Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич - Страница 68

Сам Прудон пытался сочетать оба начала, но столь же неуспешно, как и его предшественники. Если он ясен в критике, направленной против коммунизма, то в выводе собственной теории он принужден облекаться в туманные фразы, под которыми скрывается совершенная пустота содержания. В противоположность коммунистам, он отвергает равенство в пользовании жизненными благами, которое зависит от воли лица, но он признает равенство в распределении средств приобретения. Это равенство он выводит из самого существа общежития. Все люди, по его мнению, волею или неволею, силою вещей, состоят товарищами друг с другом. Их связывают общие потребности, законы производства, наконец математическое начало мены. "Но всякое товарищество, - говорит Прудон, - торговое, промышленное, земледельческое, немыслимо вне равенства; равенство составляет необходимое условие его существованья". В этом состоит существо правды, которую Прудон определяет как "признание в другом равной с нами личности". Правое, по древнему изречению, есть равное, неправое - неравное. Следовательно, действовать справедливо значит дать каждому равную долю благ, под условием равной работы[118].

Немного нужно размышления, чтобы видеть, до какой степени все эти выводы произвольны. Прежде всего, никак нельзя согласиться с тем, что все люди, в силу потребностей и мены, состоят друг с другом в отношениях товарищества, наподобие торговой компании. Из того, что мне случается обменяться произведениями с жителем Южной Америки, вовсе не следует, чтобы я был с ним постоянно связан во всем остальном. Прудон распространяет это начало так далеко, что по его теории, если я в кораблекрушении вижу человека тонущего и не подаю ему помощи, то я нарушаю в отношении к нему обязанность товарища. Это значит смешивать нравственную связь людей с экономическою. Если я не подаю помощи утопающему, то я нарушаю нравственную обязанность человеколюбия, но это не имеет никакого отношения к законам производства и мены. Во имя последнего начала я должен бы был торговаться с ним о плате.

Точно так же и признание в другом равной с нами личности вытекает из уважения к природе человека, как разумно-свободного существа, а отнюдь не из товарищества или из экономических отношений. Но признание в другом равной с нами личности столь же мало влечет за собою равенство средств приобретения, как и равенство пола, возраста, физической силы, роста, красоты, умственных способностей и т.д. В людях равно только отвлеченное качество человека, а вовсе не те или другие конкретные признаки лица, и еще менее внешние принадлежности. Справедливо, что равенство есть свойство правды, но надобно знать, какое равенство и в чем? Мы видели, что равенство может быть числительное и пропорциональное и что воздаяние равного неравным лицам вовсе не есть требование правды, а наоборот. Это признает и Прудон, когда он говорит, что несправедливо давать одинаковую плату трудящемуся и ленивому. Поэтому невозможно ссылаться на древнее изречение, не разобравши, в чем дело. Это ведет только к полнейшей путанице понятий.

Всего менее из равноправности лиц следует равенство товарищеских отношений. Непонятно, откуда Прудон взял, что промышленное и всякое другое товарищество немыслимо иначе, как при полном равенстве членов. Значение каждого лица в каком бы то ни было товариществе определяется, формально, взаимными условиями, а материально, тем, что каждый в него вносит. Кто вносит больше, тот, очевидно, должен и получать больше. Руководитель предприятия не может стоять на одной доске с простым исполнителем, например, архитектор с каменщиком. Точно так же и в акционерных обществах имеющий больше акций получает и большее количество голосов. Ввиду этого Прудон из своего общего положения о товариществе исключает собственника, который, по его мнению, не есть чей-либо товарищ, ибо он берет себе лишнее против других. Но если мы устраним собственность, то не будет никакого торгового товарищества: останется одна фикция. Фантастические товарищества, отрешенные от всех жизненных условий, могут представляться состоящими из совершенно равноправных членов, ибо тут не остается ничего, кроме голых единиц; действительные же товарищества совмещают в себе самые разнообразные условия.

Наконец, всего менее удачна попытка согласить равенство с свободою. Прудон называет свободою общественный порядок, сочетающий в себе начала коммунизма и собственности. Тут признается "взаимная независимость лиц, или автономия частного разума, вытекающая из различия талантов и способностей". Но в чем состоят признаваемые Прудоном права таланта? Мы уже это видели выше. Талант, по его мнению, составляет общественную собственность; он создан обществом и принадлежит не лицу, а обществу, которое, по этому самому, присваивает себе его произведения. Мало того: обществу, по теории Прудона, принадлежат произведения не только таланта, но и всякого труда. Работник живет и умирает неоплатным должником общества. Чем же, спрашивается, эта свобода отличается от рабства? Но мы не удивимся этому противоречию, если посмотрим на то, что Прудон разумеет под именем свободы. Он слово libertas (свобода) производит от libra (весы). "Свобода, - говорит он, - есть равновесие прав и обязанностей: сделать человека свободным значит уравновесить его с другими, то есть поставить его на один с ними уровень"[119]. Оказывается, что идеал свободы есть прокрустово ложе, то есть разбойничья пытка.

В конце концов выходит все-таки, что материальное равенство равнозначительно с рабством; оно мыслимо только при полном подавлении человеческой свободы и всех личных особенностей. А так как единственное основание равенства заключается в свободе, то ясно, что материальное равенство есть противоречащее себе начало, ибо оно уничтожает собственное свое основание. Таков совершенно очевидный результат разбора социалистических учений, результат, признаваемый всеми, кто умеет связывать свои понятия.

Несмотря на то, новейшие социалисты кафедры и социал-политики храбро утверждают, что социалисты логически правы, когда они из признанного современными обществами начала равенства выводят равенство состояний. "Приобретение юридического политического равенства, - говорит Адольф Вагнер, - имеет для значительной части народонаселения весьма малую цену без доставления ему дальнейшего последствия начала равенства, именно, без равенства экономического положения, или, по крайней мере, условий производства. Но этого последствия не хотела вывести политическая экономия, столь же мало как и философия права и политика. Напротив, теория коммунизма и социализма его вывела и логически с полным правом, раз признаются посылки, из которых вытекло требование равенства. С своей стороны, низшие классы, психологически весьма понятным образом, возвели именно это равенство в практическое требование. Отсюда последовательно произошла борьба против исторически нажитых, существующих имущественных отношений, против частной поземельной собственности, частного капитала, наследственного права. Отсюда, иными словами, происхождение новейшего "социального вопроса", который, по крайней мере с этой точки зрения, можно формулировать как вошедшее в сознание противоречие между существующим экономическим развитием и представляющимся как идеал, а вместе и осуществляющимся в политической жизни началом общественного развития, свободою и равенством" (Grundlegung, стр. 361).

Без сомнения, такого смелого суждения невозможно было бы произнести ввиду всего света, если бы тут же выставлены были истинные основания, из которых в гражданской и политической области выводится начало равенства. Тогда тотчас же обнаружилось бы, что между посылками и заключением не только нет никакой связи, но что одно противоречит другому. Но именно эти основания представлены в совершенно превратном виде. По мнению Вагнера, начало личного равенства заключает в себе равноправность в личном и хозяйственном обороте; равноправность же состоит в установлении равных для всех условий хозяйственного состязания. Вагнер видит в этом требование справедливости, вследствие чего он принципиально отвергает всякое неравенство, которое не может быть сведено на различные результаты личной хозяйственной деятельности (Grundlegung, стр. 357). С этой точки зрения мы, без сомнения, должны признать равенство материальных средств для ведения борьбы необходимым условием правильных экономических отношений: это равенство заключается уже в самой посылке и нам вовсе даже не нужно его выводить. Но дело в том, что самая посылка совершенно произвольна. В действительности равноправность вовсе не состоит в установлении равных для всех условий хозяйственной борьбы, столь же мало в материальном, как и в умственном отношении. Равноправность означает установление для всех равных прав, то есть подчинение всех одинаковому закону, а вовсе не дарование всем одинаковых материальных средств или одинаковых умственных способностей и образования, что требовалось бы для равенства борьбы. Так понимали это начало те, которые его провозглашали, и так понимают его все те, которые знакомы с теориею и практикою гражданской жизни. Равноправность заключает в себе одинаковое для всех охранение личной свободы и собственности, исполнение обязательств, уважение к наследственному праву, то есть именно все то, что отвергается социализмом. Следовательно, учение социалистов является не последовательным приложением начал нового времени, а напротив, отрицанием этих начал. Сам Вагнер справедливо замечает, что равенство, дитя философии XVIII века, составляет принадлежность индивидуалистической точки зрения; социализм же является радикальным протестом против этой точки зрения. Равенство вытекает из личного начала; социализм же весь основан на поглощении лица обществом. Отсюда ясно, что проповедуя равенство, социализм опирается на то самое, что он отвергает.