Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

1115 вопросов священнику - Иероманах (Гумеров) Иов (Афанасий) - Страница 66


66
Изменить размер шрифта:

В начале 20-х годов окончательно вырабатывается философия всеединстваЛ.Карсавина, которая вобрала в себя идеи В.С.Соловьева, славянофилов (мать Карсавина Анна Иосифовна была племянницей А.С.Хомякова), а также Николая Кузанского и Джордано Бруно. Ее главная мысль: все органически цельные образования (человек, народ, человечество) суть различные виды всеединства, восходящие к высшему всеединству — Богу, вне Которого они существовать не могут. Эта идея Л.Карсавина становится универсальным ключом к самым разным проблемам. В результате появляется опасность схематизации исторических и культурных явлений. Он применяет идею всеединства не только к истории ( Введение в историю,Пг.,1920), но и к духовно-нравственной сфере и пониманию личности. Характерны в этом отношении две работы: Saligia, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах(Пг.,1919). Слово Saligiaобразовано из первых букв латинского названия семи смертных грехов. Насколько искусственно на основе идеи всеединства Л.Карсавин подходил изучению реального бытия человеческой души, можно судить по его работе О свободе(Мысль, 1922, № 1). В ней проводится идея, что душа человека, будучи всеединством, является всевременной и содержит в себе потенции будущего. Этим он объясняет предсказания Нострадамуса.

Плодом литературно-философских занятий начала 20-х годов Л.Карсавина явились Noctes Petropolitanae(по-русски: Петербургские ночи) (Пг.,1922). Книга написана ритмизированной прозой. Основная структурная форма книги — диалог автора ( я) и Любви. Мыслям и настроению книги соответствует ночь. Noctes Petropolitanaeсостоит из 9 глав — ночей.Автор пытается соединить христианское учение о всеблагой любви с собственным философским пониманием любви как всеединства. Понимая земную любовь как вогнутое зеркало, искаженно отражающее всеединую любовь, Л.Карсавин в Ночи второйпарадоксально представляет Феодора Карамазова как идеолога любви. Л.Карсавин пытался усмотреть влияние католичества на Ф.М.Достоевского в стремлении к земному устроению царства всемирной гармонии: Достоевский и католичество(статья в сборнике: Ф.М.Достоевский. Статьи и материалы. Сб. 1, Пг., 1922).

В целях религиозного осмысления опыта революции была написана статья Жозеф де Местр(посмертная публикация «Вопросы философии», 1989, № 3). В центре ее темы: роль Божественного Промысла и проявление силы дьявольской стихии; кара за грехи и невинное страдание жертв и другие вопросы христианской теодицеи. Свидетельством возрастающего интереса Л.Карсавина к святоотеческому православию является его работа Святые отцы и учители Церкви(Париж, 1926).

Активное участие Л.Карсавина в евразийском движении в качестве идейного руководителя было внутренне подготовлено философией всеединства. Уже в книге Восток, Запад и русская идея(Пг.,1922) выдвигалась мысль о духовной синтезе православного Востока с культурой Запада. В статьях в газете Евразия(1928-29 гг.) он выдвинул в противоположность демократии принцип идеократии. В литературно-философском эссе Поэма о смерти(Каунас, 1931), написанном белым стихом, выразился духовный кризис, пережитый Л.Карсавиным после крушения евразийской утопии. Он на многие годы оставляет философско-религиозные занятия и возвращается к историческим исследованиям. Плодом его трудов явилась История европейской культуры(на литовском языке) (Каунас, 1931 -37; довел до 15 века).

В 1928 году Л.Карсавин переехал в Каунас и стал преподавать в местном университете. С присоединением советскими войсками Литвы к СССР, на него было заведено дело под шифрованным названием «Алхимик». Арестован он был 8 июля 1949 года. Пришло время испытаний. Еще в 1922 году за несколько месяцев до своего изгнания из отечества, Л.Карсавин писал: «Каждый из нас должен на свой собственный страх и риск, без постоянной благодатной помощи осмыслять христианскую истину так, как она дана ему в православии, и всемерно осуществлять эту истину в своей жизни. Задача, по-видимому, скромная, по существу безмерно-большая, ибо всякая деятельность религиозна. Необходим напряженный труд в тех узких границах, которые нам поставлены. Как христианская, деятельность каждого из нас не может и не должна быть насильственною, выражаясь в заговорах и выступлениях с оружием в руках, но, именно как христианская, она должна быть до конца правдивой, чуждою всякого лицемерно соглашательства и компромиссов. Иначе она станет лицемерным непротивленством Льва Толстого, лицемерным потому, что оно тайно рассчитывает на противление других. И, конечно, не следует скрывать от других и себя самого то, в чем усматривается сущность православия» ( О сущности Православия). Л.Карсавин в лагере не только не «спрятал» своего православия, но и активно защищал. Узы переносил стойко. О последних двух годах его страданий мы имеем ценные воспоминания А.А.Ванеева (1922–1985) Два года в Абези. В лагере Л.Карсавин заболел туберкулезом. В письме от 27 мая 1952 года из Центральной больницы он писал А.А.Ванееву в зону: «Однако условия жизни довольно-таки тяжелые. В моем бараке и «палате» хозяйничают «блатные» (правда, еще сравнительно посредственные), которые терроризировали даже пугливого врача. Эти люди все время шумят, хохочут, бегают, сквернословят и больницу превратили в корчму. При удобном случае воруют. Вначале они и разные завистники наделали мне немало пакостей. Но сейчас все успокоилось» (А.А.Ванеев. Два года в Абези). Хотя тон письма был бодрым, но смерть уже приближалась. Это чувствовал отец Иоанн, с которым встретился А.А.Ванеев перед отъездом в Больничный городок, где находился Л.Карсавин.

«О. Иван одобрял мое предприятие и дал мне несколько напутственных советов. По его словам, в Больничном городке должен был находиться известный о. Петр, протоиерей, получивший образование в Духовной Академии. Знакомство с ним, по мнению о. Ивана, для меня могло быть интересным и небесполезным... После этого, поискав в своих многочисленных карманах, о. Иван достал залистанную и потемневшую от употребления записную книжку, в которой был Канон на исход души, и дал мне, чтобы я списал этот Канон.

— Сделай это не только на случай, — сказал о. Иван, — если кто-нибудь станет умирать. Этот Канон, написанный весьма сильными словами, хорошо иногда читать для самого себя, т. к. смертному человеку полезно иметь память о своей смертности. Третьего июня мне велели приготовиться к этапу». Л.П.Карсавин обрадовался прибытию А.А.Ванеева, который нашел, что больной выглядит сравнительно неплохо.Однако сам Л.П.Карсавин знал, что умирает. Но об исповеди не просил. Первым об этом заговорил с А.А.Ванеевым врач Шимкунас: «Однажды, вызвав меня, Шимкунас... сказал:

— Карсавин внешне довольно бодр, но процесс распространяется неумолимо. Дни его сочтены. Кстати, вы не говорили с ним о том, что пришло время пригласить священника для последнего напутствия?

Я понял, что этот вопрос и есть дело сегодняшней встречи.

— Мне и в голову не приходило говорить с Карсавиным об этом, — сказал я.

Шимкунас остановил наше хождение и, глядя мне в лицо, спросил:

— А сами вы как об этом думаете? Можно ли допустить, чтобы Карсавин ушел без исповеди? Когда человек умирает, ему нужна духовная помощь. Кроме того, через обряд подтверждается единство человека с Церковью.

Внутренне я не был убежден в том, что Карсавину действительно нужна духовная помощь. Я думал, что Карсавин сам лучше нас знает, что ему нужно и что не нужно. Но я вспомнил своих знакомых священников и точно понял, что в этом вопросе они на стороне Шимкунаса. Я сказал Шимкунасу, что, вероятно, он прав. Однако я не представлял себе, как отнесется к этому сам Карсавин, и тем более даже предположить не мог, что вокруг этого дела появятся всякие осложняющие его обстоятельства.

— Вам надо поговорить с Карсавиным, — сказал Шимкунас, — и надо найти священника. Вы знаете здесь кого-нибудь?