Вам и не снилось - Щербакова Галина Николаевна - Страница 17

В ту осень Людмила Сергеевна бросила кормить грудью сына. И вздохнула облегченно. Приобрела по этому случаю французские одежки с ног до головы. Во всем новеньком, купленном для выхода на работу, чувствовала себя молодой и красивой, а то, что прибавилось несколько лишних килограммов, так даже пошло на пользу — ни одной морщинки, не кожа у нее, а роскошь! От Юльки между делом узнала, что Роман в их классе больше не учится. Вздернула вверх брови — почему? Юлька что-то пробормотала про математический уклон. «Слава Богу», — подумала Людмила Сергеевна. На всякий случай небрежно спросила: «Я слышала, ты с ним дружила?» Но Юлька так взбесилась и так хлопнула дверью, что Людмиле Сергеевне ничего не оставалось, как сделать вывод: что-то было, да сплыло… Больше того, подумалось: может, Юлька немножко страдает из-за этого Лавочкина, сына Лавочкина? «Надо будет, — решила мать, — рассказать ей, как за мной бегал Костя. Рассказать позлей, понасмешливей… пусть представит Романа выросшим… Какой он будет надоедливый, прилипчивый, какие у него будут влажные ладони… А когда целуется — свист». Людмила Сергеевна даже передернулась. Легко, нечетко мелькнул мысль: а Юлька уже целовалась? Мелькнула и ушла — с кем? Она совсем ребенок. Трусики сорок второго размера. Никакой акселерации. И прекрасно. Посмотришь на этих современных кобыл и вздрогнешь. Девушки-деревья.

Володя же вообще был не в курсе. Все свое свободное время он лежал под «Жигуленком». Мысль о презренном существовании уже приходила ему в голову. Утешало одно: захочу продать — оторвут с руками. Машины — пока еще товар не лежалый.

…Алена Старцева тоже перевелась в школу, где учился Роман. Объяснение было такое: в той школе ее пообещали оставить вожатой, если она не поступит в институт. Как это ни странно, но такой разговор с Аленой был на самом деле, вела его нынешняя вожатая, соседка Алены, которая заканчивала институт и получала уже на следующий год учительскую ставку. С Аленой они дружили и таким образом поладили.

Алена уходила громко. Она кричала, какая там прекрасная школа, какие там чудесные ребята, она расхаживала по классу и пинала парты ногами.

— Фу! — говорила она.

— Алена, может, зря? — спросила ее Татьяна Николаевна. — Мы тебя тут все знаем. У тебя математика еле-еле, а там очень сильный педагог. А захотят они тебя взять вожатой, и отсюда возьмут. Что за проблема?

— Нет! — сказала она.

— Куда Роман, туда и Алена, — сказал кто-то из ребят. — Это ж всем понятно!

— Куда Роман, туда и Алена! — это уже громко повторила сама Алена. И щеки ее с вызовом поблескивали между двумя косицами.

Таня посмотрела на Юльку. Та сидела ни жива, ни мертва.

Как не испугаться воробышку Юльке этой большой, темпераментной, гневной Алены-«Нонны». Сметет ведь!

Она гордо уносила свой портфель-сумку, и последний ее взгляд был на Юльку, но та его не встретила, потому что сидела, поникнув. Потом она скажет Тане: «Ведь это я должна была перейти туда! Я! Скажите, почему мне это не пришло в голову? Почему я такая дура?»

— …Знаешь хохму? В нашем классе теперь Алена! Это цирк! Ее явление на математике — это смешней, чем Луи де Фюнес…

— Она тебе совсем не нравится?

— Алена? Нравится. Как все большое. Останкинская башня. Слон. Панелевоз. МГУ.

— Ты ей нравишься…

— Знаешь, я заметил что-то такое…

— Ну что? Что?

— Она меня домой провожает…

— Ты серьезно?

— Идет рядом, как конвоир.

— И что?

— Я не умею разговаривать с неживой природой.

— Но она? Что она?

— Юлька! Я иду и думаю о тебе. Она мне не мешает…

— Ты придешь ко мне в воскресенье?

— К тебе? Домой?

— Я буду одна. Придешь?

— Конечно!

— Обязательно приходи. Алена ведь и некрасивая. Правда?

— А я не помню ее лицо…

Людмила Сергеевна совершала первый после родов большой выезд в свет. Ехали на серебряную свадьбу Володиной старшей сестры, но идейным стержнем поездки было другое — показать себя, малыша и Володю вкупе, чтоб еще раз привести в некоторое потрясение родню, так до сих пор и не поверившую в возможность крепкого брака с такой разницей в годах. «Нате вам!» — мысленно говорила Людмила Сергеевна, купая в субботу сына.

Уезжали утром — дорога через всю Москву, с юга на север. До конца торжеств все равно быть не собирались, так что по-родственному можно было приехать и пораньше.

Юлька всю ночь не спала. К утру, когда завозился в сырой рубашонке брат, вдруг так ясно и просто подумалось: говорят, это получается неожиданно, от безумия, сразу, а у меня это запланировано, как в пятилетке. На такой странной мысли она наконец заснула. А уже в десять, проводив своих, стала готовиться к приходу Романа. Выяснилось, что дел невпроворот. Никогда она не подозревала, сколько надо вытереть пыли, сколько протереть стекол. У них, конечно, всегда был порядок, но это был мамин порядок, а Юлька наводила свой . С ее точки зрения, ванна была недостаточно белой, входной половик недостаточно вытрушенный, плед на диване мятый, кастрюли в кухне стояли кое-как, а мусорное ведро было просто-напросто грязным. Юлька завертелась вихрем, за десять минут до прихода Романа она уже стояла под душем и изо всех сил терла жесткой мочалкой свой плоский, втянутый живот.

— …А у вас модерновая хата.

— А у вас?

— А у нас по старинке. Столы, буфеты, кровати…

— Но у нас ведь тоже…

— По-твоему, это сооружение — стол?

— Тебе у нас не нравится?

— У вас здорово. Даже очень. Но простому человеку как-то не по себе…

— Идем в мою комнату.

— Юлька! А это что? Братцы мои!

— Ты не удивляйся… Это ром. В конце концов мы ведь все равно поженимся, так пусть свадьба у нас будет сегодня…

— Юлька! Родная! Ты серьезно?

— Очень. Я продумала все до мелочи. Посмотри, какая на мне рубашка. И духи французские — «Клима» называются…

Они были вместе до вечера. К Юлькиному правильно сервированному столу они не притронулись. Ели прямо из холодильника, стоя перед ним на коленях. Они пальцами доставали шпротины из банки и тут же забывали о них, прижавшись друг к другу.