Закат их любви (СИ) - Богуславская Марина Андреевна - Страница 11

И, в пылу такой жизни, она совсем забывает о подкупленной одной из служанок Изабелль хатун, расставшейся с жизнью в пучине вод, и пузырьке с ярким ядом, что должен был уничтожить Гюльбахар Махидевран Султан, заставив розу Манисы увянуть, сухими лепестками падая на холодный пол. Просто в последний момент ей стало даже страшно, когда она поняла, что Султанша вот-вот покинет мир – и она не выдержала, просто расплакалась, а потом попыталась стать той почти подругой, мучаясь угрызениями собственной, отчего-то слишком кричащей, совести. Становиться подобной одной из тех змей она не желала – приняла, скрипя сердцем, Махидевран в сердце Султана, и стала едва не первой, кто ту понял.

Она всё ещё мечтает о свободе, вспоминает теплоту родных земель – но понимает, что это место привязало её к себе милым сыном, любимым мужчиной, привычной уже жизнью – но не стало, и не станет никогда, домом. Он остался там, на западе Украины, рядом с родителями, когда-то любимым Лукой, тёплыми воспоминаниями о радужном, практически воздушном детстве, полном счастья. Но сейчас, вместе со всем, на её плечи тяжёлым камнем упали обязанности, как и у каждой Султанши – привести своего сына к власти, укрепив его позиции в государстве, и вытравить всех змей из собственного нынешнего обители. Ведь Сулейман и сам сказал ей однажды – весь гарем не семья, она сводится к Валиде, жёнам и детям. И каждая эта наложница, пригретая династией, не значит ничего, пока не вознесётся, подарив сына или дочь.

Будучи рабыней, прежде всего, она мечтала о воле, любви и уюте; будучи Госпожой – ей осталось лишь так картинно улыбаться, расхаживая вокруг в дорогих платьях, и заставляя других бояться, храня все чувства внутри, в нерушимой ледяной скорлупе.

  Теряя всё

Маленький шехзаде, несколько отроду дней, умер не наречённым – торжественная церемония должна была состояться вот-вот, когда Ибрагим вернётся в Стамбул, сам ребёнок достаточно окрепнет, а Махидевран восстановит силы. Хасеки Гюльбахар Махидевран Султан облачилась в траурные чёрные одежды, стирая с лица слёзы, и поняла окончательно, раз и навсегда, что более в султанском сердце нет ей места – ребёнок умер скоропостижно, а Мехмед Хюррем жив, что разделило ранее почти дружных женщин по разные стороны. Со смертью сына Хасеки потеряла частичку себя, и наткнулась, как когда-то Гюльфем, на холодный взгляд Султана, и его слишком открытое отчуждение по отношению к жене. Он её уже не любит – до горечи глупо, страшно и странно это осознавать. Женское сердце изнывало от боли, горело от обиды, и грудь сжимало оковами – она не могла мечтать о большем, нежели о крохах тепла, и страх быть отосланной впервые всколыхнул её сознание, резанув по самой душе острым лезвием.

Гюльбахар Махидевран медленно чернела – это видели все, и, в душе, тешились от одной лишь такой мысли. Женщина крупицами теряла влияние, Падишах холодел к ней, ранее столь любимой – и, наверное, дело было даже не в смерти безымянного шехзаде, а в том, что он полюбил Хюррем, что смогла вытеснить Весеннюю розу из мыслей и сердца Сулеймана. От этого Махидевран рыдала в голос, не таясь, и, казалось, старела всё быстрее – не желала, может, жить в таком бесчувственном мире. Мустафа, её единая отрада и радость, уже слишком большой, и слишком любимый всеми, дабы она волновалась. Мехмед, столь маленький и слабый, слишком любим Повелителем – и именно от этого становится действительно неспокойно. Старший не всегда становится наследником, и следующим Султаном – уж тем более, когда он от уже не любимой женщины, навязанной в молодости любви.

Хасеки не могла отравить Хюррем, и не могла приказать избавиться от шехзаде – не видела в этом надобности, не могла пасть столь низко, дабы такое творить. Поэтому слабо улыбалась живым приветствиям новоявленной Султанши, тихо интересовалась здоровьем Мехмеда, и желала ему его как можно больше. Вот только больше терпеть не могла не выносила видеть чужое счастье.

И, к собственному ужасу, рассказала всё однажды Валиде Султан, что как раз отдыхала вместе с дочерью.

– Махидевран, успокойся, наконец! Кого, в конце концов, мой сын привёз с собой из Манисы? Ты ведь была такой прекрасной женщиной, и, хвала Аллаху, мой лев никак не мог натешиться тобой! Что случилось со всем этим? – Валиде сжала тонкие губы в полоску, смотря Султанше прямо в глаза, неким вызовом стараясь пробудить в ней боевой дух, но остались от того лишь жалкие иллюзорные подобия.

– Госпожа… Мне нет больше сил стараться. Сулейман уже не любит меня, я это вижу, а Хюррем вреда причинить не смогу. Я не хочу доживать жизнь брошенной в сырых стенах, как фаворитки! – Гюльбахар поклонилась, смотря на руки Хафсы, на массивные перстни, пестрящие на тонких пальцах, старательно отводя взгляд от лица.

– Успокойся. Это наваждение пройдёт, и он вновь проявит свою любовь, дай Аллах… – Валиде устало прикрыла глаза, понимая отчего-то, что для Махидевран Султан уже пришёл конец. Эти же слова она говорила Фюлане, потом Гюльфем. Настал черёд и Гюльбахар, что была главной женщиной в жизни её сына и так непривычно долго.

Хатидже, читающая очередную книгу, подаренную братом, лишь усмехнулась уголками губ, смотря на Султаншу, и поняла едва не впервые за долгое время, как рада родиться частью династии. Махидевран выглядела отчаянной, даже слишком, в то время как Хюррем цвела. Валиде на такое её замечание лишь сухо добавила, что причина этому проста – когда-то княжна питалась любовью, и от неё и была столь красивой. Эти слова до сих пор были для Хатидже Султан непонятной истиной из уст матери, и лишь сейчас обрели свой смысл.

  А розы вянут

Махидевран Султан бросила прощальный взгляд на Топкапы, и забралась в карету, садясь напротив Мустафы, что был излишне радостен от мысли переезда в собственный санджак – важного этапа жизни каждого шехзаде, без исключения.. У Повелителя в сердце теперь навсегда женщина другая, а её сердце увяло, обсохло от слёз, и очерствело – единое, что оставалось, так это попытаться вознести к трону наследника. На пути был уже не лишь единый Мехмед – Селим, Баязид, Джихангир, даже Михримах! Они были так любимы Сулейманом, что огонь ревности устраивал в её сердце пожары постоянно – с Мустафой он обходился теплотой, наставлениями и редкими разговорами. Со временем Султанша уж слишком невзлюбила плодовитую Хюррем, теперь уже Хасеки Хюррем Султан, законную жену Повелителя – та отобрала даже её статус, который Повелитель, с любовью глядя на жену, сделал символом благосклонности и пылкой любви, вычёркивая его от имени Махидевран навсегда, будто та и не была Хасеки Султан.

Молоденькая калфа в поддерживающем жесте сжала её дрожащую руку, и за это Махидевран была ей благодарна – нервы, волнения заставили её думать о худшем исходе, лихорадочно вспоминать, что существует Хюррем, и где-то на кромке сознания понимать, что Топкапы она видит едва не в последний раз. Гюльбахар понимает – в следующий раз она сможет вернуться сюда лишь только Валиде Султан, а для этого самому Сулейману стоит умереть, уступая Мустафе престол. И, если всего десяток лет назад она и думать о таком не смела, то сейчас почти желала, видя в этом спасительную соломинку. Лишь это спасёт её сына от закона Мехмеда Фатиха, убережёт её саму, и подарит этой империи вечное процветание.