Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина - Страница 32

К счастью.

Все ж таки Себастьян предпочитал мертвяков, которые лежат себе спокойно, сообразно натуре.

— Ну что встал? — Сам Аврелий Яковлевич поднялся, руки потирая. — Иди работай… и мне не мешай…

— Так вы ж меня…

— Знаю. В шубе, в кармане, возьми книженцию… занятная весьма.

Кожаный блокнотик явно принадлежал не Аврелию Яковлевичу, хоть и любил он всякие интересные штукенции, да вряд ли впечатлился бы алою кожей с тиснеными розанами. Да и почерк, мелкий, бисерный, принадлежал не ему.

— Подарок, — сказал ведьмак, выдвигая нижний ящик, где тоже хранился инструмент, но, судя по черным коробкам, иного, не хирургического свойства. — От красавицы нашей. Подумалось, тебе интересно будет глянуть.

— Аврелий Яковлевич! Вы… вы что, взяли его с места преступления?!

— Взял.

— Это же улика!

— А то.

— Ее же в опись не внесли… и в суде не предъявить будет…

Аврелий Яковлевич вытащил черные свечи, перевязанные кружевною подвязкой — Себастьян не хотел даже думать, откуда она взялась, — и произнес:

— Радуйся, бестолочь. И иди… братцу своему отпишись. Пусть сгинет на недельку-другую…

Уже поднявшись — после покойницкой червеньский воздух покажется горячим, влажным, словно пар в бане, — Себастьян пролистает книжицу.

Имена.

И снова имена… женские и мужские… женских больше. И эти имена нарочито вычурные, выдуманные, но за каждым — чья-то переломанная жизнь. Имен много, оттого уже и не кажется смерть Нинон достаточной карой.

Справедливость?

Прав был Аврелий Яковлевич: где-то она есть, знать бы еще, где именно. Тогда б Себастьян сходил бы, поглядел… а он листает блокнотик. И водит пальцем по именам, первые — затертые, почти исчезнувшие… а некоторые вычеркнуты. И гадай теперь, что стало с теми девушками, то ли погибли, то ли перепродала их Нинон…

А ночь, того и гляди, закончится, вон и небо забронзовело, плеснуло зыбким светом. Вот-вот вынырнет из-за горбатой крыши раскаленный шар, поползет на небо по реденьким ступеням из облаков. И, вскарабкавшись, плеснет жаром щедро, от души.

Себастьян закрыл блокнот.

Не в этих именах дело… иное что-то увидел Аврелий Яковлевич, важное, что заставило его преступить закон. А у Себастьяна в голове вот солнце, и ночь бессонная, и душный аромат чубушника, кусты которого у покойницкой разрослись особо буйно.

Надо бы поспать. Час или два… или сколько получится, потому как на свежую голову и думается легче. Да только нет у него ни часа, ни двух. И, открыв книжицу на заломанной странице, Себастьян пробежался по именам, уже не девичьим, но…

…князь-волкодлак…

…вот как она его обозвала… князь… волкодлак… и шесть имен. Рядочком. Знак вопроса. И десять тысяч, стало быть, злотней…

— Чтоб тебе… — Себастьян облизал пересохшие губы и книжицу убрал во внутренний карман. Он вернет улику.

Позже.

Когда сумеет с этим делом разобраться… и от Лихо беду отвести.

До управы он добрался, аккурат когда каемка солнечного шара поднялась по-над тополиной аллеей. Коляска катилась по мостовой, дремал извозчик, самим видом своим дразня Себастьяна этакой недоступной ныне роскошью. И ненаследный князь, сколь ни боролся с собой, а проиграл, поддался на секундочку, смежил веки, он не спал, пусть и качало, что в колыбели. И колеса по горбылю катили мягко, и мерно шаркали дворницкие метлы… старые грачи, что давно облюбовали тополя, и те по утреннему часу переговаривались тихо, вполголоса, будто бы не желая мешать княжескому сну.

А сна все одно не получалось.

Кому выгодно?

Велеслав… на лошадь его хватит, а вот человека убить… да и не волкодлак он, и навряд ли хватит сил, чтобы с истинным волкодлаком управиться.

Богуслава? Колдовка… пусть проверяли ее, и Старик глянул, поморщился, сказав, что гниль из души вычищать надобно, но то личное, Богуславы дело… а так — нет в ней силы… но ведь сумела же как-то Евдокии голову заморочить.

И не только ей.

Тянуло от Богуславы падалью. Пусть и никому, кроме Себастьяна, запах этот не слышен, а все одно… не верит он ей.

Но неверы недостаточно, чтобы обвинить. Могла? Могла. Ей человека убить просто…

Но где она волкодлака нашла? Весь последний год новоявленная княжна Вевельская жила под присмотром. И образ жизни самый благочестивый вела… храмы… комитеты… благотворительность.

Не сходится… если бы желала Лихославовой гибели, то… иначе можно было бы. Проще. Действенней. Ядом или нанять кого… против пули в голову и волкодлак не устоит, особенно если пуля заговоренная. А она все так хитро… Зачем?

Скандал нужен, тут Аврелий Яковлевич прав. И выйдет скандал… вон прошлая смерть мути со дна газетного подняла изрядно, а новая волна грядет…

Газеты остановить?

Так слухи пойдут, один другого краше… Надо искать и волкодлака, и того, кому это представление понадобилось… Наверное, за этими мыслями Себастьян все же уснул, потому как не заметил, как пролетка свернула с аллеи. Он очнулся от вежливого покашливания извозчика и долго тер глаза, не способный сообразить, где же находится и как в этом месте оказался.

Шея затекла, руки левой он и вовсе не чувствовал, а хвост давно уж собственной жизнью жил, метался, мел тротуар, который, пусть и выметенный дворником, но все не отличался чистотой.

По ступенькам Себастьян поднимался покачиваясь.

Дверь управления, отличавшаяся крайне паскудным характером, и вовсе заклинило.

— Чтоб тебя… — Себастьян пнул ее, и от сего действия, напрочь лишенного смысла, полегчало. — Спать… надо поспать…

Он закрыл глаза, живо представив себе даже не кровать в меблированных комнатах панны Вильгельмины, кровать солидную, с железным панцирем да медными шишечками на спинке, о трех пуховых перинах, о груде подушек, самая крупная из которых была едва ли не с Себастьяна размером. Нет, эта кровать ныне была несбыточной мечтою, в отличие от узенького диванчика, в прошлом годе списанного судейским приказом за старостью лет, но чудом и скопидомством главного эконома управы после списания диванчик сей дивный оказался в Себастьяновом кабинете.

Он был хромоног, потрепан, и деревянная спинка его несла множество следов — свидетельств судейской бурной жизни, большей частью бранных, вырезанных неблагодарными подсудимыми. Пожалуй, человек сведущий сумел бы прочесть по ним многое о сомнительном моральном облике королевских судей, о строгости прокуроров и общей жизненной несправедливости.

Мысль о диванчике не отпускала.

Напротив, с каждой ступенькой Себастьян все яснее осознавал свою глубокую сердечную привязанность к сему предмету мебели. И, ведомый этой привязанностью, он не обратил внимания, как слетела с брюк белая тонкая нить, верно привязавшаяся еще в пролетке… и как нить эта, коснувшись порога, вспыхнула и осыпалась белым пеплом, который в порог и впитался.

Но заклятие было слабым, оттого и не шелохнулись тревожные колокольцы над стойкой дежурного. Сам же он, с тоской перелистывавший последний нумер «Охальника», каковой держали в управлении исключительно порядка ради, встрепенулся:

— Пан Себастьян, вам тут письмецо доставили.

И конверт подал.

А Себастьян принял, с трудом сдерживая зевок. Спать по-прежнему хотелось неимоверно… и образ верного дивана маячил пред внутренним взором. Оттого и письмо Себастьян читал в неподобающей спешке.

Письмо покажется несколько странным, и Себастьян прочтет его во второй раз… а в третий — присядет на диванчик, который покажется куда более мягким, нежели утром.