудь из друзей вашего сына, кто бы мог это знать?

– Да у всех у них такие женщины есть, нынче все женщины... – Он выплюнул точное определение, потом вдруг вспомнил про Ливию и смутился. – Извините, синьорина, я просто хотел сказать, что их очень много.

– Ничего, я понимаю, – с улыбкой ответила Ливия.

Он поднял голову, и Дука увидел у него в глазах слезы.

– Извините, синьорина, ради Бога извините!

– Попытайтесь припомнить, – настаивал Дука. – Прежде всего для вашего сына важно, чтобы мы вышли на эту женщину.

Старик опять опустил глаза.

– Дома он ничего не говорил. Ни о приятелях, ни о ком. Придет, поест, стянет денег или вещь какую на продажу – и нет его... Попробуйте заглянуть в табачную лавку, чуть дальше по улице, там его все знают, и хозяин тоже. Уж им-то наверняка известно больше, чем мне.

Его искренность и отчаяние не вызывали сомнений.

Они ушли.

6

Хозяин табачной лавки встретил их не слишком приветливо; поначалу решил, что эти двое просто зашли погреться, но когда увидел удостоверение Дуки, смерил их злобным, затравленным взглядом.

Лавка вначале показалась им пустой, но из большого соседнего зала, где стояли столики и бильярд, они вскоре услышали юношеские голоса, стук бильярдных шаров и азартные споры картежников. Какой-то парень манипулировал с флиппером, то и дело входили и выходили люди – кто выпить чашечку кофе, кто купить сигарет.

– К вам часто захаживал парень, – начал Дука, – Федерико Делль'Анджелетто, вы его, вероятно, помните, о нем все газеты писали.

Молодой человек за стойкой (рядом с ним стояла женщина на седьмом, а то и на восьмом месяце) не ответил, поскольку отпускал какой-то девочке пакет крупной соли и жевательную резинку, из которой можно выдувать пузыри.

– Он к вам часто захаживал, – повторил Дука с угрозой в голосе (любезностью тут ничего не добьешься). – Был, что называется, завсегдатаем. А вон те картежники – все его приятели, так?

Грозный тон явно произвел на хозяина впечатление.

– Ну, заходил. Для меня всякий, кто платит, клиент, а он платил. Я-то тут при чем?

– Я и не говорю, что вы при чем, так что, пожалуйста, успокойтесь. – Чего доброго, напугаешь беременную женщину. – Вы совершенно ни при чем, я только хотел выяснить, помните ли вы его.

– Еще бы не помнить! – не повышая голоса, отозвалась женщина. – Он был хуже всех, довольно того, что он сделал. А ты еще его защищаешь! – напустилась она на мужа.

– Я не хочу неприятностей, – буркнул тот. – Ведь с них станется отобрать у нас лицензию.

– И отберут, если не будешь отвечать на их вопросы, – рассудительно возразила она.

– Четыре почтовые марки по пятьдесят, – попросил вошедший старик.

– Кофе! – потребовал другой, входя следом. Беременная женщина пошла готовить кофе, муж достал альбом с марками, но Дука решил не дожидаться, пока они обслужат клиентов.

– Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из друзей Федерико. Ведь если он здесь бывал, значит, у него тут компания. Может быть, вы знаете, с кем из друзей он был особенно близок.

– Да, конечно. – Молодой человек криво усмехнулся. – Что до близости, то близость была, только не с другом, а с подругой, с Луизеллой.

– И где ее найти, эту Луизеллу?

– Тут живет, наверху. Работает надомницей, на машине вяжет.

– Где это – наверху?

– Тут, наверху, – повторил табачник. – Первый подъезд справа, второй этаж.

Дука и Ливия вышли, поднялись на второй, позвонили в дверь. Им открыл пожилой человек, дородный, рыжеватый, в рубашке с короткими рукавами, как будто стояло лето.

– Полиция.

Поскольку, несмотря на предъявленное удостоверение, хозяин явно не собирался впускать их в квартиру, Дука бесцеремонно отодвинул его плечом и вошел, освободив проход и для Ливии.

– Вы отец Луизеллы?

Человек, видимо, был не приучен подчиняться властям.

– А что? – спросил он, вызывающе глядя на них обоих.

– Да вот, хотим с ней поговорить, – вежливо ответил Дука.

– С какой стати? – произнес дородный, буравя их глазами.