Тень Аламута - Басирин Андрей - Страница 40

Рыцари расхохотались.

– Прекрасно, – подытожил граф Кутерьма, обращаясь к соратникам. – Сами видите, господа, могло быть и хуже. Сира Хосе, значица, магометанские колдуньи в гепардов превращают. – Голос его налился металлом: – Мы на совете, парень! И совет этот только что порешил всыпать сарацинам. Вломить так, чтобы в Коране записали: франков – бояться! Первыми строками!

Каталонец только сейчас сообразил, какого свалял дурака. Совет прошел без него. Его голос оказался в стороне. Не сказать, чтобы это что-то изменило (драться Хосе любил и умел, он первый высказался бы за сражение), но сам факт!

– Мессир… – забормотал он в крайнем смущении. – Я… да я всегда… В кой час выступаем?

– Очухался? – тон Жослена сменился на более дружелюбный. – Прямо сейчас идем. Собирай ребят. Сарацин уже предупредили. Дрожат. Боятся. Мы же пойдем тремя отрядами. В центре я, правым командует Летольд. Ну а левым – так уж и быть, ты.

– О, благодарю вас, мессир!

Каталонца отпустили, и он неуклюже преклонил колена перед сюзереном. Попытался поцеловать край Жосленова плаща, но вовремя опомнился. От графа несло как из трехнедельной сточной канавы. Святостью и обетами во имя короля.

– Будет, будет, – растроганный Кутерьма поднял каталонца и обнял. – Помирись с отцом Бернардом. Пусть он тебя, засранца, благословит отечески.

Хосе дернулся, но из вонючих объятий графа вырваться было не так-то просто.

– И смотри мне, скотина, – прошептал Жослен на ухо рыцарю, – атакуешь без приказа – четвертую!

– Клянусь, мессир! Буду кроток, как овечка.

Всё сложилось, словно по волшебству. На три отряда франки делились для проформы. Судя по докладам разведки, силы им противостояли смехотворные. Раздавить их ничего не стоило. Но Жослена отличала основательность, причудливо уживающаяся в его душе со склонностью к авантюрам. Если бы не это, да не упрямство Хосе, история повернулась бы иначе.

Но что произошло, то произошло.

Когда крестоносцы выстроились в боевые порядки и двинулись к лагерю Тимурташа, выяснилось, что врагов несколько больше, чем предполагалось вначале. Несколько – это раз в пять. Жослен пересчитал флажки в арабском войске и вновь послал к Хосе гонца со словами:

– Держи строй, зараза! Рванешь вперед – колесую!

Хосе отозвался в том смысле, что будет ходить по струнке, пока дозволит рыцарская честь. Ответ этот графа нисколько не удовлетворил. Наоборот: встревожил. Известно, сарацины обожают трюки – ложные отступления и тому подобные мерзости. Христос же заповедовал полагаться на доблесть и силу. Но что за доблесть, скажите, когда орава олухов в железе прет напролом, а их расстреливают из луков в спину? Который раз граф пожалел, что в его войске нет туркополов с их неколебимой дисциплиной. Людей своих он знал как облупленных, каждый рыцарь – это сила. Ни один сарацин не устоит против закованного в броню франка. Но тысяча рыцарей – это толпа, а тысяча сарацин – войско, действующее, как единое целое. Сколько битв пошло даром из-за того, что бароны ломились в бой, наплевав на всяческие приказы.

– Передай Хосе, – напутствовал Жослен следующего гонца, – что даже если Балака увидит – строй держать! Чтоб ни-ни! Знаю его, мерзавца!

– Мессир! – чуть не плача, ответил гонец. – Он же меня за такие слова копьецом пырнет. И запросто.

– А ну пошел! Пререкаться мне, мразь!

Кутерьму разбирала дрожь. Приближаясь к вражеским порядкам, он видел то, что упустили разведчики. Дьяволовы олухи! К Манбиджу прибыл сам Балак со своими людьми. Надо ж так проваландаться! А вон – Ак-Сонкор Бурзуки, атабек Мосула. И Тимурташа со счетов сбрасывать не стоит… Ох, упустили время, мерзавцы!

Строй арабского войска дрогнул, вспухли облака пыли. С запозданием граф ощутил слаженный удар копыт. Пехотинцы, что шли перед рыцарями, дали залп по приближающимся конникам. Те отвечали вразнобой. Похоже, Балак сорвался с марша недавно, и его люди оказались не готовы к бою. Жослен молился, чтобы это было так. Даже по самым добрым подсчетам, арабы чуть ли не вдвое превосходили христиан по численности.

– Строй держать! – заорал он. – Чтоб никто! Перевешаю, как собак!

Торопыги сдержали коней, даже самые отчаянные понимали: не время. Если арабы возьмут рыцарей в клещи, христианское войско никто не спасет.

После второго залпа пехотинцы бросились врассыпную, давая место коннице.

– Держать! Ну! Держа-ать!!

Черта с два! Где-то в неразберихе мелькнул флажок Мосульского атабека, и Хосе словно с цепи сорвался. Его бравые головорезы врезались в строй сарацин круша и молотя. Сарацины не успели перестроиться и гибли десятками. Легкие конные стрелки ничего не могли противопоставить ощерившемуся копьями строю.

Ярким пятном метался в передних рядах желто-зеленый плащ Хосе: каталонец искал встречи с эмиром Бурзуки. Вражда их длилась бог знает с каких времен. Кажется, еще с битвы при Азазе.

– Вот бастард! – выругался Жослен. – Ну с Христом-богом, братушки! Кто выживет, передайте Гильому, что Балака мы порвали.

Рыцари ответили восторженным ревом. На правом фланге воины Летольда уже мчались навстречу врагам. При всём своем благоразумии граф не мог оставаться позади.

Крестоносное войско с лязгом и грохотом рвалось вперед. Навстречу победе. Навстречу истории. В хрониках Гильома Тирского (а с его подачи, и других франкских летописцев) эта битва была записана как триумф христианского оружия.

Никто не заботился об обозе. Марьям и Анри-Носач оказались предоставлены своей судьбе. Предсказание кладбищенской колдуньи исполнялось.

БАЛАК ИЗ АРТУКИДОВ, ИЛИ БИТВА БЕЗ ПРОИГРАВШИХ

«Я сражаюсь с ними в день ярости без кольчуги, и рука моя с мечом – точно жгут игрока». Так сказал великий поэт Кайса ибн аль-Хатим, и воистину не слышал я слов правдивей этих.

В тот день эмир Балак пятьдесят раз вступал в бой. Пятьдесят или около того – поэты и хронисты потом сосчитают. И горе им, коль окажется это число недостаточным или же, наоборот, чрезмерным. Аллах не терпит лжи, а эмиры из рода Артука – лести.

Пыль оседала на поле боя. Казаганд Балака покрылся коростой от крови, а лицо превратилось в маску. Из облака пыли вырвался франк в изодранном желто-зеленом плаще. Эмир бросился на него, уверенный, что под плащом доспехов нет. Воистину самонадеянность – любимая дочь шайтана! От удара франк покачнулся. Щит и копье вылетели у него из рук, а сам он согнулся так, что коснулся головой стремени.

Досадная неожиданность: кольчугу он всё-таки под плащ надел. Христианские дьяволы бывают подчас очень предусмотрительны. Эта черта в них доходит до трусости.

Несколько темных фигур развернулись и помчались на выручку раненому рыцарю. Сам того не желая, Балак попал в отчаянное положение. Раньше, чем он успел развернуть коня, один из рыцарей Жослена атаковал эмира сзади.

– За Гроб Господень! – орали франки. – Жослен и Антиохия!

Нет чести в том, чтобы бить в спину. Но Аллах достойно наказал пса: копье ударило в подседельник, прошило его край и вонзилось в бедро Балака, сломавшись в мягком. Подоспевшие туркмены отогнали рыцарей стрелами. Морщась от боли, эмир вырвал из седла зазубренный обломок. Конь стоял неподвижно, терпеливо ожидая, пока эмир высвободит острие. Оставалось лишь молиться, чтобы благородное животное не пострадало.

Так оно и случилось. К эмиру подскакал курд в красной накидке.

– О, эмир! Вы ранены?

– Пустяки. Хвала Аллаху, я цел. – Балак подкинул на ладони окровавленное острие: – Об одном молю Всевышнего: чтобы входя к женам нашим и наложницам, не наносили мы ударов, подобных этому, – и смеясь, он отбросил обломок.

В жаре и духоте время, казалось, застыло. Рев битвы отдалился, теряясь у края поля. Балак попытался слезть с коня. Позорная рана уже начала гореть. Пот заливал лицо под шлемом; от запаха крови и раскаленной солнцем степи звенело в висках. Майах спешился и поддержал повелителя.

– Ты в красном, Майах. Счастлива жена твоя, получившая в мужья такого славного воина!