Мессия - Щупов Андрей Олегович - Страница 10

— Затеял его ты. Я только чуточку помог.

— Ага, значит, все-таки помнишь, — Виктор удовлетворенно кивнул. — Тогда, вероятно, согласишься, что это был мой звездный час, — и этот час я самым бездарным образом прохлопал. Мда… А ведь сколько разного мы задумали на тот вечер, сколько энергии ухлопали! Нам удалось невозможное. Мы собрали на вечер почти всю школу. Нам казалось, что тема увлечет всех. Да и сама мотивация вечеров была задумана интересно. Так сказать, первые философские семинары. Ученики против учителей. Все действительно могло получиться здорово…

— И наверняка бы получилось, если бы не твое выступление.

— Да, если бы не мое выступление… — Виктор задумчиво посмотрел на кончик папиросы. — Судьба, Сергуня! Это тоже была она. Вернее сказать, ее подножка. Даже сейчас с содроганием вспоминаю те минуты. Какую же чушь я молол! Откуда что бралось? И главное! — это было совсем не то, что я заготовил накануне в качестве вступительной речи. Но ведь ораторствовал — и еще как! Невозможно было остановить! А когда кто-то из учителей попробовал деликатно возразить, я немедленно затеял спор. Уж на это гонора у меня хватило. Словом, философия пошла кувырком, атмосфера наполнилась грозовым электричеством. Я чувствовал, что творится неладное, что надо бы остановиться, а поделать ничего не мог. Меня несло и несло… Учителя — те ладно, — испытали разочарование и не более того. Но для меня и моих поклонников, а были ведь и такие, — все пошло прахом… Ты должен был заметить, сколь сильно я стал меняться после того вечера. В сущности тогда и произошел мой первый надлом.

— По-моему, ты сгущаешь краски. У всех случаются неудачи…

— Нет, Сереж! Давай-ка обойдемся без кисельных соплей! Неудачами там не пахло. Это было одно из звеньев в цепи событий, которые подобно команде загонщиков гнали меня к неизбежному… Когда я погибал, случай вмешивался и спасал незадачливого героя, когда дела шли в гору, тот же случай наотмашь бил по макушке… Знаешь, я как-то заплутал в тайге. Еще в глубоком детстве. Родители брали меня погостить в деревеньку к родным. И вот уже на второй день меня ухитрились потерять. Вернее, я сам потерялся. А началось все с того, что мы пустились в путешествие с одним мальцом. В лес. Уж не знаю, какой полюс мы вознамерились открыть, но отчетливо помню ту вспышку страха, захлестнувшего нас, когда мы поняли, что заблудились. Бегая по полянам, мы в панике звали на помощь, карабкались на деревья, тщетно озирали окрестности. Увы, место было глухое, таежное, а убрели мы, по всей видимости, далеко. Никто на наши крики не откликался. Помню, как мы отдыхали на сером, иссохшем от времени пне и жевали какие-то веточки. Малец предположил, что они съедобные. Может, так оно и было, не знаю… Наверное, мы выбирались целый день. Оба жутко устали, даже на слезы не оставалось сил. А ближе к вечеру нам повстречался медведь. Я оказался проворнее своего малолетнего спутника и уже на бегу слышал позади истошные вопли. Затем звериное сопение стало настигать и меня. Медвежьи когти зацепили сандалик на ноге, я полетел на землю. Мне еще удалось как-то перевернуться на спину, но подняться я не успел. В памяти сохранился лишь миг, когда, заслоняя небо, на меня обрушилась мохнатая громадина зверя. А потом мир завертелся перед глазами и вспыхнул розовым… — Виктор пожевал губами. — Людям, очнувшимся после обморока, зачастую непонятно что произошло. Своего беспамятства они совершенно не помнят. Нечто похожее получилось и со мной. Наверное, уже через секунду, дрожащий и жалкий, с кровоточащей лодыжкой, я сидел на пне и плакал. Ни приятеля, ни медведя поблизости не было. Пень же показался мне удивительно знакомым. На этом самом пне мы отдыхали с дружком в начале пути. Впрочем, особенно долго голову над этим я не ломал. Пять лет — не возраст для размышлений… Поражаюсь тогдашней своей отваге, тоже, кстати, мало чем объяснимой. Не тратя времени даром, я встал и пошел. Направление было выбрано наобум, и тем не менее, едва не утонув в болоте, из леса я в конце концов выбрел. Уже в сгущающихся сумерках приблизился к железной дороге и по насыпи пополз вверх. Тогда она показалась мне гигантским холмом. Я полз и думал, что насыпи не будет конца. Битый щебень царапал кожу на локтях и ладонях, несколько раз я срывался. Мне бы догадаться спуститься и поискать более пологий подъем, но я упрямо карабкался все тем же крутогором. Вероятно, болотная грязь залепила мне уши, а может быть, я просто устал, но так или иначе шума приближающегося поезда я не услышал. Конечно же, он отчаянно сигналил — как иначе! — но я слишком поздно повернул голову. Локомотив ударил меня решеткой и сбросил с полотна. На короткое мгновение мир вновь провернулся искристой мозаикой, и все чудовищным образом повторилось. Ей богу, все эти эпитеты про мозаику и проворачивающийся мир — не для красного словца! Так оно все и было. По крайней мере мне оно запомнилось именно так. Спустя какое-то, видимо, очень малое время я снова сидел на знакомом пне и, всхлипывая, сколупывал с ногтей корку присохшей грязи. Поезд перешел в область воспоминаний, но ребра и грудь болели — это я помню точно. Сумерки вновь пропали, солнце вернулось на исходную позицию. В очередной раз мне предстояло тронуться в путь, что я и сделал, чуть передохнув. Мне повезло. Уже через какой-нибудь час я наткнулся на избушку лесника, в которой нашел мешок с вермишелью, соль и каменной твердости комковый сахар. Что делать с вермишелью я не знал и потому грыз вместе с сахаром. А после, завернувшись в чужой ватник, уснул на деревянных, пахнущих свежей смолой нарах. На следующее утро меня разбудил бородатый мужчина, оказавшийся лесником, и, накормив страшно вкусной похлебкой, на плечах отнес в деревню… — Виктор замолчал, прикуривая новую папиросу.

— А что же случилось… — Я споткнулся. — Тот мальчик? Твой одногодка… Он тоже нашелся?

— С этим сложнее, — Виктор выдохнул облако дыма, глухо кашлянул в кулак.

— Тогда у меня, понятно, не было возможности узнать об этом. Детским моим россказням, разумеется, не верили, и, честно сказать, не очень-то я вспоминал о своем несчастном напарнике. Счастлив был, что снова дома, что снова с родителями. Проверить всю эту подозрительную историю мне довелось много позже, уже после работы в институте и после того, как я побывал на островах алеутов. Как раз в ту пору я стал задавать себе странные вопросы, пытаясь воедино собрать основные казусы жизни. Вернувшись в ту деревеньку, в течение нескольких дней я наводил справки о мальчике, сверяясь с картотекой сельской милиции, по датам сопоставляя информацию о всех несчастных случаях на близлежащих железнодорожных ветках, и мне удалось-таки добраться до него! А, вернее сказать, до его родителей, так как мальчика давно не было в живых. Он в самом деле существовал, — я видел его фотографии, но он погиб и погиб за несколько месяцев до того давнего моего приезда с отцом и матерью. Выходило так, что мы никоим образом не могли с ним встретиться. Ко времени моего приезда, мальчика уже не было в живых. И самое страшное заключалось в том, что погиб он не от когтей медведя, а под поездом.