Жизнь продолжается. Записки врача - Дорогова Евгения Викторовна - Страница 31

Отец был красив, очень доброжелателен и скромен, не курил, вином не увлекался. При редких застольях охотно пел красивым баритоном народные песни. Он неизменно вызывал уважение окружающих и любовь детей.

С начала Великой Отечественной войны папа служил в автомобильных войсках и был демобилизован после Дня Победы. Выйдя на пенсию, отец трогательно заботился о своих двух внучках и до последних дней радовался четверым правнукам. После смерти жены, моей мамы, он вернулся в Церковь, священник приходил к нему домой для исповеди и причастия. Умер он на девяносто девятом году жизни.

АНГЕЛ

Однажды, разбирая подарки, принесенные детьми и внуками любимому дедушке в праздник его восемьдесят шестого дня рождения, я увидела небольшую красивую иконку Ангела в бледно-розовом одеянии.

Избегая ненужных комментариев мужа-атеиста, я унесла иконку в его комнату и, не снимая упаковки, укрепила на гвозде в стене рядом с кроватью. В последующие дни и месяцы муж иконку не замечал. На гвоздь, державший изображение, он вешал свою рубашку и галстук.

Иван родился в христианской семье и, конечно, был крещен. Но, не признававший Бога, он умирал тяжело.

Однажды, успешно закончив свой рабочий день в больнице, он направился к остановке автобуса, спокойно поставил ногу на его ступеньку и внезапно получил сложный винтовой перелом большеберцовой кости. Тут же его вернули назад, положили в отделение травматологии, окружили заботой и вниманием. Но, несмотря на лечение, для его старческого организма, отягощенного болезнями, перелом кости оказался роковым. Несмотря на интенсивное лечение, состояние здоровья ухудшалось с каждым днем.

Поняв, что жизнь кончается, он как-то жалобно и тихо спросил: «Ты возьмешь меня домой?» В тот же день на санитарной машине я перевезла его домой.

Коллеги не одобряли моих действий. «Безнадежного больного надо оставить в родной больнице, дома одна ты не справишься!» — говорили они. Но муж хотел домой. Его желание было для меня главным аргументом, и я заступила на круглосуточные дежурства у его постели.

В своей комнате ему стало легче. Он радостно общался с детьми и внуками. За несколько лет до этого мы позаботились о том, чтобы наши квартиры находились в непосредственной близости друг от друга. Дети помогали мне в уходе за мужем, приносили продукты и лекарства. Мною выполнялись все лечебные назначения, включая и капельное введение медикаментов. Однако он таял на глазах. Гипс, целиком сковывающий больную ногу, был слишком тяжел для него, но и более легкий, вновь наложенный, он пытался снять; когда эта попытка не удавалась, он становился буйным. Его физическая сила тем не менее превышала мою.

Сознание страдальца прерывалось сумеречными состояниями, возбуждением и бредом. Он снова ярко переживал события войны. В жаркий июльский день 2007 года приходилось закрывать окно, так как его командирский голос разносился по улице.

Впервые он обратился к Богу. «Господи! — кричал он. — У нас нет оружия. У нас нет никакого оружия!» Как перед строем своей санитарной роты командовал: «Огонь! Ложись!» В бессвязной речи можно было разобрать медицинские термины. Я с трудом удерживала его на постели, пытавшегося куда-то бежать. Белье намокало от пота. Обессиленный, падая на подушки, он продолжал шептать: «Господи, у нас нет оружия». Не себе, тяжко страдавшему, призывал он на помощь Бога. Он поручал Ему Родину, которой сам служил беззаветно, по-боевому.

В последующие несколько суток у него отказались работать почки, сердце билось в хаотичном ритме, никакие лекарства действия не имели.

Приезжавшая «скорая», которую в отчаянии вызывали дети, помочь не могла. В этот момент я вдруг забыла все знаемые наизусть молитвы. Губы мои, как когда-то трепетные губы моей умирающей бабушки Марфы, непрерывно шептали: «Господи, даждь ми смирение, терпение, кротость!» Только потом, придя в себя, я поняла, что эти слова были взяты бабушкой из 7-й вечерней молитвы свт. Иоанна Златоуста.

Внезапно сознание на короткие периоды возвращалось к мужу. В один из таких моментов он приказал мне: «Никаких попов! Сжечь в крематории!» Пытаясь встать, он повалил зажженные свечи, чуть не устроив пожар. Молебны мы заказывали в церкви. Отказавшись от еды и воды, он жестоко страдал. В слезах я молила Бога, чтобы Он сжалился над его страданиями. «Господи, возьми его к себе! По жизни он — истинный, верный христианин! Прими его, прости ему его странную дурость!»

В коротком проблеске сознания он вдруг сказал мне: «Поправлюсь, разведусь с тобой!» — «Почему?» — недоуменно спросила я. «Ты гонишь меня из дома. Я так любил тебя, так любил, а ты твердишь: “Возьми его, возьми!”» Он тяжело дышал и умолял не прогонять его.

Вдруг лицо его поразительно изменилось. На нем появилось выражение огромного удивления и радости. Он протянул вперед руки и сказал: «Там...» Там, куда тянулись его руки, висело изображение Ангела. Кого он в тот момент видел, я сказать не могу. Легко и умиротворенно Ваня откинулся на подушки и с улыбкой на губах задремал.

Я проснулась от полной тишины. Хриплого дыхания слышно не было. Тело оставалось теплым. Плача, я закрыла устремленные на меня неподвижные глаза мужа, зажгла свечи и до конца ночи стала читать Псалтирь. Мысли путались, слезы застилали текст.

Мне и моим современникам раньше не приходило в голову, что Бог оставался с нами всегда. Для всех было невероятным, как двадцатилетний Ваня противостоял танкам Гудериана под Оршей, как мой брат Вовка, того же возраста, на тяжелых самолетах летал бомбить Берлин, как подростки по взрослым нормам работали на полях и на заводах, как горячо и искренне бабушки и деды, не выставляя себя напоказ, молились в нашем Пресненском храме в Пречистенском переулке. Совсем непонятно было, как наша разбитая немцами Красная Армия победила врагов под Москвой и затем с позором выгнала их из страны.

Сидя у теплого еще тела мужа, я поняла, как и почему. Бог был с нами, защищавшими свою Родину, отдающими за нее жизни. В своей смертельной агонии, страдая и переживая ужасы войны, Ваня понял это.

Не спрашивая моего мнения и не принимая платы, священники больничной церкви провели заупокойную службу и отпевание. Они хорошо знали его, принимавшего участие в создании больницы и работавшего в ней последние тридцать пять лет своей жизни. Тысячекоечная больница объявила двухчасовой перерыв в рабочем дне. Оставив в здании дежурных, на панихиду пришли все сотрудники вместе с главным врачом.

Мой муж не жалел своей жизни для Родины и отдавал все свои знания и силы страждущим людям. Скольким людям он спас жизнь во время войны и за всю свою врачебную практику! Я уверена, его служение Отечеству зачтется Богом как служение Ему Самому. Постоянно прошу Его об этом.

Господи, прости его прегрешения вольные и невольные!

Упокой душу раба Твоего Ивана!

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Бабушка, — сказал мой старший правнук, перешедший в пятый класс. — Я принес тебе свой рассказ. Извини, тороплюсь в театральную студию!»

В моих руках оказалась объемистая рукопись, скрепленная как журнал. Закрыв за ним дверь, я стала читать новое произведение под названием «Случай на каникулах», правильно и грамотно набранное на компьютере. Буйная фантазия правнука излагала его необыкновенные приключения с перемещением в различные временные эпохи, подвиги друзей и гибель врагов. Молодец мальчишка, написано забавно и увлекательно! Мои слезы неудержимо капали на страницы рассказа. Память нечаянно перенесла и меня в прошедшее время, правда лишь на семь лет назад, когда стресс, связанный со смертью мужа, изменил мою жизнь, погрузив в не свойственное мне состояние уныния и депрессии.

Тогда в связи с резким ухудшением здоровья из-за общей слабости и постоянных слез я предпочитала оставаться дома в лежачем положении. Офтальмологи советовали ограничить чтение, не напрягать глаза, терапевты назначили массу различных лекарств. Кардиологи из-за беспорядочной работы сердца обсуждали вопрос о вживлении под кожу прибора — водителя ритма.