Предатели по призванию - Щербаненко Джорджо - Страница 7

– Потерпите, теперь уже больно не будет.

Вот почему все у него сложилось так неудачно: он слишком жалел больных, слишком хотел вылечить, помочь, даже сейчас, когда пришлось участвовать в такой опасной буффонаде; мало того – он всегда физически ощущал боль своих пациентов, а таким слюнтяям в медицину соваться нечего, для них самое милое дело – сидеть в саду на скамеечке да газетки почитывать.

– Весь вечер, прежде чем прийти сюда, я думала, как бы мне смыться с Сильвано, и он тоже об этом думал, ну не хочу я выходить за того мужлана, не хочу, чтоб меня зашивали, я же понимаю, что это идиотство, а он, дубина, если узнает, что я уже не девушка, возьмет свой ножище для разделки мяса и прирежет меня, сколько раз он уж об этом твердил, а я за такого олуха не хочу выходить, я хочу быть с Сильвано, да нельзя... – Она грязно выругалась. – Так наша жизнь устроена: чего тебе больше всего хочется, то и нельзя. – Она выплюнула еще одно ругательство. – И, стало быть, завтра оденусь я в белое платье, умора – я в белом платье, ах-ха-ха! – От смеха даже кровать затряслась.

– Не шевелитесь. – Он вскрыл тюбик с местной анестезией.

– Дайте еще выпить.

Ладно, пусть себе пьет, наркоз только лучше подействует. Он подал ей стакан с виски, потом зажег для нее сигарету и стал вводить местный наркоз.

– И потом, сами знаете, эта дыра... Ну ладно, брошу любовника, выйду за болвана, но ведь придется жить в его деревне, а я оттуда сбежала еще девчонкой, потому что мне там было невмоготу, это ж даже не деревня, всего четыре двора, а название, смех один, Ка'Тарино, округ Романо-Банко, провинция Бучинаско – адрес напишешь, и можно ручку выбрасывать. Вы бывали в тех местах?

Пинцетом он стал вытаскивать инструменты из судка.

– Если почувствуете боль, скажите.

Он потрогал место укола железной лопаточкой, пациентка даже не шелохнулась: значит, наркоз подействовал, можно начинать.

– А где она находится, ваша деревня?

– Как, вы никогда не слыхали про Ка'Тарино в Бучинаско? – Лежала она спокойно, неподвижно, только в вульгарном хрипловатом голосе послышалось удивление. – Выезжаете через Порта-Тичинезе по направлению к Корсико, нет, я все-таки напьюсь нынче вечером... потом по улице Лудовико Мавра, там еще страсть как воняет от канала, сворачиваете на улицу Гарибальди и все время прямо, прямо, до Романо-Банко, где как раз лавка моего жениха... у него есть еще одна в самой Ка'Тарино... да если на то пошло, я вам больше скажу – у него и в Милане целых две, так он завозит мясо, а налог не платит, хоть бы раз заплатил, вот миллиончики-то и текут, знаете, сколько их у него? Захоти – всю Миланскую галерею купит.

– Вам не больно? – спросил он.

– Нет, я совсем ничего не чувствую, только еще выпить хочется, можно, я приподнимусь чуток?

– Нет, подниматься нельзя и с выпивкой повремените, я через несколько минут заканчиваю.

Она с каким-то залихватским отчаянием запустила руку в черную гриву волос, разметавшихся по жесткой подушке.

– Что мне несколько минут или даже несколько часов, когда я с завтрашнего дня на всю жизнь стану первой леди Ка'Тарино – точь-в-точь как Жаклин в Штатах... Ну хоть закурить-то можно?

– Нет, не двигайтесь.

– Ладно, нельзя так нельзя... Хорошо еще, что Сильвано меня проводит до Корсико, кабы не эта комедия, я бы с ним еще хоть разок переспала. – Под действием наркоза у нее только еще больше развязался язык, а эротические инстинкты ничуть не притупились. – Знали бы вы, каково в Ка'Тарино зимой, сплошь туманы, холод до кишок пробирает, а весной и того хуже, грязища, мы ребятишками, помню, бегали чумазые, как поросята, а когда я подросла, то в Романо-Банко ходила в мужских охотничьих сапогах. И каждый год дожди пуще прежнего месяцами льют, из дому не выйдешь, да и куда идти-то? Когда телевизоры только-только появились, мой будущий жених – он мясом торгует – первый у нас в Ка'Тарино завел себе эту игрушку, вся деревня напрашивалась к нему смотреть, а он приглашал кого ему вздумается, частенько и меня с родителями, вот так мы и обручились, в темноте он начинал меня общупывать, сперва по коленке погладит, потом повыше, а как-то раз улучил момент и спросил тихонько, девушка я иль нет, мне надоело, что он меня лапает, да и мать тут под боком, ну я смеху ради ему и говорю: ясно, девушка, только, мол, тебя и дожидалась, а он и говорит: если ты вправду девушка, так я бы на тебе женился, после обручения в Милан поедешь, поработаешь в моей лавке кассиршей. Чего тут было раздумывать: он царь и бог и в Ка'Тарино, и в Романо-Банко, и в Бучинаско, и в Корсико, а мой отец – мужик, я с детства на соломе спала и, кроме клопов, ничего в жизни не видела. Сами посудите, могла я ему отказать?

Она снова выругалась. Дука уже закончил, но то, что она говорила, было интересно, поэтому он еще какое-то время делал вид, будто продолжает работать.

– Не шевелитесь.

– Вот так я и влипла. Он сразу привез меня в Милан, посадил за кассу, объявил, что я его невеста, каждый вечер заезжал за мной на машине и отвозил домой, стерег, значит, ему главное, «что люди скажут», а сам в машине чего только не вытворял, и я терпела, куда денешься, но только до последнего не доходил, девственность, она для него что вишенка на торте, на закуску, а люди чтоб ничего не знали и языком не чесали, потому к десяти, не позже, он доставлял меня домой и передавал с рук на руки родителям. Вообще-то он мне доверял, а я чувствовала себя последней сукой – не столько из-за рогов, которые ему наставляла, сколько из-за денег. С деньгами-то я сразу разобралась, устоишь разве, когда в лавке перед тобой проходят такие тыщи, ведь до помолвки мне и сотня лир редко когда перепадала, а тут всякий день тыщонку себе урвешь, ведь в мясную лавку деньги так и текут, сами небось знаете, каковы порядочки там, на улице Плинио... А нынче я просто ушла из лавки и явилась сюда пешком, он не должен был к вечеру за мной заезжать: накануне свадьбы с невестой видеться нельзя, у него нынче мальчишник, ну, я ему говорю: мол, не волнуйся, меня Сильвано проводит, они с Сильвано друзья, это он меня с ним познакомил, а за мной и до того грешки водились, сидишь целый день за кассой, мужики вокруг тебя крутятся, да и среди мясников очень даже ничего попадаются, а я девушка слабая, ну и не выдержишь, бывает, он к мясникам жуть как ревновал, а я все одно раньше успею... – Она засмеялась.

– Лежите тихо, иначе будет больно.

– А как-то вечером он заехал за мной в лавку вместе с Сильвано, это, говорит, мой друг, и мы вместе поужинали у Биче на улице Мандзони. Сидим за столиком, гляжу я, женишок мой – мясник мясником в этом ресторане, да еще рядом с таким лощеным синьором, как Сильвано. Я от него сразу прибалдела.

Да ты от всех балдеешь, без разбору, подумал Дука.

– Ох, мы там и назаказывали, ну всего, что было в меню, а под конец Биче к нам вышла, сама подала ликеры и посидела с нами немного, ну уж такая милая, жениха моего называла «комендаторе», а он, дурак, напился, я, говорит, мясник и прямо вам скажу, что мое мясо во сто крат лучше вашего, хоть и из Тосканы, она-то, Биче, женщина воспитанная, все это, ясное дело, мимо ушей пропустила, вы, говорит, такой милый человек, и ушла, а я за него чуть со стыда не сгорела.

Дука наложил повязку и поднялся.

– Ну вот и все, сейчас дам вам таблетку.

– Мне выпить хочется, – томно произнесла она. – И закурить.

– Хорошо, только не двигайтесь и не сгибайте ноги. – Он взял таблетку, налил виски, почти полный стакан. – Погодите, я сам приподниму вам голову. – Он подложил ей руку под затылок, и она улыбнулась ему по-дружески, уже без всяких заигрываний.

– Высуньте язык. – Он положил ей на язык таблетку и поднес к губам стакан с виски. – Только осторожно, смотрите не закашляйтесь. – Если она закашляется, шов может разойтись, он ведь совсем свежий.

Она пила маленькими глотками, но оторваться никак не могла.

– А что это за таблетку вы мне скормили, уж не снотворное ли?