Миланцы убивают по субботам - Щербаненко Джорджо - Страница 8

И действительно, несмотря на то, что огонь основательно потрудился над этим большим телом, он не смог уничтожить ни женственную покатость плеч, ни следы давнего хирургического вмешательства.

Дука кивнул сторожу, чтобы прикрыть труп.

– Все, пойдемте отсюда.

Аманцио Берзаги невольно воспротивился, но все-таки позволил себя увести. В кабинете полусонного врача он подписал протокол опознания: останки, содержащиеся в холодильной камере № 5 морга при миланской квестуре, идентифицированы отцом, Берзаги Аманцио, как труп его дочери, Берзаги Донателлы, на основании нижеследующих анатомических и сопутствующих данных; далее следовал перечень всего, что способствовало опознанию: розовый лак на ногах, след перелома на ноге и прочее. Затем все трое вышли из здания морга и уселись в машину в прежнем порядке: Маскаранти – за руль, рядом с ним Дука, сзади Аманцио Берзаги. Все в той же гробовой тишине, какая царила в холодильной камере, подъехали они к дому номер пятнадцать по бульвару Тунизиа. Вышли, старик отпер подъезд, Дука достал из кармана пакетик – наподобие тех, в каких подают сахар в барах.

– Здесь две таблетки... если не сможете заснуть.

– Спасибо. – Аманцио Берзаги взял пакетик.

– Синьор Берзаги, – тихо и проникновенно проговорил Дука, – не забывайте, что вы нужны следствию.

– Думаете, покончу с собой? – Старик чуть-чуть повысил голос, что особенно обеспокоило Дуку, но лишь на мгновение, потом голос вновь упал почти до шепота, однако не стал от этого менее пронзительным; казалось, он исходил из каждого волоска на этом лице, а прежде всего из ввалившихся, горящих, как две жаровни посреди пепла, глаз. – Нет. Я хочу дожить до того дня, когда вы найдете убийцу моей дочери. И если вы его найдете через тысячу лет, я еще тысячу лет проживу только затем, чтобы поглядеть ему в глаза.

Аманцио Берзаги закрыл за собой дверь и скрылся в темноте парадного. Проводив его взглядом, Дука удовлетворенно кивнул: теперь Аманцио Берзаги не покончит с собой – теперь он был в этом уверен.

Часть вторая

– Тебя как зовут?

– Черномазая шлюха.

– Л чего таскаешься?

– Тебе-то что? Все одно – везде грязь.

– Может, не везде?

– Везде. Вот ты, легавый, приходишь в бардак, как пацан, у которого по утрам не стоит, а сам тут вынюхиваешь. Везде грязь, как ее ни прикрывай.

1

Дверь кабинета Дуки Ламберти со скрипом, будто уступая насилию, отворилась, и вошел Маскаранти, держа за шиворот молодого человека в бархатном, оливкового оттенка пиджаке и водолазке из чистой шерсти, желтой, в тон изжелта-бледному лицу, с которым контрастировали смоляные волосы и такие же черные, будто начищенные до блеска ботинки, глаза.

– Иди, иди, сицилийская рожа, не то хуже будет! – приговаривал Маскаранти, втаскивая парня в кабинет.

– Зачем же так с земляком-то? – укорил его Дука. – Ты ведь, сдается мне, тоже не в Лондоне родился.

– Ну, я все-таки другой породы, чем этот... – Маскаранти прибавил словечко из непечатных. – Всю дорогу силком его тащил, а он упирается, ревет, руки, говорит, на себя наложу, коли засадите. Да накладывай, кто тебе мешает!

Маскаранти шнырнул его, можно сказать, прямо на стол; парень вцепился руками в столешницу и посмотрел на Дуку из-под черной шапки волос.

– Прошу вас, синьор, не отправляйте меня на Сицилию! – сказал он, вытирая слезы кулаками (ногти у него были что-то уж чересчур светлые). – Ей-богу, клянусь, я в тюрьме жить не буду!

Судя по бледным ногтям, и по одышке, и но всей узкоплечей фигуре, у парня явная анемия. Дука отметил это как врач и решил, что у него либо туберкулез, либо сердечная недостаточность.

– Садись, – спокойно сказал и еще мягче добавил: – Да успокойся ты, не плачь!

Парень подсел к столу; позади него стоял, побелев от ярости, Маскаранти.

– Отродясь не видывал такой скотины! – заявил он. Скуластое лицо его сделалось еще шире от гнева. – Я прихожу за ним домой, потом тащу сюда на аркане, а он цацу из себя строит: «Жить не буду! Руки наложу!» – да накладывай сколько влезет, козел вонючий!

– Хватит! – сказал Дука. – Ступай прогуляйся. – И протянул ему руку, но не для рукопожатия, а за сигаретой.

Маскаранти понял этот жест, дал сигарету и вышел, с ненавистью взглянув на сидящего перед Дукой юнца. Отродясь не видывал такой скотины, подумал он, хотя чего ты, собственно, кипятишься – тебя никто в полицию не тянул.

Дука Ламберти с наслаждением затянулся отечественной сигаретой (для настоящих мужчин!), сверился с бумажкой, исписанной каракулями Маскаранти, и обратился кпарню, который продолжал утирать кулаком слезы:

– Итак, ты Сальваторе Карасанто, двадцати двух лет... – Духа сделал еще одну затяжку, – да-а, двадцати двух лет, по роду занятий – король всех сутенеров, живущих в столице нравственности, то бишь в Милане. Кто знает, скольких девчонок ты уже пустил по дурной дорожке! Твоими услугами пользуются все миланские «культурные центры», а проще говоря – дома свиданий. Простушки клюют на твою внешность итальянского любовника, а ты, что называется, приобщаешь их к ремеслу, тем и кормишься...

– Нет, нет, неправда! – Юнец снова был на грани истерики. – Было, не отпираюсь, но только раз, по молодости. Один тип пристал с ножом к горлу, ну я и сосватал ему девчонку, а с тех пор – ни-ни, теперь я представляю фармацевтическую фирму.

– Про это ты кому-нибудь другому расскажешь, – решительно оборвал его Дука. – Я-то знаю, что у тебя за фирма. В нашем списке не одна, а девятнадцать девиц, которых ты сосватал разным типам, и, ручаюсь, он не полный. Пути закона неисповедимы, потому тебя, подонка, всего год продержали за решеткой, хотя ты заслуживаешь пожизненной каторги. По мне, чем торговать женщинами, лучше сразу их с моста в реку. А он, видите ли, сидит здесь таким франтом и вешает мне лапшу на уши – я, мол, представитель фармацевтической фирмы! Не выйдет, любезный! Либо ты как на духу отвечаешь на все мои вопросы, либо я тебя в двадцать четыре часа вышлю из этого благородного города под строгий надзор сицилийской полиции. Итак, даю тебе последний шанс: говори, будешь нам помогать или нет?

Как только ему предложили сделку, да еще таким властным тоном, парень мгновенно прекратил лить слезы и с готовностью затряс головой.

– Буду.

– Ну смотри, не вздумай финтить, а то всю жизнь будешь у меня гулять по кругу – из камеры в колонию, из колонии под надзор, – ты понял?

– Понял, – сказал парень и еще больше побледнел видимо, почувствовав, что этот полицейский не шутит.

– Так вот, – продолжал Дука. – Несколько дней назад была убита девушка двухметрового роста. Зверски убита: сперва ей чем-то – камнем, должно быть, – изуродовали лицо, а потом голую бросили заживо в костер на Эмильянской дороге. – Дука вдруг потерял над собой контроль: повертев в руках крохотную шариковую ручку, какими, вероятно, из соображений экономии министерство внутренних дел снабжает своих верных служащих, он со всей силы воткнул ее острием в столешницу. – Понимаешь? Бросили заживо поджариваться, точно курицу в гриль! Ты меня слушаешь? – Он лихорадочно облизнул пересохшие от ярости губы.

– Да-да, конечно! – закивал парень.

– У нас есть основания полагать, что эта девушка весом в сто килограммов, ростом под два метра и вдобавок умственно отсталая, была похищена кем-то вроде тебя...

– Нет, нет, это ке я! – взвизгнул юнец и так затряс головой, что из его смоляных волос едва не посыпались искры.

– Да не перебивай, я же не говорю, что это ты. – Дука Ламберти с сожалением посмотрел на сломанную ручку. – Я просто формулирую вопрос, а ты постарайся мне ответить как следует, не то на Сальваторе Карасанто можно будет поставить крест.

– А вопрос такой, слушай внимательно. Ты не какой-нибудь уличный котяра, что сосет денежки из своей подружки, ты ас в своем деле, у тебя обширные связи, и если кто слышал что-либо об убитой девушке, так это ты. У тебя же все дома свиданий, все проститутки Милана и окрестностей наперечет. Тебе известно, какая девица перекочевала в другой район, какая – в другой город. И ты бы давно уже срок мотал, не будь у тебя могущественных покровителей. Но теперь на них не надейся. Если не скажешь мне правду, слыхал ли что-нибудь про девушку под два метра ростом и весом в центнер, если не поможешь мне отыскать виновных в этом злодействе, тебя не спасет ни один адвокат и ни один из твоих хозяев. А если выведешь нас на след, я тебе прощу все прегрешения, так что ты снова будешь чист перед законом, и даже в Милане оставлю. Вот и выбирай... – Дука встал из-за стола, распахнул окно, выходящее на полупустынную, залитую мягким светом октябрьских сумерек улицу Фатебенефрателли. – Я хочу знать, слышал ли ты про девушку ростом под два метра и весом почти в центнер... Я все время повторяю эти размеры, чтобы ты понял, о ком идет речь, и все хорошенько вспомнил. Только не говори, что у тебя память отшибло. Не говори так, понял?