Жизнь продолжается. Записки врача - Дорогова Евгения - Страница 20

В конце урока мы пили чай и доверительно беседовали. Для чая я специально покупала кулек немецких пряников. Мне было жалко этих заблудившихся в жизни мальчишек.

То, о чем весело и понятно рассказывала, требовалось им в работе. От микроскопов слушателей удавалось отрывать с трудом. Они познакомились с невидимыми врагами человека, обитающими на руках, на окружающих предметах, во рту и на острие иголок, которыми делались уколы. Им открылся неизвестный ранее мир крови с его поразительными клетками, несущими различную службу, как в армии. В казарму возвращались неохотно.

Через некоторый промежуток времени мои ученики заметно изменились и стали выделяться среди своей строевой роты белоснежными воротничками, безупречно выглаженной одеждой, начищенными сапогами и запахом одеколона.

Никаких панибратских отношений не существовало. Я была требовательным и жестким наставником. Они видели уважительное ко мне отношение офицеров, им было известно, что на стрельбах их учительница опередила строевого командира. «Шпана» забывала свои клички, превращаясь в простых, милых парней.

Не всё и не сразу стало получаться, ввергая меня в страдания и отчаяние. Никаких денег не надо за такую работу. Но муж ободрял и хвалил меня, просил продолжать учить санинструкторов. Он ведь тоже отвечал за надлежащий лечебный процесс в госпитале.

Особенно досаждал мне парень из кожного отделения по прозвищу Федул. Он был неприглядным, худым парнишкой, озлобленным и грубым, успевшим побывать на гауптвахте, но продолжавшим исчезать из части, пить и драться. Самостоятельной работы ему не доверяли после ужасных последствий его медицинского обслуживания. Ему грозило отчисление, возможно, и наказание. Кроме того, я узнала, что и свои дружки избивают его из-за наглого поведения на моих занятиях.

Буквально потеряв покой, я решала, что делать, как вернуть ему собственное достоинство и как взять парня под контроль? Наконец, не советуясь с мужем, решилась. Разработала план действий, выбрала для этого субботний банный день.

По моей военно-фельдшерской службе полагалось материальное обеспечение терапевтического отделения. В субботу после мытья больных и персонала снятое белье увозилось в прачечную. В самый пик этой суматохи я специально разослала из отделения помощников и осталась с одним санитаром. Пришлось просить посторонней помощи, для чего я направилась в «провальное» кожное отделение, где было рабочее место Федула.

Начальника отделения, майора, я встретила окруженного сотрудниками. Попросила: «Иван Алексеевич, выручите, дайте мне на час сержанта». Федул, встрепанный и ершистый, стоял тут же. Майор ответил: «Зачем вам этот бандюган? Возьмите двух нормальных!» Рейтинг майора упал в моих глазах до нуля. Как можно при всех так унижать человека? В ответ я заявила, что у меня особое задание и этому сержанту я доверяю. Иван Алексеевич пожал плечами и приказал Федулу следовать за мной.

Кожное отделение находилось в отдельном корпусе на втором этаже. На лестницу, ведущую к нему, я наведалась накануне, обдумывая исполнение плана. Выйдя на нее и слыша за собой бухающие шаги парня, я будто бы споткнулась и начала падать на него. Он инстинктивно схватил меня, чтобы не упасть самому, и удержал от падения, но я по своему плану на какое-то мгновение повисла у него на руках, изображая головокружение. Парень впал в столбняк. «Придя в себя», я извинилась, стала горячо благодарить за спасение. По дороге до терапевтического корпуса раз пять повторила «спасибо», отдавая таким образом себя под его покровительство. Заметила, что не будь его мгновенной реакции и его большой физической силы, непременно разбилась бы на этой проклятой лестнице.

У терапевтического отделения санитар Архипов в одиночестве метался между корзинами с бельем. Мы принялись помогать ему грузить их в подъехавшую машину. Федул работал как экскаватор, кричал на Архипова, что тот не так движется, мне прикасаться к корзинам не позволял.

В немецкой прачечной даже сотни вещей сдать и получить ранее сданное, готовое белье было делом пятнадцати минут. Через час я вернула сержанта в кожное отделение, выразив его командиру благодарность за отличного помощника. Тут уж остолбенел сам майор, находившийся в постоянном предынфарктном состоянии из-за далеко не безопасных хулиганских проделок сержанта. Еще раз громко поблагодарив при всех своего помощника, совсем тихо повторила, взяв его за руку: «Спасибо, Федя», получив взамен его беспредельную преданность. Мой тяжелый эмоциональный заряд достиг цели.

Федул был решительным, способным, самолюбивым, стремившимся в лидеры мальчишкой, но уступавшим «вожаку» в интеллекте и физической силе. Мое вмешательство в его отношения с главарем прекратило драки и нормализовало обстановку.

Федя разительно изменился, сильно вырос за год. За ответы на занятиях справедливо получал не только от меня, но и от строевых командиров пятерки. Я была рада, что смогла помочь парню в трудный период его жизни. Он даже бросил курить, заметив, что мне неприятен запах махорки. Через много лет мне стало известно, что трое моих бывших учеников, отслужив в армии, закончили Минский медицинский институт. Федул оказался среди них. На плановой инспекторской проверке госпиталь получил высокую оценку за культуру медицинского обслуживания.

Жены, изнывая дома от безделья и развлекаясь сплетнями, пустили слух: «Тут дело нечисто, иначе зачем кормить солдат пряниками?» Старший сержант, ставший моим верным помощником, смущаясь, сообщил мне об этом. Мы заволновались. Что делать? Посоветовались и решили: усилить дисциплину и ждать визита начальства.

Начальник госпиталя, подполковник, не заставил себя ждать. В войну он был командиром медсанбата и за время своей службы забыл медицинские тонкости. Он был строг и справедлив. В свободное время не отказывался повеселиться в компании, играл на аккордеоне, ухаживал за дамами, обладал здоровым чувством юмора.

Как мы и предполагали, он явился неожиданно. Увидев его в дверях, я встала и скомандовала: «Смирно!» Парни вытянулись в струнку. Подойдя к командиру, доложила: «Медицинское отделение проводит занятие. Тема: инфаркт миокарда». Он ответил: «Вольно!» Все сели.

Первым впечатлением начальника было изумление. Больничная столовая преобразилась. На стенах висели учебные пособия. На столах лежали муляжи различных человеческих органов. В центре помещения стояла кушетка, покрытая белоснежной простыней. Инструментальные столики соседствовали с новым электрокардиографом. Комната ярко освещалась. На обеденных столах, за которыми сидели санинструкторы, ослепительно сверкали крахмальные скатерти, со времен фашистов лежавшие без употребления на складе.

Начальнику поставили, как и полагается, отдельный стул. В армии не допускается никаких нарушений уставных отношений. Однако шеф сделал ошибку, переставив свой стул вплотную к моему. Присутствующим это явно не понравилось. Они насторожились. Но командир был в отличном настроении. На мой вопрос: «Разрешите продолжать?» — сказал: «Продолжайте».

Зная, кто что выучил, я вызвала: «Сержант Макаренко». Он ответил: «Я» — и встал. «Расскажите о анатомическом строении сердца». Он ответил: «Есть рассказать!» Взял указку и на отлично рассказал и показал по таблицам и муляжу строение органа. Следующим я вызвала его напарника Черникова и попросила его изложить действия медицинского персонала при подозрении на инфаркт. Сержант изложил.

Тут довольный начальник, придвинувшийся ко мне совсем близко, смеясь, зашептал мне на ухо: «А что, твои коллеги терапевты знают все это?» По недовольным лицам медбратьев стало понятным — возмущены! Как посмел, старый, приблизиться к их наставнице и шептать ей на ухо, еще и смеясь?!

Меня охватила тревога. Что могут выкинуть головорезы? Но умница Черников неожиданно спросил начальника госпиталя: «Разрешите обратиться к доктору Дороговой?» Получив ответ «Разрешаю», спросил у меня: «Кто больной?» Я ответила: «Товарищ подполковник!»

Мгновенно оба парня сорвались со своих мест и, схватив его, довольно большого и грузного, под колени и под плечи, перенесли на кушетку. Не успел «больной» опомниться, как лишился сапог и всей одежды до пояса.