Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Хрен с бугра - Щелоков Александр Александрович - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Дидактику Мариэтта облекала в емкие и элегантные формы: «Семья — это ячейка». «Плохо всем, когда ребенок плохо учится». «Пьянство нещадно разрушает наш быт».

После каждого выступления Мариэтты в редакцию поступали отклики. Иногда их оказывалось два, порой три, а то и целых пять. О них Зайчик в тот же час докладывал Главному, и в редакции воцарялось приподнятое настроение. К нам шли отклики! Их даже вывешивали на стенде «Нам пишут». Письма такого рода читали на летучках и собраниях, когда речь шла об усилении влияния газеты на умы и сердца.

«Я потрясена. Я рыдаю, — писала некая впечатлительная гражданка Главному. — В статье Чайниковской словно сказано о моей семье и обо мне самой. И ведь как верно замечено: "Семья — это ячейка!».

«Дорогая товарищ Чайниковская! — обращалась к Мариэтте наивная молодость, едва ступившая на тропу любовных терзаний. — Вы такая добрая и опытная. Каждое ваше слово идет от сердца. Я верю вам. Очень верю! Отпишите мне совет с кем дружить — с Петей или Колей. У Пети есть гитара и велосипед. У Коли — дом в деревне. Что вы скажете? И еще — как вывести угри? Жду с нетерпением ответа».

В Хоре Мальчиков Чайниковская была Корифеем. Как же можно было ее, женщину, достигшую высот общественного признания и получавшую отклики на СВОИ творения, посылать писать отклики на расхожие речи другого Корифея, даже если зовут его Никифором Сергеевичем?

Нет, принять такого опрометчивого решения я не мог. Чайниковская оставалась в артиллерии резерва Главного командования.

В списке свободных перьев находился лишь Стас Бурляев. К нему я и обратил мысленный взор.

Особая ценность этого человека для газеты вытекала из достаточной практики. Именно она позволяла Стасу без натуги делать работу, другим казавшуюся неодолимой.

Практика — горн, в котором закаляется газетный специалист. Она тот точильный камень, на котором талант можно отточить, если его маловато, а можно и затупить, если таланта на тебя отпущено много.

В журналистику ведут пути разные, но все одинаково неисповедимые.

Приходят в нее мальчики с ромбами вузов на пиджаках, чувствуют себя мужами, властителями дум соотечественников. Они переполнены пониманием пороков общества и точными планами их истребления. Они знают всё, чего не знают другие, об остальном догадываются.

Это обычные гении. А жизнь, извините, она дура. Её требования всегда чуть ниже студенческих гениальных колен.

Какое-то время спустя мальчики узнают, что газете решительно наплевать на все их планы общественного совершенствования. Ей нужны просто заметки, корреспонденции и статьи.

Ей нужны серые работяги, которые бы с большим послушанием тянули воз с умеренной скоростью — ни быстрее, ни тише.

И гении начинают постепенно сереть. Зная пороки общества, они берутся приумножать их число.

Приходят в журналистику и таланты залетные. Самородки, случайно обнаружившие себя среди обыкновенных читателей. Приходят из честолюбивых желаний. Уходят чаще всего с одним — алкогольным.

Память услужливо выталкивает из недр забытого времени незабытые имена, фамилии, случаи…

Вот Стас Бурляев. Образование высшее. Место рождения — деревня Чуни Шелапутинского района нашей области. Родственников за границей нет. Взыскания сняты за давностью совершения проступков. Замечаний не имел. Благодарностей не заслужил…

Стас появился в редакции с новенькими корочками университетского диплома и с первых дней стал признанным секс-атташе нашей местной прессы.

Не было у нас знатока более серьезного и глубокого в этой полной открытых желаний и скрытых поползновений сфере. Специалист по женскому экстерьеру и тайнам общения полов, Стас не таил от друзей обширных своих познаний.

В свободные минуты (а они у Стаса иногда растягивались на час и на два) он приходил в любой братский отдел, садился, закидывал ногу на ногу и задумчиво изрекал:

— Нет, старики, бедра у Зиночки — не бедра. Если говорить по большому счету (а по малому счету о женщинах Стас не говорил никогда), то бедра должны быть такими…

Свои слова Стас иллюстрировал мягкими движениями рук, словно обрисовывал контуры эталонного женского тела.

Очень часто обобщения Стаса носили более откровенный характер.

— Старики, — хрипел он с веселой игривостью. — Кто-то из вас пробовал приемы древнеиндийской пуристики? Нет?! Ну, скажу вам! Это — вещь! И вообще я предпочитаю заниматься камой с утра, опять же по вековому индийскому опыту.

Далее следовали картинки красочные и подробные. «Старики», особенно те, которые не вышли за пределы тридцати пяти лет, сидели, распуская слюни зависти и вожделения.

Не было в редакции женщины, которой бы Стас не дал аттестации.

— Фея? Да что вы, ребята! Она, конечно, ничего для дилетантов, но для понимающего — не в полной мере. Очень уж симметрична. Валя? Да вы приглядитесь! У нее глаза рыбьи. С такой не любовь крутить, а солому жевать. Клянусь, чтоб я лопнул! Вера?! Да посмотрите на ее ноги. Они должны быть здесь полнее, здесь чуть потоньше, здесь — гибкая косточка…

И опять движениями рук вдоль ноги, обутой в старый кирзовый сапог, Стас демонстрировал, какой должна быть эталонная женская нога.

Теоретик вопроса сгорел, едва дело коснулось практики.

Стас женился на бабенции с тяжелым висячим крупом, с телом равного охвата по всей фигуре — от плеч до бедер. Ноги, которые должны были быть «здесь вот полнее, а здесь чуть потоньше» просто бы не удержали на себе столько сала, без меры влитого в толстую пупыристую шкуру. Потому они были грубыми и крепкими, как мостовые сваи.

Утратив ореол ценителя дамских достоинств, Стас быстро потерял лоск и стал выглядеть так, будто его из-за угла трахнули пыльным мешком, сделался безалаберным, рассеянным. Пуговицы на брюках, особенно самые нижние, никогда не застегивал. Про него в редакции ходила масса баек, и не всегда можно было понять, что в них правда, что — вымысел.

Однако амбиций, типично журналистских, с которыми человек одинаково легко берется поучать школьников, как им готовить уроки, и пенсионеров — как тем планировать свой скудный бюджет, у Стаса оставалось хоть отбавляй.

Он точно знал, какому чину в районном и городском масштабе соответствовало его личное положение в партийной печати, и от всех, кто стоял ниже хотя бы на одну номенклатурную ступеньку, требовал внимания и знаков почтения.

Как-то раз, выполняя задание, Стас выехал на редакционном газике в отдаленный район. На речке Раздерихе у колхоза «Труженик» на узком мосту съехались нос к носу две машины. И встали, загородив дорогу одна другой.

Казалось бы, проще всего было кому-то сдать назад. Но желавшего сделать это не оказалось. В одной машине сидел Бурляев, почему-то считавший, что по табели о рангах он равен секретарю сельского райкома партии. Во второй находился сам секретарь райкома, полагавший, что на землях собственного района по положению ему равных нет.

Водители давили на сигналы. Машины орали козлиными голосами, но с места не двигались.

Первым на хлипкий настил выскочил Бурляев.

— Уступи дорогу! — завопил он разъяренно. — Я — ПРЕССА!

— Прочь! — слышалось из другой машины. — Освободи мост! Не видишь? Я — РАЙ-КОМ!

Позже этот случай разбирало бюро обкома, поскольку оба дурака стали жаловаться один на другого. Обоим влепили по строгачу и отпустили с миром.

Трудно сказать, по какой причине кровные враги забрели вместе в «Голубой Дунай», но оттуда они вышли кровными братьями. А когда бывший секретарь райкома Васильев пошел на выдвижение и стал Председателем облисполкома, именно с его дочуркой — Василисой Претолстой Стас произвел перспективное бракосочетание.

На работу Бурляев без задержки являлся крайне редко. Зато уходил из редакции точно в срок, если не успевал отбыть значительно раньше.

При этом он обставлял свой уход так, будто труд давно стал для него первой жизненной потребностью и подниматься из-за письменного стола, загроможденного бумагой, выше человеческих сил.