Живым не брать - Щелоков Александр Александрович - Страница 35

— Не во время, товарищ прапорщик. Вы думаете, пришли к предпринимателю, представителю среднего класса? У которого и машина, и счет в банке? Так? А вот и нет. Он здесь всего мокрая курица, которая если что и будет нести, так обычные яйца. А нашим властям сейчас интересно сразу найти слона с большими золочеными яйцами.

— Как это? — спросил Гусь. Далекий от хозяйственных дел, он не совсем понял, что имел в виду Журавлев.

— А так. Курица — это я. Дай мне право на леспромхоз, я раскочегарю работы, пойдет товар, государство начнет получать налоги. Но это через год, два. А в областной управе сидит лысый кашалот. Правда, фамилия у него куда как мирная — Пушков. Так вот ему плевать, что получит государство через год или два. Ему нужно сейчас и себе на лапу. Миллион, лучше два, и зелеными. А что получит казна — дело второе. Я таких денег за лицензию отвалить не могу. Нет их у меня. Значит, кашалоту до меня тоже дела нет. Он ждет, когда к нему придет кореянец или какой-нибудь там китаянин. Вот с ними он поговорит. Положит на стол руки ладонями вверх и станет ждать, когда в них капнет. И дождется.

— Но сейчас леспромхоз простаивает. Люди не получают денег…

— А кашалоту что? Он у нас демократ. Знаешь, как он говорит? «У нас власть выражает интересы нищих, а должна выражать интересы состоятельных людей. Но мы все же добьемся перемен».

— И чего вы ждете?

— Прихода кореянца. Он станет хозяином, мы — наемниками. Он начнет грести деньги лопатой, а мы — глотать слюни.

— Что же, значит на вашего кашалота нет управы?

— Есть, и до неё дело дойдет. В гражданскую у нас здесь ужас сколько партизан было…

Гусь довольно хмыкнул. Ход мыслей Журавлева ему показался понятным и близким.

— Отлично. Если возьметесь за ружья, отпишите мне. Возглавлять вас не возьмусь, но постреляю — вволю. — И уже другим, озабоченным тоном. — А теперь мне машина нужна позарез. До Шиверки. Сколько тут верст?

— Тридцать пять.

— Значит, туда и обратно семьдесят. Но мне в один конец.

Журавлев вдруг связал происшествия последних дней одной ниткой.

— Так это ваш хер тут бесчинствует? С чего?

— Моча в голову бросилась.

— Что ж намерены делать?

— Отлавливать.

— А-а, — Журавлев был явно разочарован. — Это не по смыслу. Нет. У нас, ежели медведь шатун объявляется и начинает скот и людей заедать, его не отлавливают. Его… А, да что там! — Журавлев с безнадежностью махнул рукой. — Как были мы Азия, так и остались. Давить таких паразитов надо, без суда и следствия, а мы все миндальничаем.

— Так дадите машину?

— Куда от вас денешься от спасителей и защитников? Валяйте, отлавливайте. Иначе этот волк и дальше людей рвать будет.

— Пресечем, — сказал Гусь сурово. — Как настигнем, пресечем. — Сделал паузу и добавил. — С учетом пожеланий трудящихся.

Журавлев посмотрел ему в глаза, заметил в них холодную напряженность и качнул головой.

— Добре, езжайте…

Участковый милиционер по селам Шиверки и Ягодное старший лейтенант Маляров спокойно шел по улице из дому к причалам. Шел хорошо выспавшийся, особо не обремененный служебными заботами, поскольку винной торговли и табакокурения в Шиверках не водилось так как здесь испокон веков проживали староверы, чудаки, отрицавшие пьяное баловство и сатанинское дымление через рот и нос.

— Евген Лукич, тебя можно побеспокоить? — бабка Копалиха со всем почтением, которое по сельскому этикету положено оказывать власти, предусмотренной конституцией, окликнула участкового. Она вышла из калитки своей усадьбы и остановилась возле нее.

Маляров остановился и обернулся.

— Здравствуйте, Анфиса Васильевна, чем могу?

Правая рука участкового с шиком, приобретенным ещё в армии, коснулась виска у козырька фуражки с выцветшим до непонятного цвета околышем, и таким же рывком отпала вниз, кистью к бедру.

— А вот, сердешный, поглянь сюды.

Копалиха протянула Малярову новенькую, только что из под печатного пресса сторублевку.

Маляров взял бумажку.

— В чем проблема?

Маляров с некоторых пор стал считаться у селян экспертом по бумажным деньгам, поскольку ни сберкассы, ни даже почты в селе не имелось.

Шиверки — село мирное, хотя и большое. Линия домов растянулась здесь вдоль глинистого обрывчика на речном побережье версты на две. Так для жителей показалось удобнее: у каждого под домом свои мостки, с которых бабы стирают белье, ребята купаются. К мосткам мужики швартуют моторки — у кого они помощнее, у кого послабее, но поскольку лодки предназначены здесь не для гонок, в них выше всего ценятся не скоростные качества, а надежность.

В тылу каждой усадьбы огород, обнесенный плетнем. Еще дальше за огородами грунтовая дорога. Тянется она вдоль плетней от южной окраины Шиверок, где раньше располагалась машинно-тракторная станция — МТС, к северному, где находились колхозная лесопилка и рыбокоптильня.

МТС изжила себя, поскольку колхоз распался, трактора поизносились и жизнь, по словам шиверцев, «стала до горы раком».

Теперь каждый двор был предоставлен самому себе. Жизнь от этого хуже не стала — лес и река любого, у кого есть на плечах башка, прокормит и напоит. Единственное, чего в Шиверках не стало — это денег, государственных платежных знаков с цифрами, на которые можно что-то законно прикупить в сельмаге.

Мало сказать — денег не стало. Чтобы понять смысл этих слов, стоит напомнить случай, когда приезжие-туристы, сплавлявшиеся на плотах из верховий реки, предложили бабке Касьянихе за яйца две казенные десятки. Бабка взяла бумажки в руки, покрутила и не поверила в их подлинность.

— А иде Ленин Владимир Ильич? — спросила Касьяниха и ткнула пальцем в колокольню, изображенную на купюре. — Это чо здесь тако?

Туристы стали доказывать, что десятки законные, такие теперь выпускает демократическое российское государство и банкноты обязательны к приему на всей территории страны.

— Тады и валяйте отсель в Рассею, — предложила Касьяниха. — Здесь у нас Сибирь.

Туристы махнули бы рукой на дуру-бабу, но очень хотелось яичницы, и они стали Касьяниху убеждать. Та призвала на помощь соседку. Решить вопрос о том, правильные ли деньги, они и вдвоем не сумели. Позвали участкового Малярова.

Милиционер явился при форме и оружии. Подозрительно осмотрел банкноты и так и сяк — на просвет, на ощупь.

— Вроде бы законная.

Маляров сам ещё ни разу не получал зарплату в новых деньгах, да и вообще ему полгода содержание в Шиверки не засылали ни в новых, ни в старых. Потому выходило, что он охранял и защищал общественный порядок и закон на общественных началах.

Показать свою некомпетентность в финансовых вопросах представитель власти не мог, и Маляров принял решение. Он исходил из того, что из-за приобретения двух десятков яиц никакой фальшивомонетчик рисковать не станет и туфтовые купюры наивной старухе не всучит. Во-вторых, он решил использовать надежный способ закрепления вещественных доказательств, известный каждому милиционеру.

— Попрошу паспорт, — сказал Маляров и протянул руку покупателю. Тот вынул из нагрудного кармана куртки-ветровки требуемый документ.

Маляров старательно записал реквизиты документа в свой блокнот.

Как потом оказалось, деньги были самые что ни есть настоящие, казенные, годные к платежам и расчетам. С той поры участковый стал финансовым авторитетом.

— Так в чем проблема?

— Ты поглянь, настоящая это или как?

Маляров осмотрел банкноту. И цифрами и буквами на ней было обозначено «Сто рублей». Рисунок четкий. Четыре коня на дыбках… Телега — не телега, а нечто вроде ночного горшка… И мужик в нем стоит, вот-вот свалится… В руках рогулька какая-то…

— Все в дуду, Анфиса Васильевна. Только вот номер…

Взгляд лег на цифры, пробежал по ним. Буквы «вг» маленькие. Номер 6149148…

Тут в голове мелькнула тревожная мысль.

— А откуда у тебя тако состояние?

— Сама удивляюсь. — Копалиха смущенно улыбалась. — Вот подвалило. Теперь не пойму: не то меня придурили, не то я кого объегорила…