ХОЛОД МАЛИОГОНТА - Щупов Андрей Олегович - Страница 24

– При чем здесь гостиница?

Регину сотрясла дрожь.

– Там, на улице, было хорошо, а здесь жарко. Очень жарко… – Выронив пиджак, она бессильно прислонилась к косяку.

– Ты должна лечь! И чаю горячего… – Александр шагнул к девушке и остановился. По щекам Регины текли слезы. И не только по щекам. Они текли по всему телу девушки, сливаясь в крохотные ручейки, образуя на полу синеватую лужицу.

– Регина!..

– Саша! Я… – рот девушки исказился в беззвучном крике. Глаза потускнели, стали стремительно выцветать. Она превращалась в стекло, в тающий лед. С ужасом Александр взирал на ее руку. Пальцы, цепляющиеся за ручку двери, превращались в тонюсенькие прутики. Мгновение, и кисть с хрустом обломилась. То, что еще недавно было Региной, рухнуло на ковер, разбившись в холодные брызги. Голубоватой волной вода устремилась к его ногам. Что-то начинало твориться с полом. Он прогибался, опасно поскрипывая, ему вторили чернеющие стены. Александр шагнул назад и провалился. Фонтаном вода хлынула следом, неся с собой мутную известь, обломки бетона и кухонную утварь. Он уже захлебывался, когда пенный водопад выбросил его на сушу. Кинжальным взмахом тишина перерезала нить звуков. Александр открыл глаза и с облегчением убедился, что лежит у себя в квартире на диване.

На этот раз лаборанты встретили его без всегдашнего зубоскальства. Усадив на шаткий стул, вежливо попросили обождать. Подозрительно, хотя и приятно. Мило, пусть и непривычно. Скупо поблагодарив, Александр с покорностью сложил руки на коленях. Подобное положение дел ему было знакомо. Иннокентий Павлович любил потомить просителей. Печальный факт бюрократии, бороться с которым было абсолютно бесполезно. Лаборанты были нужны органам. Их мнением дорожили, от скорости и качества их работы зависело порой слишком многое.

Александр приблизился к окну. Здесь, как и прежде, хозяйничал ветер. Посланник августа не нуждался в отдыхе. Наделенный гибким телом змеи-невидимки, он кружил возле домов, ероша кусты и деревья, драконьим хвостом бил по жестяному надорванному краю крыши, заставлял парусить сохнущее во дворах белье. В подворотне туповато потявкивала дворняга. Кто-то лениво швырял в нее камешки.

– Однако… – Александр рассеянно достал расческу, пальцем провел по зубьям туда-сюда. Подойдя к подвешенному над телефоном зеркалу, сосредоточенно причесался. Тут же рядом располагалась раковина с краном. Сервис есть сервис! И никаких причин для скуки. Хочешь, названивай по телефону, хочешь, умывайся или возделывай шевелюру. Ополоснув руки, он обнаружил, что вода пахнет карболкой и рыбьим жиром. Вытирая ладони платком, поморщился. Химики!.. Могли бы, кажется, и придумать какое-нибудь фильтрующее устройство. Или эта вода только для пришлых?… Он замер. В памяти всплыл фрагмент из сегодняшнего сна. Регина… Подруга Лесника, загадочная дама, без пяти минут атаманша. Сердце поневоле ускорило ритм, и Александр не расслышал за спиной шагов.

– Давно ждете?

Он повернул голову. Это был Кеша. Собственной персоной. Они деловито обменялись рукопожатием.

– Терпимо, – Александр вздохнул. – Ты уже понял, за чем я пришел?

– Разумеется, – спрятав руки в карманы халата, начальник лаборатории озадаченно шевельнул бровью. – Даже не знаю, что тебе сказать, Сашок.

– Валяй, как есть. Надеюсь, улика не потеряна?

– Да нет. Дело в другом… – мохнатые брови Иннокентия Павловича снова пришли в смутное движение. Когда он не шутил, видок у него был мрачноватый. – Видишь ли, произошла забавная штука. Хочешь, верь, хочешь, не верь, но этот твой листок спалил итальянский итравизор. То есть, возможно, это и не он, но есть и другие странности.

– Меня это не удивляет.

– Не удивляет? – Иннокентий Павлович прищурил глаз. – В таком случае, может, поделишься? Мои ребята на грани умственного вывиха.

– Чем делиться, Кеш?

– Ну, во-первых, откуда этот листок взялся?

– Длинная история, – Александр погладил начальника лаборатории по груди. – И, увы, она ничем тебе не поможет.

– Но ты отдал эту вещицу на экспертизу, значит, тебя интересует результат. Если бы ты хоть словом намекнул…

– Стоп! – Александр поднял ладонь. – Листок я забираю обратно.

– Что за чушь? Мы только начали работать!

– Главное вы уже выяснили. Это НЕ ПРОСТАЯ бумажка, а большего мне и не надо.

– Брось свои шуточки!

– Я не шучу.

– Что-то перестаю тебя понимать. Загадками говоришь…

– А я и сам загадочный человек.

– Но мы же ничего не выдали! Ни следов яда, ни какого-то особенного состава волокон…

– Но интравизор-то твой сгорел?

– Мы не знаем из-за чего именно, только предполагаем. И кроме того…

– И кроме того, Иннокентий, добрый тебе совет: как только избавишься от этого магического клочка бумаги, поскорее забудь о нем. Лучше будут и для тебя, и для твоих вундеркиндов. Я не говорю уже об аппаратуре.

– Это уже свинство, Сашок! Втравить нас в такую бодягу и ничего не объяснить! Интравизор-то денег стоит. И немалых, между прочим. Неужели не стыдно?

– Ни вот на столечко, – Александр показал двумя пальцами. – Кстати, можешь помочь вторично, если подскажешь адрес какого-нибудь захудалого экстрасенса.

– Так… Окончательно огорошил… – Иннокентий Павлович потер лоб и задумался. – Вон, стало быть, какие пироги пекутся! С начинкой из дегтя. МВД, уфологи, мистика. Кто кого и кто раньше…

– Тепло, – признался Александр. – Но смотри, не обожгись.

– Да уж постараюсь, – оглянувшись на дверь, начальник лаборатории доверительно взял приятеля под руку. – Ладно, Сашок. Считай, мы поняли друг друга. Хотя, честно скажу, голова кругом идет. Если бы не видел того листка, ни за что бы не поверил.

– Ну так что там с экстрасенсами? Или таковых уже в мире не водится?

– Почему же?… Нельзя сказать, что в большом изобилии, но есть еще самородки. И на Руси, и у них. Только об этом надо спрашивать не меня, а какого-нибудь энтузиаста из уфоцентра. Или из комиссии по аномальным явлениям. Можно сходить и к ним.

– Комиссия по аномальным явлениям? Впервые слышу.

– Мы о многом слышим впервые. Такова уж особенность человеческого восприятия. Мда… А центр, насколько я знаю, существует уже года три или четыре. По крайней мере – легально. Основной контингент – глуповатые фанаты и просветленные энтузиасты…

– Ага, понимаю, из тех, что визжат, завидев падающую звезду, и первыми начинают размахивать руками и головами на сеансах гипноза. Ты хочешь порекомендовать мне этих психов?

– Ну, не такие они психи, уверяю тебя. И потом, других ты все равно не найдешь. Плохи ли, хорошо, но они собирают были и небылицы, проверяют информацию на достоверность, проводят хоть какую-то систематизацию всего ненаучного.

– А причем здесь экстрасенсы?

– А притом, дружок, что если таковые имеются в уткинском захолустье, то все они скорее всего на учете у наших аномальщиков. В общем телефончик я тебе запишу, а там действуй по обстоятельствам. – Иннокентий Павлович похлопал себя по карманам. – Как всегда ни бумаги, ни ручки. Сделай милость, обожди, хорошо?

– И листочек мой прихвати, – напомнил Александр.

– Вот уж что не забуду, так это твой листок.

– И совершенно зря. Я не шутил, когда предупреждал тебя.

– Это я понял, господин генерал…

Какое-то время они смотрели друг на друга. В этой безмолвной дуэли победил Александр. Опустив глаза, начальник лаборатории хмыкнул.

– И все равно обещать ничего не могу. Память наша нам не подвластна. Так что не серчай.

Уходя, он не прикрыл дверь, позволяя Александру слушать препирательства молодых лаборантов, сидящих в соседней комнате. Лаборанты на мелочи не разменивались. Говорили о Прусте, о работах Канта и Хайдеггера. Вскользь помянули и неуловимого маньяка. О роковом листке не было сказано ни слова. Возможно, Иннокентий подал им условный знак?…

Мягкой тяжестью на плечо следователя опустилась гигантская ладонь. Вздрогнув, он ощутил, как искристым водопадом по телу поползли мурашки. Реальность нереального била под дых. Голоса лаборантов по-прежнему неслись из соседней комнаты, но он смотрел на приоткрытую дверь, не решаясь обернуться. Он знал КТО стоит позади него. Вернее, догадывался. Мелькнула мысль позвать на помощь, но он благоразумно от нее отказался. Пальцы, лежавшие на плече, ожили, извиваясь злыми пиявками, потянулись к груди и шее. Нечто подобное, вероятно, ощущал в свои последние дни Лесник. Только бедолага принимал это за астму…