Миланцы убивают по субботам - Щербаненко Джорджо - Страница 26

6

Очнулся он от какого-то назойливого гуда. Встал на колени и понял, что звонят в дверь. Последним усилием поднялся на ноги и повернулся к зеркалу. Впрочем, почти ничего не разглядел: правый глаз видел с трудом, а левого уже не было. В голове стоял туман, а шум воды, гуляющей по комнатам, никак не давал сосредоточиться. Однако звон не унимался, и чисто механически, как дисциплинированный миланец, привыкший реагировать на все звонки (дверь, телефон, будильник, трамвай), Аманцио Берзаги пошел открывать.

Открыл и зрячим глазом все же узнал Микелоне, также предупрежденного по телефону и явившегося на помощь своим сообщникам.

При виде бармена все внутри у Аманцио Берзаги сдвинулось, перевернулось, взорвалось. Этому человеку он, чуть не плача, поведал о своей трагедии, как родному сыну, излил ему свою боль, свою тоску, свою тревогу за девочку, которую он изо всех сил старался охранить, уберечь, а этот скот воспользовался выстраданным, трогательным доверием, чтобы выкрасть у него Донателлу.

Он схватил красавца за лацкан куртки, втащил внутрь и, хотя был стар, изранен, измучен, набросился на него уже не как человек, а как разбушевавшаяся стихия. А тот, здоровый, крепкий парень, безвольно осел под градом ударов и не знающей удержу яростью, с какой Аманцио Берзаги молотил его головой об стенку до тех пор, пока он не осознал, что живым ему не быть, и не повалился замертво на труп Франко Барониа в своей шикарной, подбитой мехом бежевой куртке (кстати, только что купленной), мгновенно пропитавшейся кровью.

С минуту Аманцио Берзаги смотрел на дело рук своих, затем направился было в ванную, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Хотелось умыться, освежиться и закрыть в ванной кран, но не успел он сделать и двух шагов, как звуковой образ водопада в Фондо-Точе опять всплыл в затуманенном мозгу. Старик упал рядом с трупами двоих убийц своей девочки в воду, чей плеск, соседствуя с неотвратимо надвигающейся агонией, все же будил в нем воспоминание о Фондо-Точе, где он провел с Донателлой такие далекие и такие счастливые дни.

Часть седьмая

Конечно, синьоры, убивать нехорошо... Нехорошо – кто спорит!

1

Вечером в субботу, невероятно тихую и ясную ноябрьскую субботу, Дука Ламберти, Ливия и Маскаранти, возвращаясь из Лоди после беседы с Франко Барониа (сыном Сальваторе, однако), успели высадиться у дома № 86 по улице Ферранте Апорти раньше, чем привратник запер дверь парадного. Дука вошел и вежливо к нему обратился:

– Нам нужна синьорина Кончетта Джарцоне.

– Шестой этаж, лифт не работает, – с наслаждением ярого садиста ответствовал тот.

Они протопали пешком шесть этажей. Во время этого восхождения Маскаранти посещали мысли, которые он, пожалуй, не решился бы высказать вслух при Ливии. Уже с лестничной площадки пятого этажа они заметили струйку воды, спускающуюся по лестнице на манер миниатюрного каскада. С трудом сдерживая гнев (ибо он никогда не был страстным поклонником альпинизма), Маскаранти первым подошел к означенной двери шестого этажа.

– Отсюда течет, – заявил он. (Из квартиры, хотя и приглушенно, доносилось журчание воды в кране). – Что они тут, вымерли все, что ли?

Дука, не ответив, надавил кнопку звонка. Ливия тем временем старалась держаться в стороне от трех ручейков, струящихся из-под двери. Возможно, кто-нибудь из жильцов и заметил этот потоп, но почел за лучшее не сообщать привратнику: огромным достоинством массовой цивилизации является то, что всякому позволено утонуть без того, чтобы ближние донимали его заботой о спасении утопающих. По сути, это проявление деликатности и уважения к воле каждого гражданина подохнуть так, как ему заблагорассудится.

– Куда привратник смотрит?! – возмущался Маскаранти. – Квартиру-то небось уж затопило, а все видят и молчат!

Дука тоже промолчал, настойчиво звоня в дверь. Но никто ему не ответил. Тоща он повернулся к Маскаранти.

– У тебя есть чем открыть?

– Найдется. – Аккуратно переступая ручейки (порядочный южанин ни за что не станет мочить своих до блеска начищенных ботинок), Маскаранти подобрался к замочной скважине, вооруженный бойскаутским перочинным ножом, пригодным на все случаи жизни: в нем есть и лезвия различных конфигураций и размеров, и напильничек, и пилка для ногтей, и штопор, и пробойник. Поковырявшись немного этими приспособлениями в замке, он надавил на дверь плечом, и та отворилась. – Надо было во взломщики подаваться, чего меня в полицию понесло? – заметил он.

Один за другим Дука, Ливия и Маскаранти вошли в озеро, колеблемое легким ветерком.

В маленькой прихожей валялись три тела. Два – с раскроенными черепами (Дука с хладнокровием медицинского эксперта констатировал, что их содержимым были забрызганы все стены). Полученные ранее сведения позволяли заключить, что перед ними трупы Франко Барониа, сына Родольфо, и Микелоне Сарози. А третье тело скрючилось на полу и издавало странные звуки, наподобие предсмертного хрипа выловленных из воды лангустов. Идентифицировать это третье тело тоже не составляло труда: Аманцио Берзаги, отец Донателлы.

Дука, оценив обстановку, направился к источнику шума или плеска. В ванне, под слоем воды толщиной в ладонь, он увидел Кончетту Джарцоне, полностью одетую в набухших замшевых сапожках, отчего икры казались уродливо раздутыми. Ее девичий хвостик извивался в бешеном водовороте.

Дука закрутил кран, и навязшее в ушах журчание воды прекратилось. Он еще раз взглянул на Кончетту Джарцоне, которая упрямо сжимала также раздутую от воды сумочку, видимо, решив ни за что с нею не расставаться, унести с собой в вечность. Дука вышел из ванной, бродя в поисках телефона, переступил через трупы Франко Барониа, Микелоне Сарози, через глухо хрипящее тело Аманцио Берзаги и вдруг увидел перед собой желтое, должно быть, от подступающей дурноты, лицо Ливии: все же черепа, раздробленные дверным засовом, – не то зрелище, на которое женщина может взирать равнодушно.

– Уходи отсюда, Ливия, спускайся вниз, – сказал Дука, оценив как врач ее состояние.

– Почему? – Она проглотила комок в горле. – Нет, я останусь здесь.

Ладно, пусть остается, если хочет. Дука нашел телефон и вызвал всех и вся: полицию, «скорую помощь», морг, – затем склонился над человеком, издававшим хрипы наподобие умирающего лангуста, и, не обращая внимания на то, что обе штанины уже промокли, пощупал ему пульс.

На последнем издыхании.

Тогда с яростью он перевернул на спину огромное хрипящее тело, с неистовой яростью сорвал с него пиджак, рубашку, майку и обнажил могучий торс; изо всей силы, круговыми движениями начал делать массаж сердца хрипящему старику, избегая глядеть на черное от запекшейся крови лицо с выбитым глазом, и не остановился, пока не прибыли двое санитаров с носилками.

Дука вытер пот со лба, помог им положить Аманцио Берзаги на носилки и последовал за ними вниз. А за ним – Ливия. А за ними – Маскаранти. Субботний ноябрьский вечер в Милане. Кажется, и не ноябрь вовсе, хотя уже чувствуется легкая прохлада; кажется, вовсе и не Милан – так чист и прозрачен ночной воздух. Остается ждать, выживет ли старик.