Мессия - Щупов Андрей Олегович - Страница 5

Пространство за стеклом окончательно сгустилось. Теперь его с полным основанием можно было назвать ночью. Я колдовал у плиты и размышлял о том, что страной овладела настоящая эпидемия. Эпидемия страха. Ни решетки на рамах, ни стальные двери не спасали от этого всепроникающего вируса. С приближением разбойного часа люди спешили отойти ко сну, чтобы не слышать и не видеть того, что будет происходить у них под окнами. Да и можно ли привыкнуть к задушенным крикам, к топоту спасающихся ног, к ожесточенным автоматным очередям?.. Кое-кто считает, что можно. В конце концов человек привыкает ко всему. Так уж безрадостно он устроен. И почему бы не привыкнуть к ужасам, если они мало-помалу превращаются в среду обитания? Лично у меня на этот счет своя точка зрения, хотя афишировать ее я не собираюсь, ибо давно сообразил, что СВОЯ точка зрения не так уж часто совпадает с общественной. Это нормально, потому что она СВОЯ, но это и ненормально, так как, отличаясь от общественной, она поневоле перечит довлеющим нормам, подставляя спину хозяина под град болезненных ударов. Что ни говорите, а общественность умеет за себя постоять и, начав бить, старается на совесть. Поэтому не раздражайте живущих, держите мысли при себе, — там они будут сохраннее. Ну а если приспичит и зачешутся кулаки, плюйте на все и деритесь. Честь вам и хвала, хотя победы вам и не одержать…

На улице хлопнул выстрел, и, вздрогнув, я просыпал в кастрюльку раза в три больше специй, чем обычно. Поглазев на булькающее варево, подумал, что бедному моему желудку придется несладко. Мало того, что его лишили нежного голубиного мяса, так теперь какой-то олух вздумал стрелять под окнами. Вместо похлебки, конечно, получится «лисий яд». Я помешал в кастрюле деревянной расписной ложкой и осторожно понюхал… Хотя что в наше время не лисий яд? Человеческие организмы научились переваривать ингредиенты, от коих любой живущий в средние века немедленно бы окочурился. Впрочем, древних поминать некорректно. Они и Мы, должно быть, два совершенно разных подвида. Да и нужно ли сравнивать? Они не дожили до наших дней и уже одним этим должны быть счастливы…

Пара горстей чечевицы, этих маленьких НЛО, довершила нехитрую кулинарию. Когда я выключал газ, в дверь негромко постучали.

Он вошел и тщательно вытер ноги о коврик. Сумрачно оглядел прихожую и только после этого протянул руку. Оказывается, я отлично помнил его ладонь, крепкую, не очень удобную для рукопожатий, заставляющую запросто похрустывать чужие пальцы. Сейчас она была неприятно вялой, и я сразу решил, что у Виктора неприятности. В самом деле, разве не по этой скучной причине мы вспоминаем друг друга спустя месяцы и годы? Нужда — верная сводница. Лишь, угодив в беду, мы начинаем лихорадочно листать телефонную книгу и старые блокноты, отыскивая забытые адреса. В молодости друзья необходимы для радости, в старости — для совместных воспоминаний. Между первым и вторым — полоса отчуждения, прерываемая мгновениями катастроф.

— Как ты попал в подъезд?

Этой теплой фразой я поприветствовал его появление.

— На ночь наружную дверь у нас всегда запирают…

— У меня подошел ключ.

Голос его тоже изменился. Звучный баритон окрасился хрипотцой, стал более интересен. Принюхавшись, он прошел на кухню и покорно расположился на предложенном табурете.

— Мебель шаткая, просьба не раскачиваться.

Честно предупредив гостя, я вернулся к своей кастрюльке. Торопить Виктора я не собирался. Что-что, а вывалить беды друг на дружку мы всегда успеем. От чечевицы он отказался, но кружку с чаем без сахара взял.

— Что это? — отхлебнув, он недоуменно скосил глаза на посудину.

— Вишневый лист и крапива.

— Ага, — он вновь потянул кружку к губам. — Ты всегда слыл за выдумщика.

Я зачерпнул себе в миску парящей чечевицы и присел за стол.

Вот так, господа присяжные! Так тоже бывает в жизни!.. Два закадычных друг встретились через восемь лет разлуки и не попытались задушить друг друга в объятиях. Я, морщась, поглощал свой «лисий яд», а Виктор невозмутимо прихлебывал из кружки. Когда с ужином было покончено, мы закурили.

Сколько я помнил Виктора, он всегда предпочитал брать быка за рога. Затянувшееся молчание доброго не сулило. Такие уж все мы ужасные хитрюги и мрачное, как правило, приберегаем на десерт.

Потрескивая дешевой папироской, гость потянулся рукой к голове, как-то неуверенно погладил ежик волос.

— Черт!.. — По губам его скользнула растерянная улыбка. — Так долго ходил в шляпе, что все кажется — сидит на макушке.

— Бывает.

Виктор искоса взглянул на меня.

— А ты по-прежнему работаешь в издательстве?

— Работал — так будет вернее. К несчастью, успел переквалифицироваться. Сторожу городскую библиотеку.

— Сторожишь, сидя на кухне?

— Не всегда. Хотя рвения особого не проявляю, тут ты прав. Дело в том, что книги сегодня мало кого интересует, так что и сторожить их особенно нечего.

— Понятно…

— Что тебе понятно?

— Все, — брови Виктора упрямо сдвинулись. Эту его мимику я помнил прекрасно. Забавно, но я узнавал его по частям, склеивая из фрагментов дорогой, полузабытый образ. Он несомненно сдал — наш великолепный Виктор. Широкие плечи опустились, на лицо паутиной легла сеть морщин. Поношенный костюм и стоптанные туфли шарма ему не прибавляли. И все же в нем ощущалась прежняя твердость, хотя еще минуту назад я был уверен, что от детских моих восторгов не осталось и следа. Вглядываясь в иссушенное временем лицо, я вдруг испытал давно забытое смущение. В юношеских наших компаниях Виктор всегда верховодил, и сейчас лишний раз мне пришлось убедиться, что лидерство не является следствием одной только силы или характера. Здесь сказывалось что-то от гипнотизма. Некая загадочная сила влекла людей к Виктору, без слов доказывая его превосходство.

— Ты не спрашиваешь, зачем я заявился к тебе?

— Жду, когда ты сам об этом поведаешь.

— Видимо, придется, — он усмехнулся. Медлительно оглядел кухоньку и как-то незаметно взглядом переключился на меня. — А ты не очень изменился.