Инъекция страха - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 28

Позвонил некто – слава Богу, по телефону, а не в дверь. Назвался Виноградовым, частным детективом, номер лицензии такой-то. Проинформировал, что представляет интересы господина Школьникова Ефима Марковича, и попросил Зою. «Зачем?» – напружинился Андрей. Да просто побеседовать, волноваться не о чем. Опять оно, это сакраментальное: «Просто побеседовать». СакраМЕНТальное! «Шли бы вы все,» – подумал Андрей, вслух выразив ту же мысль, но в более интеллигентных формах. Почему, ничего толком не объясняя, они требуют что-то от других? И что им всем вообще надо?

– Надо встретиться, – ничуть не смутился частный сыщик. – В первую очередь, с вашей супругой, но вы, разумеется, тоже можете присутствовать. Время и место по вашему выбору. Лучше бы сегодня, если нет возражений…

Есть возражения, есть! Зачем встречаться, зачем с супругой?

– Ну, так вы ведь, наверное, уже знаете, – сказал напряженный голос в ухе, – что случилось у нашего нанимателя…

– Откуда я могу это знать! – выхаркнул Андрей вместе с мокротой, закашлявшись от возмущения. – Если вы меня так проверяете, то глупо, понятно? Вы, и этот тоже, до вас…

– Кто? – сразу спросил милиционер-индивидуал. Прекрасная реакция.

– Из уголовного розыска один звонил. Ему я не имею права отказать, а вам запросто. Тем более, жены дома нет, и когда будет, неизвестно. – Он повесил трубку. Да, запросто. Пусть подавятся гудками, сыщики частные-несчастные.

До кровати Андрею добраться не дали. И не снимать трубку он не мог себе позволить – вдруг жена позвонит? Однако телефон выдал новый голос, не Виноградова. Еще более напористый.

– Филатов беспокоит, руководитель частного сыскного агентства «Петербургский детектив». Мой заместитель доложил, что вы наотрез отказываетесь с нами встречаться. Вероятно, произошло какое-то недоразумение. Если мы вас чем-то обидели, я приношу извинения от имени предприятия…

– Убогого легко обидеть, – пошутил Андрей. – Вы мне сначала объясните, о чем пойдет разговор при встрече и почему нельзя по телефону. А там посмотрим.

Почему нельзя по телефону? Можно, конечно. Но разговор хотелось бы сделать непринужденным, легким, обоюдоприятным. Что здесь удивительного?

– Посадить против света и заставить снять очки, – шутил Андрей все громче, все неудержимее. – Наблюдать за моими зрачками, движениями моих рук и ног, чтобы поймать, когда я лгу. Угадал?

Забавные у господина учителя представления о работе частных детективов. Но понимает ли господин учитель, что о его странном отказе побеседовать – «просто побеседовать…» – будет немедленно доложено нанимателю?

Еще бы не забавные! Воздух электризовала неуместная, колючая веселость.

– Неужели так трудно объяснить, что случилось? – постарался не засмеяться Андрей. – Неужели тайна следствия может принимать такие уродливые формы?

– Коллекцию украли, – зло сообщил руководитель сыскного предприятия. – Вы знали о коллекции Школьникова? Ваша жена не могла не знать, а вы лично?

– Какой коллекции?

Смех превратился в кашель. И обратно. О коллекции монет, какой же еще. Значит, Ефим Маркович был нумизматом? И был, и есть. И, вероятно, будет, судя по накалу его огорчения. Андрей захохотал: значит, великий логопед монеты любил, жить не мог без этих звонких штампованных подружек? Андрей хохотал так, что затошнило. Щелочная слизь забила трахею, говорить он больше не мог. Значит, Шлема, помимо секретов спасения неизлечимых детей, бережно хранил и россыпи драгоценных серебряных кругляшков? Немецкие талеры середины семнадцатого века, очевидно, тоже хранил? Хранил и сберегал. Сберегал он, значит, сберегал, а кто-то умный пришел и все забрал? Каков сюжет! Хохот отпустил жертву, лишь когда обнаружилось, что телефон молчит.

Руки были пусты: трубка лежала на рычагах. Когда Андрей сделал это? Память не оставила концовки разговора. Он сидел в прихожей, уже не смеясь, не кашляя. Просто ждал, понимая, что руководитель сыскного предприятия обязательно позвонит снова или поручит столь щекотливое дело своему верному заместителю, не желая больше пачкаться. Ему было все равно. Очередная тайна раскрылась. Очередная разгадка – прямо-таки косяк разгадок пошел, бей гарпуном любую. Аспирин уже действовал, был хорошо, тепло, спокойно. Седуксен можно не пить, и так справились, выдержали…

Позвонил Шлема.

Сам!

Сплетни о его плохом состоянии оказались сильно приукрашены, или же он профессионально держал себя в руках. Доктор психологии, как-никак. К тому же разговаривать с ним не понадобилось, слова текли только в одном направлении: Ефим Маркович произносил монолог. Это было очень удобно, потому что хохот застрял в горле, готовый в любое мгновение вызвать кашель и тошноту.

Очевидно, «нанимателю» действительно доложили о вызывающе подозрительном поведении объекта и спросили, что бы оно могло значить? Ефим Маркович не сомневался в ответе. «Мои юные друзья, – сказал он, – я все понимаю и не сержусь…»

А если даже и сердится, это никоим образом не повлияет на взаимоотношения интеллигентных людей. Возникшую проблему, вернее, не очень ловкую ситуацию, разрешить легко. Фамильная монета должна оставаться у настоящих владельцев – он, коллекционер Школьников, с этим смирился и на этом настаивает. Он честный человек, чужого ему не надо. Коллекция также должна вернуться к настоящему владельцу – к нему. Пусть торжествует справедливость. Юные друзья Ефима Марковича сообразили, о чем речь? Суть компромисса такова: похитители возвращают ему коллекцию без того самого талера, он же в свою очередь обязуется… Только не надо ничего говорить! Надо слушать и думать… Итак, он обязуется и дальше заниматься с девочкой Алисой, не выставляя дополнительных условий оплаты. Он, являясь честным человеком, не хочет крови, он хочет вернуть свою коллекцию… Как вернуть? Как угодно – подбросить, например. Куда? Куда угодно – хоть в багажник машины. Правда, в машине сигнализация. Ну, придумайте что-нибудь сами, у вас ведь головы хорошо работают. И, пожалуйста, не надо сейчас ничего говорить, никто не собирается ловить удачливых похитителей на неосторожном слове! Правда, чтобы внести окончательную ясность, необходимо кое-что добавить. Ограбленная и убитая горем жертва оставляет за собой право обратиться по истечении некоторого времени за помощью к друзьям. Нет, не из частного детективного предприятия, а к специалистам-смежникам. Это не угроза, а так – небольшая справка.

– Я сам во всем виноват. Надеюсь, никаких обид? – отвлекся, страдальчески вздыхая, Ефим Маркович. – Опять же, не надо ничего отвечать, мои юные друзья. Остановимся на том, что самый виноватый из нас – я…

Виноват, прежде всего, в том, что не раскрыл владельцам монеты ее истинную ценность, просто взял этот «гонорар» и был доволен. Был счастлив, если откровенно. Молчание в определенных ситуациях – тот же обман, но у Ефима Марковича есть оправдание! Поверьте на слово, друзья. В истинной ценности «гонорара» он сам разобрался не так уж давно. Хотя, ясное дело, работать над атрибуцией монеты уже не пришлось, не было необходимости. «Атрибуция» – это высший пилотаж. Это долгое и кропотливое выяснение, где, когда и кем была чеканена монета, определиться с которой обычными способами (по литературным источникам или по совокупности надписей на самой монете) не удалось. Так вот, в данном случае информации предостаточно – спасибо Зоеньке, рассказавшей старику, каким образом столь удивительный предмет попал в простую советскую семью. Что мы в результате имеем? Государство, где монета была чеканена (герцогство Бавария); город (Байрейт); монетный двор…

Андрей отнял трубку от уха. Очередная тайна стремительно обретала четкие, законченные очертания. «Истинная ценность» – красиво звучало, скакало долгим эхом по будущей чековой книжке – с нуля на нуль, с нуля на нуль. Он вновь прислушался.

– Я готов исправить ошибку, чтобы вы не думали о старике плохо, – торопился Шлема, открыто нервничая. Психиатр-нумизмат. Сел на своего конька, нашел время. – Надеюсь, вы поймете и поверите, что мной двигал не беспринципный фанатизм типичного коллекционера…