Зона зла - Щелоков Александр Александрович - Страница 34

Один из таких «фланеров» в простеньком черном костюмчике с головой, похожей на грушу беру – сверху маленький кумполок, содержавший мозги, снизу тяжелый подбородок боксера с отрешенным видом шел мимо Мишина. И тот не удержался, легонько толкнул встречного плечом.

– Ну что, служба, враги демократии обнаружены?

«Топтун» на мгновение остолбенел: к подобного рода ситуациям его подготовили плохо.

– Гражданин, вы ошиблись.

Он круто повернулся и двинулся туда, откуда только что пришел – к Театральной площади.

Мишин сразу переключил внимание на другое. Не будучи искушенным в делах рынка живых тел, он тем не менее легко заметил, что здесь царил определенный порядок.

«Бриллиантовый мир» – не Казанский вокзал столицы: сюда дешевым лярвам дорога заказана. Здесь товар разбирают и думские депутаты, и сановные дяди, живущие в дорогой гостинице. А платят «зелеными», не родным обкусанным по углам рублем. И все же законы рынка проявляли себя и тут. Когда предложение превышает спрос, товар из-под полы юбок стараются выложить на места повиднее.

Высокая блондинка на тонких ногах, затянутых в ажурные черные колготки, демонстративно покачивая тощим, как кулачок, задом, журавлиным подпрыгивающим шагом подошла к Мишину.

– Одному в такой вечер не скучно? – Она улыбнулась, открыв мелкие острые зубки. – Может, погуляем вместе?

– Простите, мадам. – Голос Мишина полнился сожалением. – Я не бабник, я – алкоголик.

Блондинка ничуть не смутилась. Она с независимым видом прошла мимо, будто и не было между ними никакого разговора. Не хотите фик-фик, сэр? Воля ваша. Было бы предложено.

Мишин два раза прошелся вдоль здания гостиницы – туда и обратно – пока не заметил Надежду. Она вышла из зеркальных дверей и остановилась с видом удивленной провинциалки, которая попала в Москву впервые и не знает куда пойти.

Мишин оттолкнул плечом попавшегося на пути прохожего и ледоколом попер прямо к даме.

– Вот ты, – он нацелил ей в грудь указательный палец, как пистолет, – мне подходишь. Беру. Сколько?

Возбужденный непривычностью ситуации, злой на свое неумение покупать женщин в живом виде, он говорил грубо, двигался резко.

Что-то в его поведении испугало Надежду.

– Будьте добры, – она не потеряла спокойствия. – Отойдите. Вы, должно быть, обознались.

Мишин не увидел знака, который Надежда подала своим стражам. Но те, кому он предназначался, его заметили сразу.

Из черного «Ауди» вылез маленький занюханный парень с серебряной серьгой в левом ухе, с конским хвостом волос, схваченным на затылке резинкой. Сморкнись на такого – соплей перешибешь. Но Мишин не обманывался. Он знал: «сморчок» – фигура мелкая и работает на подхвате. Акулы, качающие секс-доллары из половых скважин, находятся где-то рядом, однако по пустякам не маячат, не выставляются. Как в любом деле, у капитанов индустрии совокуплений своя иерархия, точно определенные ранги, финансовые и силовые возможности. Гера Барабаш, в Системе известный под кличкой Мандавоха, являл собой самый низший уровень паразитов, ютившихся в зарослях кучерявых лобковых волос «контингента». Ему дозволялось улаживать небольшие конфликты с рьяными сержантами милиции, наезжавшими на рынок тел, отстегивать им по полсотни «штук» на каждое правоохраняющее рыло, и не больше.

– В чем проблема?

Барабаш подошел и, держа обе руки в карманах, остановился между Надеждой и Мишиным.

– Слушай, малыш, без тебя разберемся.

Мишин спокойно, одним движением руки, как котенка с колен, отбросил Мандавоху.

В другом случае тот мог бы и залупиться, поиграть ножичком-"лягушкой", который носил в кармане, сказать нечто угрожающее, отчего у дешевого фраера кровь начинает стынуть в жилах. Но в решительности, с какой его отодвинули, в силе и уверенности руки, сделавшей это, Мандавоха уловил некий намек на толстые обстоятельства. Шеф торговли передками Сазон Толстогубый не раз предупреждал: не лезьте в скандалы с люберами, не конфликтуйте с солнцевскими, не собачьтесь с долгопрудненскими. В городе все давно было поставлено чин-чинарем, районы разбиты на отделения милиций, а хлебные территории разделены на зоны влияния между братвой. И в этой сложной дележке не ему, Мандавохе, качать права. Пусть решает, как быть, старший кутка – Лысый Шнобель.

Мандавоха осадил без дерганья, не зарыпел, не окрысился, а только сделал едва приметное движение рукой. Сразу раскрылась дверца черного «Ниссана», и наружу выбрался живой монумент – бригадир мандовки Шнобель, толстозадый русак с оловянными глазами и железными кулаками. В два шага подгреб к Мишину, оглядел его, не узнал, но обострять отношений не стал.

– В чем проблема?

Шнобель улыбнулся, открыв белый ряд металлокерамических зубов, ровных и аккуратных, как у эстрадной дивы. Мишин понял: с этим надо говорить. Сказал спокойно, тоном, снимающим напряжение:

– Вот решил поскакать, а кобылка артачится.

Шнобель посмотрел на Надежду, бросил взгляд на Мишина.

– Мужик, может, выбрать что попроще? И скакай, пока женилка не съежится. А?

– Ё-моё! – Мишин возмущенно повысил голос. – Человек анчоусов возжелал, а ему свиной хрящ предлагают!

Что такое «анчоусы», Шнобель не знал, но понял – это нечто изысканное и дорогое. А коли человек претендует на дорогое, то наверняка понимает: придется платить по крутому тарифу.

– Не потянешь, мужик. Не твой фасон.

– Может, здесь у вас по талонам?

– А хватит наличных?

– Если покажет сертификат качества.

– Покажет. – Шнобель открыл зубы в улыбке. – В законе. – Он посмотрел на Надежду. – Птаха, верно я говорю?

Та промолчала, должно быть уже не радуясь, что позвала подмогу. Надо было самой отшить, а теперь за торгом уже наблюдает публика.

– Скольки?

– Триста, и тащи ее куда хочешь.

– Сдурели?! За такую цену я двух баб арендую.

– Брось! Проституток найдешь. А такую вряд ли.

– Это почему?

– Она у нас мастер по гребле международного класса. Любые мечты, любые желания. Сто семь позиций. Двадцать четыре удовольствия. Тибет, минет, сонет…

Шнобель говорил, а сам с ухмылкой глядел на женщину. Было видно, что он ни во что ее не ставит и ему наплевать, какие чувства у кого вызывают его рассуждения. Ни продавец, ни покупатель, вслух обсуждая достоинства и недостатки продаваемой вещи, не обязаны заботиться о том, нравятся или нет их слова самому товару, даже если он живой и мыслящий.

Мишин ушел бы от подобного разговора, но он происходил на виду у Надежды, и ему хотелось уязвить ее как можно сильнее. Судя по всему, это удавалось.

– Ладно, беру.

Шнобель взглянул на Надежду и улыбнулся поощряюще: если фраер согласится, придется ей раскрывать кошелку. Рынок знает одно: достойную цену.

– Ты понял – триста.

– Забито, я сказал. – Мишин выпятил нижнюю губу и небрежно сплюнул. – Мать, поскакаем.

Шнобель, безмолвно обращаясь к Надежде, вскинул брови и развел руками: мол, ничего не поделаешь, кисонька, надо работать. Все куплено, оплачено, значит, положено обслужить.

На Покровку, где Надежда держала свою вторую квартиру, они доехали на ее темно-красной «Шкоде-Фелиции».

Поднялись на лифте на седьмой этаж. Она пропустила его в квартиру, вошла за ним. Закрыла дверь.

Он обернулся, схватил ее и потащил в комнату. Она была готова ко всякому и не испугалась. Знала – возбужденная кровь у возжелавшего женщину мужика отливает в низ живота и недостаток кислорода в мозгах туманит ему сознание. В таких случаях верх над всем берут бредовые фантазии, и ее дело подыграть клиенту, помочь ему побыстрее закипеть и паром выйти в свисток.

Надежда яростно сопротивлялась, билась в его крепких руках, бормотала проклятия, просила ее оставить. А он горел огнем, дрожал от напряжения. Его душили злость на нее и торжество отмщения. Эта сука в его руках, он волен растоптать ее, унизить…

Мишин доволок ее до постели. Они упали. Все сплелось, смешалось в чувствах и действиях. Его влекло к цели желание, становившееся все более нестерпимым. Ее к тому же самому направляли холодный расчет и опыт. Ни на мгновенье она не позволяла чувствам овладеть собой. Настоящий профессионализм чувств не допускает.