Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП) - Элли Роберт - Страница 48


48
Изменить размер шрифта:

Возможно, знакомый доктор внес бы в свой диагноз некоторые коррективы, если бы узнал, что в течение довольно длительного времени мои многочисленные сексуальные партнеры, насладившись, оставляли на кровати, на полу или на столе бездыханное закоченевшее тело, полутруп. Хорошо, что это приключалось со мной не всякий раз, а только тогда — согласно моим воспоминаниям, — когда возбуждение достигало критического уровня. Это были кризисы спазмофилии. Они меня не пугали. Они быстро проходили. Схожие симптомы появились, когда я делала мой единственный в жизни аборт, и гинеколог сказал, что причиной является недостаток кальция. Мне даже не было больно. Приступы словно бы служили доказательством, подтверждением того, что в моем теле происходит нечто необъяснимое, что оно мне больше не принадлежит. Паралич перенимал эстафету у летаргии. Естественно, я не могла удовлетвориться объяснением врача и стала задаваться вопросом о том, не сопрягается ли с недостатком минеральных солей какой-нибудь бессознательный мотив. В какой момент я набрасывала узду на собственное тело? До или после оргазма? Для того, чтобы его избежать, или для того, чтобы его продлить? Кризисы прекратились, я забыла ответить на вопросы, и тогда все перевернулось с ног на голову, и я начала испытывать зеркальные симптомы: теперь, вместо того чтобы корчиться на краю пропасти, я тону в море слез. Я растворяю напряжение в полновесных искренних рыданиях. Я плачу так, как плачут дети: сердце мое полно тоской. Напряжение должно быть очень сильным; мой путь к экстазу долог и тернист, и оттого мой плач — ближайший родственник слезам изнеможенного спортсмена, которому на шею вешают его первую медаль. У некоторых любовников эти горючие слезы вызывали страх: они думали, что причинили мне боль. Но это слезы безнадежной радости. Все было отдано, но что это было? В дуновение ветра обратилось дарованное мной тело, и миллионы световых лет пролегли между ним и телом, которого касались мои губы. Как же мне не плакать, ведь ничего не осталось?

Яростное совокупление — не самый подходящий метод для того, чтобы я покачнулась и упала в небо. Бьющий как отбойный молоток член необходимо амортизировать, а когда вас пришпиливают к матрасу, о вознесении думать не приходится. При условии хорошей предварительной подготовки моим спасением могут быть незаметные глазу перемещения, предполагающие что я, напротив, невесома. Однажды я была застигнута врасплох божественным ощущением, спровоцированным неуловимым движением одного из моих партнеров, — такое невозможно забыть. Мужчина был гораздо крупнее меня, он протягивал руку мне за спину и тихонько похлопывал по пояснице. Он настолько хорошо знал, что делает, что рука двигалась практически машинально — так хозяйка стирает пыль. Три-четыре похлопывания поднимали меня в воздух, словно лист бумаги на сквозняке. Я скользила влагалищем по члену — несколько миллиметров вверх. Этого было достаточно.

Просмотры

У меня средний рост и гибкое тело, меня можно мять и растягивать во все стороны сколько душе угодно. Эта податливость, эта плавкость поражает меня более всего, когда я гляжу на собственное изображение на экране. В обыденной жизни я ощущаю себя неловкой, мешковатой недотепой (последний раз я танцевала будучи подростком и не в состоянии проплыть больше трех метров), и мне стоит больших трудов распознать себя в этой — безопасной — рептилии, которая извивается, тянется и съеживается, с ошеломляющей скоростью реагируя на малейшие внешние раздражители. Полулежа на боку в позе одалиски, слегка согнув ноги и выставив на первый план полушария ягодиц, взгляд, направленный вослед ягодицам, полураскрытые пальцы касаются губ в ожидающем жесте. Затем: все еще на боку, немного сильнее поджав ноги, обеспечивая безопасный подход в глубокую гавань, талия повернута назад на четверть оборота — видна грудь; шея напряжена — быстрый взгляд на раскрытую щель: все ли в порядке. В таком положении я лишена инициативы. Зверь притаился. Притворился объектом неживой природы. Мужчина сильнее давит на согнутые бедра, силясь просунуть ногу в образовавшийся треугольник; такое впечатление, что он подбирает концы большого мешка, чтобы, поудобнее ухватив, взвалить на плечи. Одной рукой он придерживает согнутые ноги, другой — потрясает членом, щелкающим его по животу. Мне нравится мое инерционное состояние, несмотря на то, что нанизанное таким образом влагалище не отличается повышенной чувствительностью (равно как и в случае, когда мужчина в свою очередь укладывается на бок, образуя горизонталь буквы «Т», в то время как я, лежа на спине и закинув одну ногу ему на талию, а вторую — поверх бедер, образую вертикаль). Я вновь превращаюсь в зверя, дивное сочетание лягушки и жука, месящее воздух коротенькими лапками. Однако я уже говорила, что предпочитаю, когда меня имеют спереди. Я лучше чувствую член и к тому же вновь обретаю способность оценивать происходящее. Поднимая голову — и подхватывая в случае надобности лодыжки или икры, — я могу следить за развитием событий сквозь амбразуру задранных ног. Я также имею возможность поучаствовать: например, выгнуть спину и поработать тазом. В таком случае я переворачиваю соотношение стихий: отныне не фаллос вонзается в сыру землю, но матушка-земля, содрогаясь, поглощает фаллос. Затем покой. На спине. Меня тащат мертвым грузом. Снова вещь. Позже, продолжая наблюдать за сценами, проходящими перед моими глазами на экране, я замечаю себя в виде перевернутой вазы, основание которой образуют голова и прижатые к голове колени, стиснутые, придавленные к туловищу бедра рисуют конус корпуса, который расширяется до уровня ягодиц и снова сдавливается после двойной припухлости — тазовые кости? — едва оставляя достаточно пространства погружающемуся члену.

Я испытываю вечно ускользающее удовольствие, и в этом нет ничего удивительного, ведь тело, в котором оно прячется, мое тысячу раз смятое, согнутое и перевернутое тело распадается на постепенно исчезающие части. Оргазм впитался и растворился в отдельных кусках тела, спрятанных и недоступных ему самому, в потаенных уголках; так тело пианиста перетекает в пальцы. Но давят ли на клавиши пальцы пианиста? Иногда кажется, что нет. Просматривая со мной видеозапись, на которой я дрочу воздушной, невесомой рукой, мой приятель заявляет, что у меня пальцы гитариста, Они расслаблены. Они покачиваются в черном облаке с регулярностью маятника, но их действие характеризуется высокой точностью. Когда я не одна и знаю, что скоро мои пальцы заменит более объемный инструмент, я никогда не жму сильно. Я наслаждаюсь нежностью. Я никогда не погружаю ладонь, я ограничиваюсь быстрой вертушкой безымянного пальца, который выныривает, не успев утонуть, и направляется выше — смазывать и увлажнять. Если движение становится хоть немного более настойчивым, по нежной коже внутренней стороны бедер пробегает волна. Я обращаю внимание на то, что нежные прикосновения не являются уделом единственно моего собственного влагалища — я точно так же обращаюсь с членом. Делая минет, я обхватываю яйца и основание члена точно таким же мягким движением, каким я могла бы взять в ладонь птенца или ящерицу. Вот крупный план: полный рот и широко открытые глаза. Это контролирующий взгляд. Вот другой крупный план: здесь, напротив, прикрытые веки и сомкнутые губы, по которым скользит головка члена. У зрителя может создаться впечатление, что я сплю глубоким сном. Это не так. Я знаю, что сосредоточена и стараюсь не потерять ось. Следующий кадр: я готовлюсь принять член и осторожно — я прекрасно отдаю себе отчет, какой хрупкий предмет мне предстоит поглотить, — разглаживаю и приоткрываю складки половых губ.

В другом фильме представлено все мое тело целиком, так, как его не дано видеть никому, — под одеждой, в процессе тривиальных бытовых движений. Жак, которому не дают покоя лавры великих режиссеров, одевает меня в черное прозрачное льняное платье и заставляет по меньшей мере двадцать раз подниматься и спускаться по ступенькам лестницы какого-то здания, практически пустынного в это время дня. Можно подумать, что на мне обычное, непрозрачное платье, а Жак вооружен камерой, излучающей рентгеновские лучи: когда я поворачиваюсь спиной и ставлю ногу на ступеньку, заметно пневматическое подрагивание ягодиц, а когда я обращаюсь к камере лицом, можно видеть, как колеблются груди. Всякий раз, когда лобковая поросль входит в соприкосновение с материей платья, она исчезает в некоей сумеречной зоне. Несмотря на то что зритель ясно различает компактность плоти, общий силуэт вырисовывается неясно. В следующей сцене я, по просьбе Жака, внедряюсь в будку консьержа и принимаю там различные позы, свойственные представителям этой профессии, сначала с обнаженной грудью, а затем и вовсе без платья. Ах, если бы так можно было ходить на работу! Сбросив одежды, мы избавились бы не только от тягот ненужной ткани. Ставшая бесполезной материя унесла бы с собой в небытие также и силу притяжения наших собственных тел. Приходится признаться: роль, придуманная для меня Жаком, настолько совпадает с моими сексуальными фантазиями, что я — вещь для меня в высшей степени непривычная — смущена и испытываю настоящее замешательство в своей наготе, обнажающей наготу. Мы возвращаемся в квартиру, где, в противоположность тому, что происходило на улице, мое тело вписывает четкий силуэт в белизну дивана. В центре рука, отягощенная перстнем, неторопливо совершает регулярные движения. Время от времени перстень вспыхивает отраженным светом, и этот свет — единственное, что нарушает идеальную резкость и отчетливость деталей. Широко раскрытые бедра и раскинутые ноги вписаны в почти идеальный квадрат. Я вижу все это сегодня, но тогда я знала, что именно видит мужчина, глядя в объектив. Когда, не опуская камеру, он заменил своим инструментом мою руку, член погрузился в небывало набухшее влагалище. Таким напитанным оно не было никогда. Причина стала ясна мгновенно: я была уже полна наложением на мое реальное тело сонма его тонких, неуловимых образов.