Зона зла - Щелоков Александр Александрович - Страница 52

– Почему ты не любишь послов? – Она снова не скрыла иронии: Кэмпбел на завсегдатая правительственных приемов походил очень мало.

– Потому, что не верю людям, которые не служили в армии. Вот и все.

– Рой, ты увел меня в сторону. И я поддалась, как дурочка. Ты всегда уходишь от прямого ответа?

– От какого?

– Я пригласила тебя пойти со мной. И не хочу видеть увертки. Основание может быть одно – тебя ждет другая женщина.

– Нет, – сказал он твердо. – Меня не ждут.

– Тогда ты идешь. Это решено.

– Не торопись. Может, я и пойду, но при условии, что ты меня не будешь называть Роем. Для всех я в данный момент Гарри Смит.

Кэтрин с удивлением взглянула на него.

– Ты шпион?

– Нет.

– Тогда зачем тебе другое имя? Чем ты занят, Рой?

Уходить от правды, которая определила их сегодняшние отношения, Кэмпбел не захотел.

– Тебе мои занятия вряд ли понравятся.

– Рой, свое дело выбирают не для того, чтобы оно нравилось другим.

– Так вот, мое дело – война. Если грубо – я солдат. Дикий гусь. Наемник. Солдат удачи. Как тебе будет удобней. И в данный момент выступаю как Гарри Смит. Чтобы не пятнать позором знамена Британии.

Кэмпбел говорил с ожесточением, словно бичевал себя, и это даже доставляло ему удовольствие. Он видел – каждое его слово задевает Кэтрин, но смягчать выражений не собирался.

– Между прочим, – она выждала, когда он выговорится, – иного от тебя не ожидала. Ты всегда делал глупости.

Кэмпбел неестественно громко засмеялся.

– Значит, ты убиваешь за деньги? – Кэтрин смотрела на него пристально.

– Наоборот, – ответил он. – Это я позволяю убивать себя за плату.

Кэтрин молчала. И тогда он заговорил снова:

– Милая, мы живем в мире условностей. Почему военные, те, кто носит форму и готов в любой момент стрелять и убивать по приказу правительства, окружены вниманием и уважением своего общества? А на тех, кто воюет по разовому договору, оно же смотрит с презрением?

– Видимо, потому, милый, что при всей грязности политики государства берегут свои армии для обороны. Самое гадкое они проворачивают руками наемников. Вашими руками.

И тут Кэмпбел взорвался:

– Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть – вам, видите ли, стыдно за меня, за нас. Пойми, мы повязаны одной веревкой. Бизнес – и твой и мой – единое целое. Вот только риск разный.

– Ты случайно не коммунист?

– Никогда им не мог бы стать.

– Почему? С такими-то взглядами.

– Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее нет…

– Опять же почему?

– Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной мере.

– Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?

Кэмпбел чуть не подскочил с места.

– Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.

Она расхохоталась звонко, искренне.

– Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.

Кэмпбел засмеялся вместе с ней.

– Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что это за образ с толстыми костями?

– Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого человека – «хомо милитари». Разве не слыхал, как одному полковнику с верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! – и разлетелся. Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: « А если бы тут шел обычный клерк?»

Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто подсчитает?

Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела разговор на другую тему:

– Тебе не надоело воевать?

– Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором. Учить людей.

– Учить воевать?

– Нет, обороняться.

– И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?

Кэмпбел скривил губы в усмешке.

– Нападение – лучшая форма обороны.

– В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже инструктора. Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?

– Я связан словом, – произнес Кэмпбел. – Там сегодня идет борьба, и потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада…

Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:

– Ах, перестань. Рой! Какие интересы? Какого Запада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем. Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и увидишь – наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И там – пожар. Ты надеешься в нем уцелеть?

«А что, если я не вернусь?» – подумал Кэмпбел впервые, и его вдруг захлестнула волна противного липкого страха. Подобных ощущений он до сих пор не испытывал. И вовсе не потому, что боялся смерти. Оказывается, появилось нечто большее, что ему никак не хотелось терять. Сама мысль о том, что после него в жизни Кэтрин обязательно появится кто-то другой, заставляла его страдать. Может быть, это случится в тот самый день, когда его не станет.

Сразу за этим. Впрочем, что изменится, если это произойдет чуть позже? Важно другое – в ее жизни появится мужчина. Другой мужчина. Не он…

Неожиданно у него задрожали руки. Потерять Кэтрин, которую только что приобрел? О, Господи, это невозможно! Это безжалостно, бесчеловечно.

– Откажись от всего. Рой. – Кэтрин говорила твердо, требовательно. – Ты хочешь быть вместе со мной? Тогда откажись.

– Исключено. Я сказал – у меня договор.

Они ушли из ресторана после полуночи. Кэмпбел проводил Кэтрин до дверей ее квартиры. Впервые он растерялся. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, но он не знал, как она это воспримет. И все же не сдержался. Взяв ее руку, приподнял на уровень своих губ и поцеловал.

Кэтрин не шелохнулась. И тогда он притянул ее к себе. Кэтрин поддалась ему без сопротивления, охотно и нежно.

Он уткнулся лицом в ее шею, коснулся губами мягкой нежной ложбинки и вдруг ощутил удивительно тонкий запах ее волос. Запах нежный и пряный. Так пахнет душистый табак в теплые безлунные ночи. Память услужливо подсказала ему это, выкопав невесть из каких глубин цветочные воспоминания…

Он вернулся к себе поздно ночью и сразу беспробудно уснул. Так же быстро проснулся.

Его переполняло ощущение неясной, но в то же время приятной заботы. Что-то надо было сделать сегодня, очень важное и желанное. Он открыл глаза, не совсем придя в себя, вдруг вспомнил все, что было, и с минуту лежал оглушенный.

Часы показывали половину седьмого. Он пружинисто вскочил с постели, сделал десятка два упражнений зарядки. Ощущая живую силу мускулов, принял душ. Постоял под холодной струёй. До красноты растерся мохнатым полотенцем.

Думая о Кэтрин, Кэмпбел вдруг понял, что его жизнь, особенно будущая, немыслима без этой женщины. До сей поры, оберегая свою независимость, он делал все возможное, чтобы не зацепиться за чью-то юбку. Встречался с женщинами, но едва ощущал рождение привязанности, рвал связи решительно и бесповоротно. Сейчас одна мысль о том, что у них с Кэтрин может быть общий дом, наполняла его спокойным теплым чувством. Правда, омрачала мысль о том, что он должен расстаться с Кэтрин и пуститься в ненужную, как теперь оказалось, авантюру.