Генеральские игры - Щелоков Александр Александрович - Страница 28

Поверху, любуясь солнцем, плавали золотые рыбки — нарядные, с вуалью хвостов, лупоглазые, то и дело. открывавшие жадные беззубые рты.

Пониже, в более темных глубинах, стараясь не бросаться в глаза, скользили длинными тенями стремительные хищные существа. Они не делали лишних движений, не пугали население верхнего беспечного слоя. У золотых рыбок с дутыми животами и неимоверным аппетитом не должно было возникать чувства беспокойства. Пусть живут и плавают с уверенностью в своем предназначении украшать водоем.

Лишь изредка темной стрелой кто-то из хищников вылетал к поверхности. Щелкала зубастая пасть, и лупоглазая рыбка, не успев сообразить, что же произошло, исчезала в прожорливой утробе.

А внизу, на дне, в тине, копошилась масса червей — существ, которых некогда чудаки пытались наполнить ощущением их значимости и влияния в толщах водоема. Первое в какой-то мере удалось: в червях пробудилось понимание того, что в жизни существуют блага, которые должны всем принадлежать в равной мере. Однако большой рот, кишки и задница — вся перерабатывающая пищу система практически одинакова у пескаря и щуки. Мозгов длина кишок никому не прибавляет. Так же сумма голов скота не делает стадо мыслящим. И чем больше людей собирается вместе (на митинг ли, на собрание, на съезд), тем более выраженными в них становилась готовность подчинять свои действия стихии. А её воля слепа и безмозгла.

Если перед толпой оказывается винный магазин, где стоят сто бутылок водки, а вокруг толпятся две тысячи жаждущих выпить, то стоит гаркнуть: «Круши, ребята, откроем закрома, на всех хватит!» — и толпа разнесет магазин. Но по две-три бутылки унесут с собой только те, кто призывал крушить. Все остальные останутся без водки и без магазина на будущее.

Таким образом, искусство властвовать заключается в том, чтобы пожирать лупоглазых и подкидывать остатки своей трапезы тем, кто копошится на дне, питать их надеждами на светлое завтра, в котором окусков и объедков обязательно станет больше.

Мысль о возможности расширения сферы влияния и усилении собственного могущества Гулливеру пришла случайно. Из Закавказья в Приморье приехал брат Доры. Михайловны — Олег Михайлович. Профессиональный военный, он долгие годы служил в Закавказском военном округе, а после увольнения вернуться на родину.

До приобретения собственного жилья Олег Михайлович поселился у своей племянницы — Верочки, в доме Гулливера. Вечерами полковник в отставке и процветавший бизнесмен Алексей Павлович Сучков играли в карты и шахматы и вели долгие разговоры.

— Что у вас тут за бардак? — высказывал неудовольствие Олег Михайлович. — Русский в Тбилиси или Баку должен быть серой мышкой, больше молчать, чем говорить, не лезть на глаза, переносить обиды. А здесь иду и читаю: «Ресторан „Сулико“, „Зал игровых автоматов „Сабуртало“, казино «Риони“… Вас это не задевает?

Гулливера задело. И в самом деле, почему не окоротить натиск кавказцев?

В будничный день — в среду, когда в казино «Риони» не бывало особого наплыва искателей удачи, Гулливер почтил заведение собственным появлением, оставив серый «Мерседес» за два квартала.

У входа в казино лениво прохаживались два крепыша со скучающими лицами, в форме грязно-серого цвета. У обоих справа на груди виднелись черные ленточки с желтыми буквами. По-английски читалось «Секьюрити». Должно быть американцам, если они вдруг здесь появятся, следовало сразу понять, что с безопасностью в казино дело поставлено круто, и тут же отказаться от коварных замыслов, если они возникнут.

Над входом красовалась вывеска «Ресторан-казино „Рустави“. Не забегаловка, не пельменная, даже не трактир, а игорный дом и ресторан в одной упаковке.

Не обращая внимания на стражей дверей, Гулливер потянул бронзовую ручку на себе!.

Невидимое устройство включило магнитофон, и тут же грянули такты «Славься», словно не скромный посетитель пожаловал, а на Красную площадь выехал маршал принимать военный парад.

Мгновенно перед Гулливером возникая девица в белой полупрозрачной блузке, в юбке, сшитой не для того, чтобы прикрывать нечто, а выставлять его как намек на самые широкие возможности заведения, с небольшим подносом, на котором стояла маленькая, с наперсток, рюмочка водки и лежал сандвич — кусочек розовой семги на миниатюрном ломтике хлеба. Обе части соединяла красная пластмассовая шпилечка, воткнутая в семгу.

Гулливер взглянул на девицу без какого-либо интереса. Небрежно махнул кистью руки от себя, словно отмахивался от назойливой мухи.

— Потом.

Девица растерянно отступила. Она давно привыкла к тому, что входившие не только не отказывались от призовой рюмки, но даже задерживались у входа, если её быстро не подносили. Затем следовал ласковый хлопок по туго обтянутой попе, и на подносе появлялась бумажка с монограммой Центрального банка России, а порой и с зеленой спинкой.

Гулливер, небрежно отодвинув плечом удивленную даму, прошел в глубь помещения.

Зал казино был узкий и длинный. В нем размещались три игровых стола, затянутых зеленым пластиком. На двух крайних в роли крупье выступали девицы — блондинка и брюнетка, — обе в белых брючных костюмах, сработанных руками прекрасного закройщика. На центральном столе игру направлял хлыщеватый мужчина в черной тройке, в сияющей белизной рубашке, с белым галстуком-бабочкой. На бесстрастном лице — его выражение долго и тщательно отрабатывалось перед зеркалом под руководством опытного педагога-физиономиста — ни радости, ни сожаления, эдакая статуя Фемиды в мужском обличье без повязки на глазах.

Особого духа порочности и азарта, который, казалось бы, должен витать в воздухе, не ощущалось. Здесь все происходило деловито и даже скучно, как в механизированном цехе перераспределения денег: ваш проигрыш — наш выигрыш. И привет!

Проигравшие не устраивали истерик: выглядеть невезучим, который публично потерял штаны, никому не хотелось. Огромные выигрыши, от которых захватывает дыхание, здесь почти не выпадали. Завсегдатаи чаще проигрывали то, что сумели сделать в других местах.