Актриса - Минчин Александр - Страница 15

На седьмой минуте я беру Таю за руку, и мы под долгий вздох зала уходим прочь. Билетерши с удивлением смотрят нам вслед. На свежем воздухе я глубоко-глубоко вздыхаю.

— Алешенька, я не хотела вам навязывать свое мнение и портить впечатление. Этот театр стал совсем другим, от того театра на площади, который вам так нравился до отъезда, ничего не осталось.

Она как будто оправдывается.

— Это же кошмар, как можно так уродовать такую пьесу? За эту постановку режиссера нужно выгнать, но не завтра, а вчера. Кто режиссер в этом театре?

— Та самая актриса, которая плевала на сцене.

Я начинаю истерически смеяться.

— Ну, успокойтесь, — говорит она, — успокойтесь. Сейчас вообще некуда ходить и нечего смотреть. — Она вздыхает. — Чем вы хотите заняться, у нас свободен целый вечер.

— Поехать к вам, — говорю я, еще не остыв от раздражения за обманутые ожидания.

— Не расстраивайтесь так. Мне только нужно заехать в театр на минуту. Вы не против?

— Опять ловить машину и упрашивать этих недоумков. Всё у вас здесь ужасно, всё!

Она берет меня за руку и ведет в переулок. Там стоит машина подруги.

— Хотите повести? Это вас отвлечет.

Я сажусь за руль. В ее театре идет спектакль, и я поднимаюсь в буфет на второй этаж. Меня всегда интересуют буфеты. Где что дают, какая цена. Буфетчицы готовятся к антракту. Я вижу гору бутербродов с лососиной. И не верю.

— А сколько стоит? — спрашиваю я сдобную буфетчицу.

— Дорого, теперь все дорого. — И она ставит ценник перед носом.

Бутерброд стоит столько, сколько билет в театр, из которого мы только что ушли.

О, времена! Не говоря уже о нравах.

— Вам один или два? — спрашивает сдобная.

— А можно двадцать?

— Вы это серьезно? — Она с зеленым недоверием смотрит мне в глаза.

— Думаю, что очень, если пакет найдете.

— Вообще-то это много, чем я буду в антракте торговать. Впрочем, по такой цене никто не купит.

Я пускаю в ход козырную даму, чтобы победить ее сомнения.

— Это для Веры Баталовой. — Я сомневаюсь, что обслуга будет знать Таю Буаш. Так как она не была ведущей актрисой. (Как я ошибался…) Мне еще предстояло понять, какой она была актрисой.

— Для Верочки — пожалуйста, она наша любимая актриса. Я даже попробую найти вам целлофановый пакет.

Я понимал, что это за усилие и подвиг. В стране, где батон носили под мышкой, а колбасу — в кармане.

Она возвращается и считает на счетах.

— Это будет стоить… — И она называет чуть ли не шепотом сумму. Она до конца не верит.

Я достаю пачку хрустящих купюр. Необычное чувство. Это особенные деньги. Я протягиваю ей купюру и остаток хочу дать на «чай», но она отказывается и заставляет меня взять сдачу.

Я спрашиваю, что я могу сделать ей приятное.

— Вы уже сделали.

— Что же? — удивляюсь я.

— На вас посмотрела. Другую жизнь увидела.

Я благодарю ее и спускаюсь вниз. За спиной слышу:

— Верочке привет от нас передайте.

Я кладу средний пакет в большой пакет. Тая уже ждет внизу. Редкая пунктуальность для женщины.

— Как ехать? — спрашиваю я.

— Прямо, — отвечает она и смеется.

У нее дома, пока она делает с собой что-то в ванной (отчего женщины всегда это делают?), я выкладываю драгоценную покупку на большое блюдо.

Она заходит и улыбается:

— Вы уже успокоились?

— Я стараюсь.

И тут она замечает:

— Господи, откуда такое чудо?

— Вы любите рыбу?

— Обожаю.

— Вы видите, как легко удовлетворить отечественную женщину.

— А это единственный способ, который вы знаете?

— Между рыбой и мной я бы выбрал — первое.

— А я бы выбрала второе.

— У нас с вами разные вкусы.

— Вы только сейчас это заметили?! — Она улыбается.

Глядя на все на это, грех было бы не выпить.

— Прекрасная мысль, а то как будто жажда какая-то мучит.

— Вы видите, как легко удовлетворить заграничного мужчину!

Мы рассмеялись.

На столе появилась новая бутылка водки. Замороженная — это тронуло меня. Сыр, овощи, хлеб-кирпичик. А в центр было поставлено блюдо с рыбой.

— Ах, какая красота! — сказала актриса.

— Надеюсь, сегодня вы будете со мной есть?

— С превеликим наслаждением. Наливайте!

— Рад стараться. — Я отдал честь, у виска.

Она засмеялась. Разлив водки в стаканчики занял несколько мгновений, я убрал бутылку в холодильник. Из двух бутербродов я сделал один большой и положил ей на тарелку. Тае понравилась эта идея, и она сделала такой же бутерброд и положила на мою тарелку.

— Бутерброды на брудершафт?

— Да-да. Мне очень эта ваша идея нравится.

— Какая?

— На брудершафт.

Ее глаза искрились. Большие глаза. Чуть навыкате. Я задумался.

— Давайте выпьем — за прошлое. Когда театр был магической сказкой, когда театр увлекал.

— За прекрасные слова! — сказала она и неожиданно нежно посмотрела на меня.

— До дна, — сказал я никому и выпил.

Она тоже, не сморщась, выпила до дна. Потом откусила первый кусок розового бархата, и я увидел, как у нее поплыло в голове и, видимо, в горле. Но она сдержала мимику лица.

— Ах, мы такое едим каждый день, что особенного!

Мы засмеялись. Она откусила еще кусочек.

— Ой, ой, ой, какой сказочный вкус, давно забытый. Спасибо, Алешенька.

Я поклонился.

— Как вы провели сегодня день?

— По редакциям.

— Есть какие-нибудь новости?

— Есть, — ответил я. — Будут издавать мою книгу.

— Прекрасно! Что же вы молчали? Я очень рада! — Ее глаза действительно излучали радость. Я удивился. Я был ей посторонним человеком. В общем-то. (Половой акт — еще не повод для знакомства.)

— А кто будет издавать?

Тая засыпала меня кучей вопросов, и я еще раз подивился ее интересу.

— А какой тираж?

— Сто тысяч. Представляете, по сравнению с нашими тысяча-две.

— Это замечательно.

Она достала бутылку и разлила содержимое.

— Выпьем за ваш успех. И чтобы все у вас сбылось. Я так хочу этого.

— Спасибо, — сказал я и, наклонившись, поцеловал ее руку.

Мы выпили до дна. Мне казалось, что водка не была ее любимым весельем, и она терпела, составляя мне компанию.

— А теперь, Алешуля, если вы не против, я буду пить свой любимый джин. А если вы его еще смешаете, как в прошлый раз, — это вообще будет сказка.

Я улыбнулся. И смешал джин с тоником.

— Что вы собираетесь делать летом, Тая?

— Не представляю. Мой последний спектакль в четверг. Сезон кончается, и до конца августа я свободна. Впрочем, я в Америку еду, я совсем забыла. — Она улыбнулась. — Вас я не побеспокою. Не бойтесь. Вам совершенно нечего волноваться.

— Мой друг уезжает на море, в Лисс. Приглашает меня с собой.

— Я обожаю Лисс! Когда-то каждое лето туда ездила. Я вам завидую.

— А хотите…

Я задумался — это был довольно рискованный шаг…

— Хотите поедем на несколько дней к морю?

Она замерла.

— Вы сумеете вырваться?

— В пятницу я кончаю свои бега по редакциям, а на следующей неделе мне уезжать. Вряд ли я успею сделать что-то большее, чем успею на этой неделе. Так что я к вашим услугам.

— С вами — на край света!

— Я серьезно, Тая.

Она подумала.

— И я. Вы полетите на наших самолетах?!

— Вы что, я еще не сошел с ума окончательно. Только на поезде. Я люблю поезда, как Платонов. В международном купе, в мягком вагоне.

— Как неожиданно все получается…

— Я, когда был маленький, всегда мечтал в таком проехать. Они еще есть, двухместные купе?

Я напрягся, зная исчезающие способности этой империи — самого лучшего, комфортабельного. Имперский народ не должен был иметь комфорта — по идее императоров.

— Конечно. Только цены безумные и билеты летом очень трудно достать.

Я уже и забыл это слово — «достать».

Я сделал ей еще бутерброд с лососиной, так как сама она медлила брать.