Армия любовников - Щербакова Галина Николаевна - Страница 30

– Вы записаны?

– Нет-нет… Я просто сижу, – ответила Ольга.

Жена ушла, но потом по дороге почему-то обернулась и еще раз посмотрела на Ольгу. «Теперь запомнила, – подумала та. – Ну и на здоровье».

Уже по дороге домой пришла мысль. Трезвая такая мыслишка. Из умных. Что жена Ильи много ее моложе. Лучше сложена. Что у нее интеллигентное лицо. Последнее Ольга очень ценила и всеми силами боролась с собственной нет-нет, да проявляющейся с возрастом простоватостью. Ей ведь не дай Бог не приподнять на темечке волосы, не дай Бог стянуть шею водолазкой. И уши ей надо открывать, оттягивая мочки тяжелыми серьгами. Так она борется с лицом, которое «за три рубля». Есть женщины с породистой данностью. Ольга понимает: это лучше красоты. Поэтому приходится порабощать природу. Укрощенная по-мичурински, она вполне сходит за ценный товар.

Илья слинял как-то незаметно. Не грубо, не раз-раз… А с легкой постепенностью, которую, если у тебя голова забита другими делами, вполне можно было бы не заметить… Уже вернулся с бегов Вовка, а у Маньки – ремонтник. Оглянуться не успели, как она окончила первый курс филфака, абсолютно непонятный для Ольги выбор, а ремонтник стал господином Левашовым и стал ездить на джипе, летом они вместе укатили в Грецию и там обвенчались. И тут Ольга вдруг скумекала, что она уже куда больше Пенелопа (в связи с Ильей), чем хотелось бы по определению. Она позвонила ему на работу, ей сказали, что он в командировке в Польше, а был разговор, что если когда туда поедет, то непременно выполнит одно Ольгино поручение… Правда, разговор был давний и между прочим… Но все-таки стало неприятно.

После того посещения поликлиники, когда Ольга увидела жену Ильи, она не была уверена, что ей стоит делать на него ставку. «За таких держатся», – подумала Ольга, имея в виду жену Ильи. Каких таких, сформулировать было трудно. Илья никогда не говорил о семье, хотя о чем они только не говорили. А о Кулибине он знал просто все в подробностях, вплоть до выпирающего зуба. И все-таки расчет оставался. Расчет на случай, коими жизнь наша проложена, как бьющаяся посуда бумагой в таре. Мы все живем «в случаях», и совершенная дурь рассчитывать на полную сохранность посуды. Всегда есть момент «боя».

Я невольно сыграла дурную роль в этой истории. Я рассказала Ольге «историю из жизни».

Мой двоюродный брат, зануда каких мало, женившись тем не менее по страсти, поставил и фигурально, и прямо между женой и миром железную с металлическими крест-накрест перехлестами дверь – на всякий там возможный, гипотетический блуд, потому как единственная для себя женщина была взята с ребенком. И моего брата беспокоила мысль, что если увести из стойла мог он… Бывают такие вывороченные наизнанку умы.

Так вот, его, дурака, срубили под самый корешок. Он ехал по делам в Питер с лаборанткой. Она сама пришла к нему на верхнюю полку. «Не сбросишь же?» – сказала. Потом был звонок жене, та закричала не своим голосом, схватила дитя, и хотя на дверях был железный перехлест – только ее и видели.

– Это идея, – сказала Ольга.

– Это примитивная идея, – ответила я. – Для отмороженных идиотов типа моего брата.

– Не скажи, – засмеялась она. – Есть тип личности, для которого это самое оно.

Потом я поняла, что имелся в виду тип личности жены Ильи. Щурящаяся на свет интеллигентка с высоким породистым станом тоже должна была вскрикнуть и убежать.

– Гордячек надо брать голыми руками, – сказала вдруг Ольга. А я соображала все еще про жену брата, закомплексованную и, между прочим, верующую – ну совсем другой тип личности.

Потом… Потом… До меня дошло: та Ольга, что хотела брать «гордячек голыми руками», стала уже другой женщиной. Привычная мне Ольга, как бы ни колошматила ее жизнь, всегда была, ну, скажем, достаточно смиренна к обстоятельствам судьбы и снисходительна к людям в этих обстоятельствах.

Новая Ольга уже сдала на значок ГТО и была готова к стрельбе по целям. То, что у нее ничего не вышло, было знаком, который ни она не разгадала, ни я. А я ведь давно пристально вглядывалась в ее жизнь, даже ощупывала то, что не давалось в понимание глазу. Однажды она сказала, что специально для меня «притырила» костюмчик для низкорослой леди с проблемами веса. Я поехала к ней, накануне у нее был Илья, его шелковый халат висел в ванной. Я не удержалась, взяла его в руки. Знаете, как иногда нечто отскакивает от тебя, как чуждое: откроешь куда-то дверь – и тут же хочется выйти, познакомишься с человеком – и бежишь исчезнуть, начинаешь читать книжку, а она не просто не твоя с первой страницы – она не твоя расположением слов в первом предложении. И это не вопрос хорошего там или плохого, не вопрос вкуса, это иное. Не твое. Так вот, мужской халат… Мне он был безразличен или, скажем, нейтрален. Меня он не отторгал, хотя сроду в моей ванной не висело ничего подобного. Но почему-то я подумала, что Ольга купила не то своему хахалю, пардон, бойфренду, что деньги задурили ей голову, а эти идиоты мужики сроду не гребовали женскими щедротами, и даже более того… Принимали их с детской жадно-стью.

Вошла и поселилась мысль о несовпадении. Костюмчик для леди с несовременной фигурой был вполне хорош, но именно потому, что было подчеркнуто, как он подойдет именно мне, фигуристой не по нынешним временам, я его, костюмчик, отпихнула ногой. Сама о себе я могу думать что угодно, но, будьте любезны, остальные принимайте меня за современно длинноноговытянутую, ни меньше ни больше, если хотите иметь со мной дело. У каждого свои коники. Такого слова ни в одном моем словаре не оказалось. Посмотрела. Но, ей-богу, оно не придумано. Это фокус, причуда…

Так вот, костюмчик я отвергла по причине своих причуд (коников), взяла что-то совсем другое, вязаное и немодное, и, видимо, из внутреннего моего раздражения выползли слова, что нечего, мол, мужиков баловать дорогим и вообще это не ее, Ольгин, стиль: бахрома, кисти и прочие причиндалы. Ждала ядовитого отпора, но она махнула рукой:

– Да знаю!

Время шло. Илья не появлялся. Как в воду канул.

Зато на ровном месте снова возник

Тамбулов

Он позвонил в дверь без всякой предварительной договоренности, а было это глубокой ночью… Что должна была делать Ольга? Она испуганно сжалась в кровати и решила на звонок не отвечать.

Но звонили настойчиво, так, что услышали соседи, они-то и вышли, и соседка кричала: «Оля! Ты дома? Ты дома? К тебе человек, Тамбулов. Ты его знаешь?»

«Знаю, но знать не хочу!» – подумала Ольга, идя к двери. И открыла ее – ведьма ведьмой.

Тамбулов извиняться не стал. Он вел себя так, будто ему рады, будто ему открыли на первый стук и не он всполошил лестничную клетку. Такое умение держаться в рамках собственного сценария – прилетел, пришел, все рады – сбило с толку Ольгину злость, которая уже вполне оформилась в яркие слова, и всего делов – открой рот и выпусти их. Но…

– Надо было позвонить, – только и сказала она ему, по автоматизму гостеприимства включая чайник.

– Дочь не разбудил? – вдруг будто спохватился Тамбулов, выходя из ванной.

– Она живет отдельно, – ответила Ольга.

– Класс! – сказал Тамбулов. – Тогда будем гулять.

Он достал бутылку коньяка, коробку конфет, орешки, все это круглосуточно продавалось на углу Ольгиного дома, поэтому ценности, кроме номинальной, дары не имели. Более того, Ольга знала, что коньяк этот, увешанный звездами, – клоповья морилка, в округе это знали все, его держали в расчете на такого вот ночного дурака. Конфеты тоже были под стать – дрек.

– А если бы меня не было дома? – спросила Ольга. – Вы об этом подумали?

– Подумали, – засмеялся Тамбулов. – Таксист меня должен был ждать ровно десять минут. Почему я и был так настойчив… Куда-нибудь катанул…

– Куда? – Какой правды она добивалась, Ольга не знала сама. Но как-то очень вживе представила себе, что этот клоповный коньяк и гнусные конфеты могли сейчас быть развернуты на другом столе, третьем, четвертом… Конечно, можно пилюлю подсластить: начал-то он с нее… Хотя откуда она знает?