Наследие. Трилогия (ЛП) - Джемисин Нора Кейта - Страница 49

— Не нужно было защищать меня от опасностей. Петь колыбельные. Я слышал песни, которые звезды пели друг другу, и для миров, которые попадались мне на пути, я был большей опасностью, чем они для меня. И все же, по сравнению с Тремя, я был слаб. Я походил на них, но уступал в силе. Существенно. Именно Наха убедил ее сохранить мне жизнь и посмотреть, что из этого получится.

Я нахмурилась:

— Она… что же… хотела… убить тебя?

— Да.

Почувствовав мой ужас, он фыркнул.

— Она беспрерывно всех убивала, Йейнэ. Она — не только жизнь, но и смерть. Сумерки бывают рассветными — и вечерними. Об этом все почему-то забывают.

Я оглянулась на него. И он осторожно убрал руку от моей головы. И было что-то в этом движении — что-то такое жалкое, отдающее раскаянием и сомнением, совершенно не подходящее богу, — что я вдруг разозлилась. А ведь он все честно рассказал. Да, у богов странные и непонятные человеку отношения, но он — ребенок, а Энефа — она была его мать, и он любил ее той нерассуждающей любовью, какой любой ребенок любит мать. А она… она едва не убила его! Словно заводчик, отбраковавший непородного жеребенка…

Или как мать, избавляющаяся от опасного приплода…

Нет. Нет. Это совсем другая история.

— Что-то эта Энефа мне не нравится, — сердито прищурилась я.

Сиэй едва не подпрыгнул от удивления, вытаращился — а потом от души расхохотался. Заразительно, хоть и донельзя глупо. Ну да, когда очень больно, либо кричишь, либо хохочешь. Я тоже улыбнулась.

— Спасибо, — хихикая, выдавил из себя Сиэй. — Ненавижу этот облик. В нем я склонен к ненужным сантиментам.

— Ну так превратись обратно в ребенка.

По правде говоря, ребенком он мне нравился больше.

— Не могу. — И он красноречиво ткнул пальцем в купол. — Эта штука слишком много сил забирает.

— Ах вот оно что.

И я задумалась: а какое же у него тогда обычное — нормальное, так скажем — обличье? Деточка-пипеточка? Или этот юноша со скучающим взглядом старика, который вылезал из него всякий раз, когда он уставал скакать, как беззаботное дитятко? Или что-нибудь вовсе третье? Но этот вопрос я не сумела задать — он был бы слишком личным и… болезненным для него. Поэтому мы некоторое время молчали, глядя, как весело пляшут слуги.

— Что ты собираешься делать? — спросил Сиэй.

Я снова прислонилась к его коленям и ничего не ответила.

Он вздохнул:

— Я бы обязательно пришел тебе на помощь. Но я не знаю, что делать. Ты ведь… ты понимаешь это?

От этих слов на душе неожиданно потеплело. Я улыбнулась:

— Да. Я знаю. Хотя и не очень понимаю. Я просто обычная смертная. Как все остальные.

— Нет. Ты не такая, как все остальные.

— Хорошо. Не такая. И тем не менее… да, я немного другая… — Громко я это сказать не решилась — мало ли, может, кто-то подслушивает, не надо рисковать. — Но ты сам это сказал. Даже если бы я дожила до ста лет, что моя жизнь по сравнению с вашей? Вы и моргнуть не успеете, она уже пройдет. Я для тебя — ничто. Как те, другие.

И я кивнула в сторону самозабвенно веселившихся людей.

Он тихо рассмеялся — и снова в его голосе прозвучала горечь.

— Ох, Йейнэ. Ты, похоже, и впрямь так ничего и не поняла. Если бы смертные ничего для нас не значили, нам бы жилось гораздо легче. И вам, кстати, тоже.

Я не нашлась с ответом. Поэтому продолжила сидеть молча, и он тоже ничего не говорил, а вокруг нас своим чередом шло веселье.

*

Я ушла из центрального двора ближе к полуночи. Праздник был в самом разгаре, но Теврил вышел вместе со мной и проводил меня до дверей. Он прилично выпил, хотя пьяным не был. Не то что некоторые.

— Не имею права на похмелье — утром нужно быть трезвым как стекло, — сообщил он мне в ответ на упрек.

У дверей в мои комнаты мы остановились.

— Спасибо тебе, — искренне поблагодарила я.

— Разве это веселье? — покачал он головой. — Я же видел — ты ни разу не станцевала. За весь вечер. И — бьюсь об заклад — не осушила ни одного бокала вина. Я прав?

— Да. Но мне стало легче.

Я попыталась найти нужные слова, но это оказалось сложнее, чем я думала.

— Понимаешь, в глубине меня все равно шевелилась эта мысль: что я здесь делаю? Зачем так бездарно провожу одну шестую часть оставшейся мне жизни?

Тут я улыбнулась, а Теврил недовольно поморщился.

— Но… все равно. Вокруг все веселились… так что мне стало лучше.

Его глаза были полны сочувствия. И я снова подивилась про себя: а с чего это он мне помогает? Возможно, он чувствовал во мне родственную душу. Возможно, я ему даже нравилась. Конечно, здорово, если это так. Наверное, поэтому я расчувствовалась и погладила его по щеке. Он растерянно заморгал — но не отстранился. Это мне тоже понравилось, и я решила — была не была.

— Наверное, я по вашим меркам не красавица, — забросила я удочку.

Пальцы нащупали на его щеке что-то похожее на щетину — ах да, на островах ведь мужчины отращивают бороды. Борода! Как экзотично! И… возбуждающе.

За это мгновение по лицу Теврила пробежало с десяток мыслей, а потом он медленно расплылся в улыбке:

— Ну… А я по вашим, наверное, тоже не идеал мужчины. Видал я ваших даррских красавцев. Чистые жеребцы…

Я нервно хихикнула:

— Ну мы же, вообще-то, родственники…

— Это Небо, детка.

Если нужно причину, то это — причина.

И я открыла дверь, схватила его за руку и затащила в комнату.

Он оказался на удивление нежен — а может, мне так почудилось из-за недостатка опыта. А еще я обнаружила, что под одеждой кожа у него бледная-бледная, а плечи покрыты какими-то пятнышками, похожими на леопардовые, только поменьше и не такие частые. Его прикосновения были приятными, тело — сильным и сухощавым, и мне понравились звуки, которые он издавал. Он изо всех сил старался доставить мне удовольствие, но я была слишком напряжена, одинока и испугана — в общем, меня не унесло вихрем страсти. Но я была не в обиде.

В мою постель нечасто попадали мужчины, поэтому спала я не очень хорошо. А ближе к утру встала и пошла в ванную — в надежде, что теплая вода успокоит меня и я смогу уснуть. Пока ванна наполнялась, я пустила воду в раковине и побрызгала на лицо, потом долго смотрела на себя в зеркало. Вокруг глаз появились морщинки — с ними я выглядела старше. Я дотронулась до губ — как грустно опущены их уголки, совсем не похоже на веселую девочку, какой я была всего несколько месяцев назад. Та девочка не была невинной — вожди не могут позволить себе такой роскоши, — но она была счастлива. Более или менее. А сейчас? Когда в последний раз я чувствовала себя счастливой? Не помню.

И тут я вдруг взяла и разозлилась на Теврила. По крайней мере, доставленное в постели удовольствие меня расслабило и отвлекло от мрачных мыслей. И в то же время я осталась разочарована — потому что Теврил мне нравился и в том, что случилось, была и его вина.

А потом меня посетила еще одна тревожная мысль — и с ней я даже некоторое время боролась: меня раздирало на части между противоестественным желанием подергать смерть за усы и суеверным страхом.

И я поняла, почему с Теврилом все вышло не так хорошо, как могло быть.

Никогда не шепчи его имя в темноте.

Нет. Это глупо. Нет. Нет. Нет. Или ты хочешь, чтобы он ответил?

И меня вдруг захлестнуло дикое, безрассудное желание. Оно кувыркалось и билось в моей голове, колотилось и бабахалось, пытаясь оформиться в мысль, а оно было так-себе-еще-не-мысль. И я посмотрела в зеркало и увидела, как мысль принимает форму и становится очевиднее и смотрит на меня из моих же глаз — чересчур широко раскрытых, зрачки увеличены. Мысль. Я облизала губы и почувствовала, что они чужие. Они принадлежали другой женщине. Храброй. И глупой. Не такой, как я.

В ванной было светло из-за сияющих стен, но тьма имеет много обличий. Я прикрыла глаза и сказала черноте под веками:

— Нахадот.

Я сказала это.

Губы едва шевельнулись, произнося его имя. Я выдохнула слово одним тихим облачком, чуть слышно. Шум льющейся воды и стук моего сердца заглушили его — так тихо я произнесла. Но я все ждала. Вдох-выдох. Вдох-выдох.