Грааль никому не служит - Басирин Андрей - Страница 30

Зелёная вспышка – сигнал к отбою. Она отмечает темное время суток – в точности, как в армейском анекдоте. Выключаются обогреватели надземного пространства, и в течение часа температура падает. Заключённые прячутся по норам. Ночью наружу лучше не выходить – обморозишься. Генераторы термополей мы сдаём по возвращении в лагерь. У меня будет минут сорок на то, чтобы отыскать место сходки. А на деле – ещё меньше. Уже через пятнадцать-двадцать минут становится нестерпимо холодно. Спрей-комбинезон почти не защищает от мороза. Мышцы стынут, и бежать становится неимоверно трудно.

Я выбрал место, где усесться, и опустил поднос себе под ноги. Мир вокруг помутнел, скрытый пеленой экрана. Ложное одиночество – это издевательство рассчитано на рунархов. Экран делает обедающего невидимым для окружающих. Любой может ворваться в скрытую зону. Рунархи-заключённые от этого очень страдают.

Я собрал с дощечки листья салата и по одному запихал в рот. Долго жевать не стоило: рот наполнялся горечью, а вязкий ком с трудом проходил в горло. Отхлебнув киселя, я принялся за рыбную похлёбку.

Следовало кое о чём поразмыслить.

Кто же возглавляет заговорщиков? Сколько их? Кто они?

Брат Без Ножен в вожди не годится. Этот пси-мод рунархов основывается на подростковых комплексах. Джассера можно сравнить с Питером Пеном. Он прекрасный боец, но в душе ребёнок.

Если не Джассер, то кто тогда? И главное, как они рассчитывают убежать с Лангедока?

Чтобы понять культуру чужой расы, вовсе не обязательно посещать её картинные галереи. Стереатры, библиотеки и музеи – да, это интересно и познавательно, однако же они не дадут вам ровным счётом ничего. В музеях цивилизация отражена такой, какой она хочет себя видеть.

Хотите увидеть её истинный облик – посетите концлагерь. Создатели Бухенвальда, Лангедока, Неблагого Двора на Титании и Крии-Тсии негуманоидного мира Айеста отлично поняли бы друг друга. Ведь цель, которую они преследуют, проста и незамысловата.

Убивать.

Причинять страдания.

Рунархи – гуманоиды. Им (да и нам тоже) никогда бы не пришло в голову мучить военнопленных, рассаживая на деревьях-насестах, как это делают крылатые айестяне. Пыточные колёса, в которых нельзя расправить крылья, нисходящие воздушные потоки – всё это абстракция для бескрылого прямоходящего. В изобретении мучительств разумное существо ограничено рамками, в которые его загнали собственные физиология и психология.

Рунархские лагеря не знают переполненных бараков. Пытка скученностью и произволом авторитетов (таких же каторжников, но понаглее и померзавистее) также вне понимания рунархов. Каждому заключённому полагается индивидуальная нора. Огромный утёс превращён в термитник; ходы тянутся, нигде не пересекаясь. Это правило соблюдается даже в аду Южного материка.

Но в норе нельзя выпрямиться. Нужду приходится справлять в слепом отростке трубы, и ночью бывает не продохнуть от вони. Для чистоплотных рунархов это страшное унижение. Занятая нора ничем не отличается от пустой – поэтому никто не застрахован от случайных гостей. Рунархи живут в постоянном страхе.

Норы живые. Я видел рунархские дворцы из живого пластика – норы лишь жалкая пародия. Говорят, что зимой они иногда убивают своих обитателей. В это не очень-то верится, но возможно всё.

Археолог по одной кости может определить облик динозавра. Экзосоциологу достаточно однажды увидеть рунархскую нору, чтобы понять всю подноготную этой расы.

Люди произошли от обезьян – стадных животных. Предками рунархов были хищники-одиночки.

Рунархи ни при каких условиях не сливаются в толпу. У них отсутствует культ власти. Патриотизм, корпоративный дух, религиозный фанатизм – ничего нет. Счастливцы! Больше всего я завидую тому, что у них нет привычки часами просиживать в форумах и чатах эфиросферы.

Исходя из этого, что можно сказать о неведомом подпольщике? Он избегает действовать сам. Он отлично справляется с задачами стратегического планирования. Ведь заговорщикам удалось отыскать меня и устроить встречу с Джассером.

Кто же их возглавляет? Рунархский душепийца?

Нет: душепийцы не умеют подтасовывать случайности.

Значит, земной месмер? Месмеры – мастера внушения и гипноза. Они умеют создавать иллюзии. Подтолкнуть надсмотрщика, распределяющего заключённых по делянкам, заставить вписать в ведомость другое имя – это несложно.

Но как же поведение палач-машин? Автоматика лагеря не потерпит заговора. Не потому что он опасен, а потому что он объединяет заключённых в группу. Рунархи могут допустить побег одиночки. Это согласуется с их «кошачьим» стилем жизни. Но – никаких стад. Уголовники, пытавшиеся создать лагерную иерархию с буграми, сявками и шестёрками, погибли в первые же дни. Марионетки, не мыслящие жизни без обществ, коалиций, союзов, – тоже.

Друг автоматов?

Друг автоматов может договориться с палач-машиной. Но не со всей автоматикой лагеря. Заговор – это всегда структура. Как только заключённые начнут шушукаться по углам, палач-машины их быстро вычислят.

Мне вспомнилась речь проповедника:

Имена врагов своих запомни крепко: всё это выродки с модифицированным сознанием. Из землян: кинетики, месмеры, срединники, психоморфы. Из рунархов: братья Без Ножен, душепийцы, знатоки пластика и друзья автоматов.

Кинетики, психоморфы и знатоки пластика. Заговор существует – значит, как-то удалось обмануть бдительность охраны. Значит, не перевелись ещё таланты. И побег вполне реален.

Из серой пелены экрана вынырнула большеглазая физиономия. Гость, вернее, гостья споткнулась об меня. Поднос перевернулся, тарелки покатились по полу. Женщина-рунари бросилась подбирать их, а потом осела, сжимая виски ладонями. Тут уж я виноват. Если не хочешь, чтобы на тебя наступили, ешь громко.

Моё наказание также не заставило себя ждать. Навалилась боль. Чувство собственной никчёмности захлестнуло меня. Я ощущал себя восемнадцатилетним юнцом, написавшим слезливый рассказ о щенке со сломанными лапами. Рассказ был ужасен. Критики ругали его на все лады. Яростней всех нападала незнакомая мне светловолосая девочка, заходясь в беспричинной ненависти, так, словно это была собака её врага.

Наконец издевательство прекратилось. Руки мои дрожали; на пластике остались вмятины – так крепко я сжимал поднос. Большеглазая рунари убежала. Я торопливо допил кисель и двинулся к выходу.

После обеда полагались санитарные процедуры. Вместе с десятками других каторжников я вошёл в приземистое бетонное здание. С порога нас встретил едкий запах дезинфицирующих веществ. Мы прошли сквозь стену из льющегося растворителя. От него спрей-комбинезоны стекали с тел, превращаясь в чёрные лужи на полу. Пластик под ногами обжигал холодом, и тёплый растворитель лишь усиливал озноб. Люди всё прибывали и прибывали. На их лицах застыло тупое ожидание.

Серо-розовый поток обнажённых тел уходил в коридор. Я двинулся следом за остальными, и людская река вынесла меня в помывочную.

Мытьё происходит в два этапа: первыми идут рунархи и женщины, затем мужчины и рунари. Когда я впервые это увидел, решил, что произошла административная накладка. Оказалось, нет. Комендант боится рунархских жриц. Жрицы, поклоняющиеся Хозяйке Прайда, не могут исполнять свои священные ритуалы в присутствии мужчин-чужаков. А значит, их могущество слабеет и не может быть повёрнуто против командования лагеря.

Уживаемся мы вполне мирно. У нас нет влечения к рунари, а у них – к нам. Дело не в красоте. Биофизика тела действует таким образом, чтобы не реагировать на женщин чужой расы. Поэтому мы поделили зал на две половины: нам правая, им – левая. И друг друга не обижаем.

Беда в том, что иногда встречаются выродки. Почти всегда это обитатели Лионессе. Насильники и убийцы. Долго они не живут, но дел успевают натворить немало.

Я вошёл в тёмный зал, пронизанный колоннами света. Свет здесь почти не рассеивается. Между лампами темно; слышно лишь шипение льющейся дезинф-жидкости. Волны тумана поднимаются в лучах ламп. Мелькают обнажённые тела. Я беру в автомате лохматую мочалку и брусок вонючего желе – мыло. Осторожно, чтобы не сталкиваться с рунари, иду на правую половину зала.