ХОЛОД МАЛИОГОНТА - Щупов Андрей Олегович - Страница 15

Борейко приблизился к картине вплотную. Ни названия, ни фамилии художника. Частная коллекция или опять-таки воровство? Он пригляделся к изображенной на переднем плане женщине. А если этот нытик и впрямь свихнулся? Так сказать под тлетворным влиянием ренессанса. Или что там у них было?… Резал ведь какой-то недоумок картину с Иваном Грозным. Он склонил голову набок. А в общем ничего. И бабочка-то прорисована славная, фигурка – что надо, личико. Глазки вон даже поблескивают…

Борейко вздрогнул. Появилось неожиданное желание притронуться к полотну губами. И даже не полотну, а к обнаженным ногам чертовой герцогини. Заморгав, он торопливо отошел к дверям, почесав в затылке, вернулся в гостиную.

– Есть такое дело, Колюня. С Казаренка теперь пузырь причитается…

– Гражданин майор! – подозреваемый не сводил с него округлившихся глаз. – Поймите, это живая картина! То есть даже не картина, а что-то вроде прохода в потусторонний мир. Да вы сами, наверное почувствовали.

– Глупости! – Борейко фыркнул. – Обыкновенная картина, писана маслом. Какой-нибудь шестнадцатый или семнадцатый век.

– Вы ошибаетесь, говорю вам! Она по желанию может оставаться там, а может и выходить. В нашу, так сказать, реальность. Если бы я не видел собственными глазами…

– Петр Иванович! – Борейко поморщился. – Ну, брось ты, ей богу! Для психоаналитика твои сказки, возможно, и подошли бы, но только не для меня. Напакостил – так не виляй хвостом. И учти, мои ребятки вытряхнут из тебя любую дурь в два счета, – Борейко резко склонился над сидящим и прорычал. – Зачем ты их убивал?!

– Я… Я… Клянусь! Я уже объяснял… Она вкладывает в мою руку нож, и я бессилен помешать ей. У них это вроде ритуала жертвоприношения. Я даже не понимаю что делаю. Вот, взгляните! В две недели я поседел. У меня была черная шевелюра! А эти женщины… То есть вообще все женщины – вроде как получаются ее соперницы. Она и в прошлом от них избавлялась, за что ее и спалили на костре…

Борейко наотмашь хлестнул убийцу по щеке. Голова Петра Ивановича безжизненно мотнулась, из носа вытекла жиденькая струйка крови. Однако повел себя задержанный более чем странно. Вцепившись в сиденье стула, заелозил ногами и завизжал.

– Закройте дверь! Да закройте же!.. Или увезите меня отсюда! Как вы не понимаете, она же сейчас войдет!

– Эдак мы всех соседей перебудим, – пробормотал Савченко и замолчал. Увидев, как изменилось лицо помощника, Борейко стремительно обернулся.

В дверях стояла женщина, и он сразу понял кто она такая. Это была ЖЕНЩИНА ИЗ КАРТИНЫ! Пышные темные волосы, обнаженные ноги в золотых туфельках, волочащиеся по полу меха. Герцогиня Курляндская. Ожившая и ослепительно реальная, с огромными агатовыми глазами.

– Чего-чего, а рукоприкладства от вас я не ожидала, – голос у нее оказался низким, обволакивающим. Он гипнотизировал сам по себе. Ноги Борейко приросли к полу. Савченко с Семичастным тоже не двигались.

– Я же вам говорил… Говорил же я вам…

– Что ж ты, Петя-Петушок расхныкался? – герцогиня поглядела на сидящего, и Борейко показалось, что глаза ее зажглись рубиновым светом. – Разве мы с тобой не друзья? Ты выручил меня, я выручу тебя.

Судорожным движением майор помассировал горло. Невидимый кляп душил его.

– Вы что-то хотели сказать? – герцогиня участливо улыбнулась, и язык Борейко немедленно ожил.

– Очень сожалею, сударыня, но этот человек преступник. Мы вынуждены арестовать его по обвинению в убийстве.

– Что вы говорите! Какая жалость!..

– Это не повод для зубоскальства.

– Ваша правда, – герцогиня обворожительно улыбнулась. – Но у Петечки есть серьезный мотив. Он действовал исключительно по моей просьбе. Петечка – человек мягкий. И он любит меня. Вы собираетесь осудить его за любовь?

– Что за ахинея! – Борейко закипал. – Этот Петечка убил пятерых, и любовь, знаете ли, здесь ни при чем.

– Очень даже при чем, – живо возразила она. – Если я попрошу ваших помощников удалиться, разве они не сделают этого? Наверняка сделают, потому что красота, как и любовь, всесильна, а они молоды и, конечно же, не равнодушны к красоте.

– Ни черта они не… – Борейко изумленно обернулся. – Николай! Павел! А ну, назад!..

Но оба его орла слепо шагали к дверям. На оклик начальника они даже не оглянулись.

– Не беспокойтесь за них. К мужчинам, тем более, молодым, я благосклонна. Они отправятся домой, к семьям, и о сегодняшней ночи больше не вспомнят… О! Вот и наш Петя-Петюнчик!

Борейко, как ужаленный, отскочил к стене. Петя-Петюнчик успел сходить на кухню и теперь стоял перед ним, сжимая в руке нож. При этом он не переставал хныкать. Кровь перепачкала ему подбородок и неровными полосами стекала по рубашке.

– Вы же видите… Это не я. Я здесь никто…

– Брось нож! – рявкнул Борейко. Натренированным движением выхватил пистолет, сбросив его с предохранителя. – А вы, дамочка, сядьте, пожалуйста, в уголок. Так будет лучше и для вас, и для меня. А насчет гипноза предупреждаю: малейший фокус, и открываю огонь.

– Люблю кровожадных мужчин! – герцогиня причмокнула губами и, томно опустившись в кресло, раскинула в стороны меха. – А вы, майор, любите красивых женщин?… Только не надо краснеть. Скажите, как есть. И на ноги мои можете смотреть. Или опасаетесь гипноза?

– Прикройтесь, – сдавленно пробормотал Борейко. – На меня это не действует.

– Ой ли? А что ж вы вдруг охрипли? От избытка служебного рвения?… – герцогиня усмехнулась. – И с каких это пор красивые женские ноги перестали действовать на мужчин?… Признайтесь, майор, природа берет свое, и я нравлюсь вам, как вы нравитесь мне.

– Я… Я арестую тебя!

– Ага! Вот мы уже и на «ты». А арест – слово красивое, многозначительное. Я бы не отказалась арестовать вас. Петюнчик, как вы уже поняли, излишне мягок и каши с ним не сваришь. Его и не пугал никто, а он уже расклеился. С вами, возможно, получится иначе. Небольшая дрессура, толика манер, и из нас выйдет отличная пара. Петечка, думаю, ревновать не будет.

– Я хочу спать, – плаксиво прогундосил Петр Иванович.

– Сегодня вы у меня оба отоспитесь, – грозно пообещал Борейко. – В каталажке.

– Браво! Он еще и шутит, – герцогиня лениво похлопала в ладоши. – Ну же, голубчик, не упрямьтесь. Я сделала предложение, ваше дело – согласиться. Другого выхода все равно нет.

Пистолет в руках майора мерно подрагивал. Металлический ствол вторил биению сердца. Борейко прилагал массу усилий, чтобы не смотреть в сторону обнаженной герцогини.

– Сейчас вы оба встанете, – процедил он, – и медленно пройдете к выходу. Одно неверное движение, и я стреляю.

– Кажется, начинаю понимать, что вам мешает, – герцогиня нахмурила тонкие брови. – Пока эта гадость у вас в руках, вы будете нести одну околесицу за другой. Как это вы называете – ахинею за ахинеей. Ничто так не опьяняет людей, как оружие. Петюнчик, забери у него эту фузею. Или, может быть, маузер… Я так плохо разбираюсь в оружии.

– Стоять на месте! – выкрикнул Борейко, но комната уже разваливалась на куски. Через проломы в стенах океаническими волнами вливалась тьма. Огненные змеи, возникнув ниоткуда, закружились в пестром хороводе. Майор выстрелил в потолок, но пистолет вырвало из рук, едва не покалечив пальцы. Земля содрогнулась, и в тот же миг из дымных туч посыпались пепельные хлопья. Ошеломленный, он озирался и беспомощно стискивал кулаки. Квартира исчезла бесследно. Он стоял посреди черной равнины, и прямо перед ним громадой возвышался грохочущий холм. Лавовые реки текли справа и слева. От них несло гарью и жаркой смертью. Невольно Борейко прикрыл лицо. Почва вновь завибрировала под ногами, майора подбросило вверх, и налетевший ветер хищно подхватил его, закружил в пыльных объятиях…

Не сразу он сообразил, что лежит на холодных камнях в незнакомом подвале. В шагах десяти от него на диковинном троне сидела все та же женщина с картины. Похожий на свернувшегося калачиком пса, Петюнчик дремал возле ее ног. И тут же подле трона, выстроенные полукругом, горели гигантские черные свечи. Борейко обратил внимание на то, что горели они по-особенному: удивительно ровно, не мерцая, заливая подвальный полумрак мертвящим голубым светом. В подземелье было чрезвычайно холодно, и, выдохнув клуб пара, майор машинально прикинул – градусов двадцать, а то и все тридцать. Это и называется из огня да в полымя… Он заворочался, пытаясь сесть. Каменный пол обжигал спину и ноги.