Убить Ланселота - Басирин Андрей - Страница 29

– Инцери! Веди себя прилично.

Тени.

Тени крадутся за стрелком.

А еще за Хоакином наблюдают внимательные безжалостные глаза. Тот самый взгляд, что преследовал его с момента появления в Пустоши. Взгляд оценивающий, расчетливый. Он перебирает крохотные фигурки, словно драгоценности в шкатулке.

Хоакин. Маггара. Инцери.

Особенно Инцери, крохотная бестолковая элементаль.

Каждой фигурке назначена своя роль. Возможно, кто-то из них даже выбьется в ферзи.

А если повезет, то в звери великие.

У звереборчества есть свои правила. И правило номер один: внезапность превыше всего.

– Маггара! – злым шепотом позвал стрелок. – Сколько можно говорить: не лезь вперед! Ты нас всех засветишь.

– Хок, твой меч тоже сияет.

– Есть разница.

– Какая же?…

– Если чудище сдуру глотает все, что светится, сама понимаешь, кому хуже будет.

Маггара со вздохом притушила огонек.

Хоакин не ошибся: коридор действительно закончился. Каменные переходы вывели стрелка в гигантскую пещеру.

Далеко в глубине ее горело багровое пламя, превращая Бахамотову берлогу в подобие разрезанного арбуза. Громоздились огромные валуны-семечки. Летучие мыши копошились под сводами пещеры. Сонно журчала вода.

«Бахамот очинь злой», – сообщала табличка на одном из валунов.

«Здесь жывет чудище. Фсем баяца», – предупреждала другая.

Стрелок остановился передохнуть. Дальше придется красться. Меч прятать под плащом, а Маггару – в шляпе. Иначе иллюминация будет – дай боже!

На неровной стене возникла тень – бесформенная горбатая туша, похожая на престарелого учителя русистики из Градовского университета. Но тень эта принадлежала вовсе не Хоакину.

– Здорово, ребята, – проревела она. – Эльза, здравствуй, крошка. А у вас гость. Кто это?

У тени было три головы. И, кажется, четыре лапы. Хвоста разглядеть не удалось.

– Вовсе я не Эльза, – обиделась саламандра. – Меня Инцери зовут. А это – сударь Хоакин Истессо. Он вроде как Ланселот.

– Как? – Тень наклонилась, приставила ладонь к уху. – Рапортуй громко, отчетливо, по-солдатски.

– Истессо! – хором воскликнули Маггара и Инцери. Стрелок промолчал.

– Не цыган?

– Нет!

Послышался звук переворачиваемой страницы.

– Давай, может, слышь, я буду за Шарлеманя читать? – спросил дискант.

– Ты не можешь за Шаглеманя, – ответил картавый девчоночий голосок, – потому что ты малявка.

– А ты, блин, сопля розовая.

– Пусть Лиза читает за Шарлеманя, – заявил третий голос. Вернее, первый.

– Нельзя. Лиза читает за Эльзу.

– И что? Это же…

– Слышь!

Хоакин выглянул из-за валуна. На огромной плите возвышалась гора подушек и одеял. Рядом дымил костерок, возле которого сидел Бахамот с книгой в лапах.

Ошибиться невозможно: чудище есть чудище. В свалявшейся белой шерсти, трехголовое, с длинными табачно-желтыми когтями. Правда, размерами зверь не вышел: с винный бочонок, не больше. Да и головы детские: одна с челочкой и косичками, другая – рыжая, вихрастая, в веснушках. Меж ними – белобрысый пухлощекий крепыш с серьезным взглядом.

Бахамоту до настоящего зверя великого еще расти и расти… Он еще звереныш. Но и что с того?… Ему приносят девушек в жертву, именем Бахамота шарлатан собирает дары.

Жертвенные приношения находились тут же. Не все, естественно, – малая часть. За спиной Бахамота виднелся изрезанный затейливыми рунами алтарь. На нем лежали: блюдо с дымящимися пирожками, лупоглазая кукла, несколько книжек, тарелка с абрикосами и кувшин.

Хоакин не сразу сообразил, что длинный золотистый сверток на краю алтаря – связанная Лиза. От камней, на которых она лежала, несло холодом, поэтому Бахамот укутал ее в плед. Но сделал это неуклюже, почти не защитив от стужи.

Его интересовало другое.

– Лизка, просыпайся. – Зверь дернул девушку за волосы. – Сейчас твои слова будут.

Фуоко тяжело подняла голову. Семьдесят восемь положений тела, говорите? Скорбь и невыразимая печаль? Вряд ли эту позу девушка изучала в храме. Связанный человек всегда лежит неестественно.

– Бахамот, дай попить, – хрипло попросила она. – До коронации еще уйма времени.

Три мордочки оскалились. Если и было в них раньше сходство с детскими лицами, сейчас оно исчезло:

– Еще чего! Я пегвая папга-асила! – загнусила голова в косичках.

– Ребя, че она? Это же мой сок. Мое! – Рыженькая.

И самая рассудительная, белобрысая:

– Так нельзя, сударыня. Вдруг мне захочется сока? А вы уже все выпили? Бахамоту не хватит. Нехорошо. Лучше смотрите в книгу. Вот ваш текст.

Голова сосредоточенно забубнила:

– Ха-ха. Приезжий таращит глаза. Ты не ожидал от меня таких чувств? Ну? Отвечай, растерялся, сукин сын. Ну-ну, ничего. Ха-ха. Эльза.

Три пары глаз уставились на жертву.

– Эльза! – зашипела чернявенькая в косичках. – Лиза! Чего спишь?!

Фуоко мотнула головой. На лице ее отразилась досада.

– Лиза, блин!

– Лиза!

Голова в косичках торопливо скосила глаза в книгу:

– Да, господин дракон.

– Дай лапку, – потребовал белобрысый. – Ну?…

Хоакин выбрался из своего укрытия. Сделать это пришлось бы так и так, даже не будь на алтаре связанной Лизы. Меч в руках стрелка пульсировал яростным светом. Спрятать это сияние не помогал даже плащ. Клинку Ланселота хотелось в бой.

– Эй, Бахамот, – позвал Истессо. – Что за книгу ты читаешь?

Три детские головы обернулись. В глазах – ужас, смешанный с любопытством.

– В-вот… – пискнула рыжая.

Хоакин, не глядя, принял книгу. Евгений Шварц, «Дракон»… Некоторых листов не хватало. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что это за листы.

Стрелок шагнул к алтарю.

Удивительно, но крохотный зверь преградил ему дорогу. Три крохотные пасти ощерились:

– Мое! Это мои подарки.

– Разве? – холодно отозвался Хоакин. – Кто тебя воспитывал, ребенок? Тебе не говорили, что со старшими надо делиться?

Три головы старательно замотали из стороны в сторону. Истессо присел перед Бахамотом на корточки и увел клинок в сторону.

Да. Из маленького звереныша рано или поздно вырастет зверь великий. Это неизбежно. Чтобы изменить это, придется изменить мир. Разрушить пещеру, выбросить алтарь. Что-то сделать с головами тысяч тримегистийцев, что воодушевленно волокут зверю дары и рукоплещут жертвенным девам.

Но очень трудно разговаривать с ребенком, направив на него меч. У Хоакина не получалось.

– Кто из вас читает слова Ланселота?

– Я-а… – пролепетал вихрастый.

– Позволь мне, дружок. Мне эта роль больше подходит. А ты начни отсюда, хорошо?

Белобрысый кивнул. Запинаясь, он прочел:

– Молодец. Четко отвечаешь. Любуйся. У нас попросту, приезжий. По-солдатски. Раз, два, горе не беда! Ешь!

Хоакин взял с подноса абрикос и кувшин. Держать кувшин было неудобно: мешал меч. Стрелок не мог заставить себя вложить его в ножны. Почему-то казалось, что стоит отвернуться – и чудище вырастет до потолка. Нападет, растерзает всех троих: Лизу, Маггару, Инцери.

– Лиза. Это я, Хоакин. Слышишь меня? На, пей.

Девушка открыла глаза. Хоакин придержал ее голову, и Лиза жадно припала губами к краю кувшина. Темно-вишневая струйка потекла по щеке.

– Это мое! Так нечестно! В книге другое написано! – заголосил за спиной Бахамот.

– Вот звереныш! – пробормотала возмущенная Маггара. – Волосы бы выдрать твари.

– И по жопе дать, – поддержала Инцери.

Хоакин обтер ладонью губы девушки. Отбросил плед, перевернул Лизу на живот, чтобы удобней было резать веревки.

– Сколько ты здесь лежишь?

– Не помню. С тех пор, как ты ушел. Зачем ты ушел, Хоакин?

Ее голова устало опустилась на камень. Стрелок подложил плед и взялся за меч. Вновь зашелестели страницы.

– Здесь же написано: «Спасибо, я сыт!» Почему вы обманываете, дяденька?!

Хоакин обернулся: