Актриса - Минчин Александр - Страница 22

У нас, оказывается, две корзины провизии и полный пакет бутылок. Батарея. Тая, едва оглядевшись, сразу начинает накрывать на стол.

— Будем гулять? — говорю я.

— Еще как, — сияет она. — Я так рада, что вырвалась. Спасибо вам, Алексей. — Она признательно смотрит мне в глаза.

Я машу рукой: пустяки.

— Идемте, я вас помою до пояса, не в ванной, а в туалете!

Купейный роман… Она окатывает меня пригоршнями холодной воды, и я урчу от удовольствия, чувствуя, как мой пот постепенно растворяется во влаге. С влагой… Потом она оставляет меня домываться одного. После меня — хоть потоп.

Когда я возвращаюсь, на столе уже целое пиршество. Тая переоделась в легкие дорожные вещи. Она успела убрать все сумки, баулы, корзины — стало сразу уютно.

Мне его давно… мне его все время не хватало — уюта. Душевного, не домашнего. Убранной души, а не убранной квартиры.

— Что будем пить? — тоном метрдотеля из дорогого ресторана спрашивает она.

— Колдунья, — говорю я. Она сияет. — Пить будем что-нибудь очень оригинальное — водку, например. — Она хохочет.

На столике, привинченном к окну, мой любимый сыр, огурцы, помидоры, куриные котлеты (испекла мама), курица, зелень, на диване — гора черешни в какой-то импровизированной чашке. Откуда-то из-под стола («из-под таинственной холодной полумаски…») она достает бутылку лимонада.

— Господи, — восклицаю я, — сто лет его не видел!

— Это вам подарок. А я забыла свой джин…

— Я вам куплю на море.

Она смотрит на меня внимательно и говорит:

— Это напоминает сон из области фантазий — как душ в купе!

Я открываю финскую водку — классная водка. Она щелкает где-то под столом и открывает лимонад. Мы поднимаем чашки и наливаем накрест друг другу, потом повторяем процедуру, накрест опять.

— За путешествие, — говорю я.

— За два дня, которые мы будем вместе! — произносит она.

Пить водку из чашек… напоминает мне что-то. Я быстро роюсь, но не могу вытащить с чердака памяти.

Она говорит:

— Какая мягкая водка.

— Это вторая лучшая по вкусу в мире водка.

— А первая? — спрашивает она.

— Английская водка — «Тангэрей» называется.

— А наша как же?

— Ваша вне конкуренции! — Я тут же наливаю ей опять. — Выпьем за мягкость этой водки.

Она улыбается:

— Интересный тост.

Она запивает чашкой лимонада. Я только пригубил его и понял, что после первого глотка пить не смогу. Беру половину красного помидора и солю щепоткой. Соль на салфетке — какая прелесть.

— У меня есть для вас соленые домашние огурцы в банке.

— Это вообще непозволительная роскошь — под водку!

Я наливаю ей полную чашку из высокой, еще холодноватой бутылки.

— За прекрасный стол и руки, собравшие его.

— Алешенька, вы хотите меня напоить?

— А как вы догадались?

— О, это было очень трудно. Но меня не нужно напаивать, я и так на все согласна!

Я смеюсь и кладу ей на тарелку куриную котлету.

— Подождите, мы еще такого купим на станциях! Пир только начинается.

Она внимательно и слегка удивленно смотрит на меня. Но ничего не говорит. Она вообще на редкость тактичная.

Стук в нашу дверь.

— Открыто, — звонко отвечает Тая.

— Как заморским гостям наши Палестины?

— Прекрасно, — говорю я. — Это Таисия. Алексей.

— Валя, — говорит она и обнажает в улыбке золотые коронки сверкающих зубов. «С косметической стоматологией у них, как в Голливуде», — думаю я.

— За знакомство, я надеюсь, не откажетесь?

— Сейчас не могу, расслаблюсь, разморит, а еще работать, а вечером, если не помешаю, с удовольствием.

— Скажите, Валентина, а на станциях — к поездам — продают вареных раков, малосольные огурцы, вяленых лещей, вареную картошку с укропом и зеленью в ведрах?

— Это что, икру красную и черную продают. — Она улыбается.

— Да вы что! — радостно восклицаю я.

— Живем лучше всех, — говорит она и выходит.

Тая смотрит ласково на меня.

— Я когда был маленький, на станциях продавали алычу, вишню, черешню, абрикосы, сливы — ведрами. Прямо в окно подавали, если короткая остановка. Женщины упрашивали: купите. А запах яблок какой был!

Тая наливает себе лимонада:

— Я знала, что вы не сможете его пить. В памяти — все совсем другое. А я люблю лимонад.

Я разливаю нам снова, оказывается, мы уже выпили половину литровой бутылки. А я все не могу расслабиться…

— Алеша, я прочитала вашу книгу.

Я застываю.

— Это совершенно необычный роман. Вы необыкновенно талантливый человек. Настолько талантливый, что вы сами этого не осознаете. Я читала и не верила, что наконец кто-то написал о моем поколении. О его бесцельной жизни. Местами я плакала, местами смеялась. У вас там — уникальный воздух, есть пространство. Я так хорошо понимала главного героя, бьющегося об лед. Когда нет денег, когда голодный, когда не можешь любимую девушку пригласить в кино или кафе. Вам удалось создать свой мир, ни на кого не похожий, абсолютно иная стратосфера, в которую погружаешься и забываешь про реалии жизни, хотя из них и состоит тот мир.

Она остановилась и набрала воздух.

— Я благодарна вам за это, Алеша. Низкий поклон — за роман. За ощущения, за переживания.

— Спасибо за неожиданные слова, я не думал, что вам понравится.

— Очень и очень. Я ничего подобного не читала. Я хочу выпить за вас, за ваш талант.

Она потянулась, наклонилась и поцеловала меня — в губы.

— За это выпьем до дна! — И она показала как. — Я не могу дождаться, когда прочту вторую книгу. Вы взяли с собой, я надеюсь?

Я кивнул, я всегда таскаю с собой несколько экземпляров. Как в древности: все мое ношу с собой.

Как-то всегда не верится, что мои писания кому-то нравятся.

Я посмотрел в окно. Электровоз несся вперед. Мелькали луга, поля, деревушки, перелески, провода на столбах то возносились вверх, то провисали вниз. Шлагбаумы, шлагбаумы, на переездах фигурки людей в сапогах, летом, века немытые грузовики, странные мотоциклы, каурые, тощие коровы. Зачем я это все описываю, вы сами знаете. Сами все видели…

Я повернулся к Тае, ожидающе смотрящей:

— Я рад, что вы не спрашиваете: действительно ли так было и автобиографичен ли герой.

— Да какая разница, как было в жизни, это же искусство: вы создали свой уникальный мир, который останется, как и эти герои, которые живут в нем.

Она взяла бутылку водки и спросила взглядом. Я согласно кивнул.

— «Вот это допьем, и сразу бежать в магазин!»

Она расхохоталась. Приближалась первая остановка. И я запасся долларами в один карман и местной валютой — в другой. Я собирался купить полперрона, я хотел вернуться в детство, я мечтал ощутить эти запахи, вкус, цвет. Красные громадные вареные раки, тяжеленные салатные полосатые арбузы, ведра нежной лимонной черешни.

Экспресс, гудя, подходил к станции. Я в нетерпении вскочил.

— Вы пойдете?

— Я буду на вас смотреть в окно. И если позволите, закурю сигарету. Я боялась вам мешать дымом.

Я достал блок «Салема», купленный для нее.

— У меня еще есть пачка, — тихо сказала она.

В это время я несся по коридору и выпрыгивал из тамбура.

Сначала я не мог поверить: я бегал вдоль поезда и производил, наверно, странное впечатление на окружающих. На всем перроне вдоль длинного состава стояло несколько одиноких ветхих старух, которые продавали утлые кулечки с черешней и пустяковой, невзрачной клубникой.

Наконец в конце перрона я нашел одну, у которой на палочке была бело-красная черешня. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я купил десять палочек. Я спрашивал у женщин: а продает ли кто-нибудь это или то — они смотрели на меня с непониманием, чаще — с недоумением. Как будто я свалился с Марса. Как будто я был сумасшедший. С ума сошедший.

Назад в купе я возвращался грустный и слегка выбитый из колеи.

— Это вам, — сказал я, не глядя.

— Это моя любимая черешня, Алешенька, спасибо большое.