…Все это следует шить - Щербакова Галина Николаевна - Страница 3

И Тамара все рассказала. И как, и где, и что говорится, и что чувствуется. Рона сказала, что хотела бы тоже увидеть Сергея, и поскольку она теперь в курсе, то хорошо бы им к ней подгрести, выпить-закусить, да и вообще, «зачем тебе чужие, крыши, если есть моя?».

Так это все было по-родственному, что, бывало, Рона никуда и из дома не выходила, сидела в кухне, смотрела телевизор, а они закрывались в комнате и включали транзистор.

Но уже не пахло вегетарианством, уже вовсю шипело мясо.

А потом Люся получила анонимку. Письмо от друга. Самое смешное, что она пришла с ней не к мужу, а сразу к Тамаре. Тамара ее пустила в дом и, спросила, не голодна ли Люся. Люся ответила, что голодна, съела кусок окуня по-польски, выпила чашку кофе с молоком, говорили в основном о девочках, о том, что у них уже менструации, что так быстро бежит время, оглянуться не успеешь, а уж и замуж придется выдавать… И вот под кофе, под девочек Люся протянула Тамаре анонимку, и той пришлось ее читать, что называется, с открытым забралом. Тамара никакая не артистка, чтоб напялить на себя другое выражение лица вместо жалкого, растерянного и виноватого.

— Она ведь почему ко мне пришла и ела окуня, — рассказывала потом Тамара, — она в голову не могла себе поместить, что такое может быть правдой. Она Сергею верила как мужу, брату и отцу, вместе взятым. А надо сказать, что у нее родня хорошая, теперь уже можно сказать — священного сана. И если б я ей сказала, что в письме все вранье, она бы выбросила его в мое же помойное ведро — и делу конец. Я же… Я… Не то что призналась, я хуже… Я стала юлить и оправдываться. Как бы виновата, но прощения прошу. В общем, дура дурой, но и сволочь тоже.

Люся молча ушла, а все остальное осталось — и виноватость, и ощущение дури и сволочизма, и отношения с Сергеем тоже. Правда, с большей тайностью, потому как в их структурах, приближенных к поездкам за границу, разводы не котируются.

И тогда Рона написала ему на работу.

Тут надо сказать кое-что о Роне. Давно кануло очарование от слова «скульптор», но в чувствах, хотя они и не совсем физика и химия, действуют те же законы сохранения энергии. На место ушедшего обожания обязательно должно что-то прийти, и что это такое — большой вопрос.

Пришло мщение. Кому? Тамаре. Любимой, можно сказать, подруге. Рона стала искать брешь в этом несильно сколоченном замке любви Тамары и Сергея. Отсюда и письмо на его работу. Со стороны, мол, женщины стены выдержали, со стороны мужчины выдержат вряд ли.

Так все и случилось. Сергей перетрухал прилично и отношения с Тамарой прекратил. Рона позвала его для утешения, обставила все как умела и понимала: грех их случился на моменте перехода от горячего к третьему. Сергей был неприятно поражен грубой каменистостью тела Роны и даже сказал ей подлые слова, что она, оказывается, не скульптор (вспомнил, гад!), а его творение. Сказал — и понимай как знаешь. То ли ты Элиза Дулитл, то ли девушка с веслом, то ли просто-напросто железяка в бетоне.

Больше Сергей к Роне не приходил, а на ее телефонные звонки отвечал довольно грубо, типа: всего хорошего в жизни должно быть понемножку. А отношения с Тамарой как раз возобновились. У Сергея были ключи от квартиры уехавшего за границу приятеля, что в таких делах называется «фарт». Тамара, оскорбленная разрывом вначале, потом в обиде своей угасла. В конце концов, разве у нее есть выбор? Никто в очередь за ней не стоял. Подрастали их дочки, Лена и Света. Тамара радовалась, что благодаря Свете Лена охотно занималась английским. У Светы был, конечно, дальний прицел — МГИМО, у Ленки — планы пожиже, но девочки к девятому классу чирикали уже вполне прилично, и Сергей Тамаре сказал, что у Лены данных больше и в смысле произношения, и в смысле запаса слов и умения их толково расставить.

Рона как лучшая подруга продолжала приходить в дом и слышала, это девчоночье чириканье: «Дядя Сережа сказал… дядя Сережа посоветовал». Ронино отторгнутое тело каменело еще пуще, а отвергнутое сердце толчками выпускало в организм отраву.

Правда, о тайной квартире Рона не знала. Сергей предупредил Тамару, что в их случае услужливость Роны, как говорят в народе, «чревата боком». Но Рона нюхала воздух дома Тамары и чуяла, чуяла поживу. Как-то, перехватив Ленку по дороге из школы, она ей между прочим сказала, что «твой дядя Сережа смотрит на тебя как-то не так… Не говори матери, но он на тебя глаз положил». Девочке мимо соображения, что тетя Рона их видеть вместе не могла.

Для девочки пятнадцати лет это обвал, оползень и лавина — и все одновременно. Она стала таращиться на Сергея с таким тайным интересом, что неразумная мужская физическая природа, запрограммированная отвечать на всякий конкретный призыв (случай с Роной), сделала свое дело.

Он присмотрелся и увидел не девочку — девушку со всеми полагающимися прибамбасами. Все уже в ней поспело и ждало уборщика урожая.

Тут надо сказать о Сергее. Если искать обыкновенность и среднесть, то искать не надо. Это он и есть. Не герой, но и не подлец. Не охальник, но и не святоша, не мореплаватель, но и не плотник. Ему спокойно было с Люсей, приятно с Тамарой, он был горой за стабильность своего существования, но легкая подрагиваемость основ этого же самого существования возбуждала тоже, к краю бездны он бы сроду не пошел, но в окрестностях бездны погулял бы охотно.

Девочка смотрела призывно, и мужчина принял сигнал.

Такой зауряд, что делается тошно и тоскливо, если это, конечно, не твоя девочка, дочка, если это не твой любовник, если между ними не двадцать пять разницы… Так вот во всем остальном — просто тошно и тоскливо от заурядности истории.

К счастью (или несчастью?), Тамара ни сном ни духом, Рона так часто ходит в гости, что Тамара исходит жалостью к подруге, у которой, кроме них, «никого и ничего». А как прижмешься душой к легкой атлетике? Холодно и неудобно. Тамара понимала отвергающих Рону мужчин. Рона же кочегарила в печке, мечтая о большом количестве угарного газа, которого хватит, чтоб отомстить ей за свое оскорбленное самолюбие…

…И когда-то, в некий проклятый день, это случилось. Грех между девочкой и мужчиной. Ленка кинулась в любовь очертя голову, Сергей чувствовал, что его подтягивают к бездне ближе, чем он себе нарисовал на карте. Надо было бечь стремглав, но девочка оказалась беременной.