Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович - Страница 33

— В такой же мере утечка может произойти и на грузинском пограничном пункте в Шатили.

— Именно потому я сказал, что не доверяю грузинам, а не этому торговцу мандаринами, с которым мы говорили.

— Он в самом деле торговал мандаринами?

— Не знаю, но судя по тому как он пытался со мной говорить, вежливость ему прививали на базаре.

— Как говорят, за словом вы в карман не лезете. И все же грузин, мне кажется, вы не любите.

— Сказать откровенно?

— Да, конечно.

— Я скорее не люблю американцев.

— Не боитесь испортить со мной отношения? Американцы — наши союзники.

— Мистер Бен Ари! Можно подумать что американцы любят нас, русских.

Бен Ари засмеялся.

— Откровенность за откровенность. Сказать, что я вас люблю, было бы неправдой. Но ваша прямота подсказывает, что вам можно полностью доверять.

— Спасибо.

— Значит, вы мне тоже доверяете? Почему? А если я вас обману? В игре находятся большие деньги…

— Обманывать меня вам не резон. Во-первых, по той причине, что на кону ваша личная репутация. Из-за суммы, о которой идет речь, вы её портить не станете. Ведь в случае если все пройдет успешно, вы получите куда большие дивиденды. Разве не так? Во-вторых, вы понимаете, что я не бросаюсь в воду, не подумав, как из неё выплывать. Верно?

— Вы правы, — согласился Бен Ари. — Что касается полковника Окропиридзе, он, возможно, не плохой военный.

— Я ему не судья, однако замечу, что грузины никогда не были хорошими военными. Артисты, футболисты, киношники — это да, но только не вояки. Армяне — другое дело. Советские маршалы Баграмян, Бабаджанян, адмирал Исаков… Для меня эти имена что-то значат. А теперь другие. Вы их конечно знаете. Маршал Советского Союза Берия. Генералы Гоглидзе, Рухадзе, Церетели, Цанава, Рапава. Этих монстров сегодня не помнят, но все они состояли в штате сталинских палачей, там получали звезды на погоны и ордена. Впрочем, давайте вернемся к нашему делу. Скажите, на переходе в Шатили нас будут ждать только ваши люди или вы появитесь там сами?

— Там будут и мои люди и я. Вас устраивает?

— Вполне. Куда важнее, чтобы после того, как мы возьмем шейха у меня была возможность связаться с вами. Я сообщу время, когда выйду к Шатили. Вы добавите к этой дате пять или шесть дней и назовете это время грузинам. Сами останетесь на границе.

Вечером Полуян отправился на Ленинский проспект, навестить своего старого командира генерала Буслаева, под началом которого служил в Афганистане.

Дверь квартиры открыл сам хозяин. Полуян, не встречавший генерала более десяти лет, был потрясен тем, насколько постарел и сдал некогда крепкий и дышавший здоровьем мужчина. Стараясь не показать своих чувств, протянул руку:

— Здравия желаю, Василий Митрофанович!

— А ведь не узнал, верно? Ладно, не тушуйся. Жизнь нас украшает не столько орденами, сколько ранами и болячками.

— У вас было два ранения, это?

— Ну, о ранениях я уже забыл. Все давно заросло. А вот уже в отставке у меня отняли желчный пузырь, вырезали аденому, прооперировали грыжу. Теперь я весь в шрамах, как старый морской разбойник.

— А как мотор? Это ведь главное, — Полуян задал вопрос тоном большого знатока сердечных проблем, хотя его самого они ещё никоим образом не коснулись.

— Стенокардия, — сказал Буслаев и вздохнул. — Грудная жаба, по-русски.

— Болезнь неприятная, но надо надеяться…

— Ладно, оставим эту тему. Тем более для меня стенокардия не болезнь, а образ жизни. Мы же жили под пулями и не думали каждую минуту: попадет или пролетит мимо. Нет, мы жили, хотя и знали, что кто-то носит нашу смерть в рожке своего автомата. Это единственная разница для нас между войной и миром. В мирное время мы носим свою смерть в себе. И здоровые, и те, кого именуют больными. Все болезни от самой жизни, смерть — тоже. Лучше скажи, что тебя привело в Москву? Бизнес, как теперь говорят, или обычное любопытство? И давай, проходи в комнату. Посидим, как положено.

Генерал сам разлил коньяк: себе поменьше, Полуяну — побольше…

— За тех, кто с нами, — поднял свою рюмку Буслаев. Выпил и повторил вопрос. — Так ты по делам?

— Да, конечно. Если позволите, то и вас помучу вопросами. Разрешите?

— Что за церемонии? Я даже рад, что кому-то ещё могу пригодиться.

— Василий Митрофанович, вы долго служили на Кавказе. Знаете особенности театра военных действий. Мне было бы полезным послушать ваши советы.

— Я понимаю, спрашивать о причинах такого интереса не стоит.

— В общих чертах обычное дело. Глубокая разведка и захват языка.

— Ты же вроде ушел из армии. Значит, по линии штаба РАП?

Полуян смущенно улыбнулся.

— Я лежу, Василий Митрофанович. Что такое РАП?

— Ты не знаешь? Это координационный штаб Российских армейских профессионалов. Обычно он предоставляет боевую работу по контрактам тем, кто ушел из кадров.

— Нет, меня отыскали друзья, с которыми приходилось работать.

— Значит, говоришь, захват языка? С шумом или без?

— Предельно тихо.

— Группа большая?

— Минимальная. Шесть человек, не больше.

— Разумно. Чем короче строй, тем меньше в нем лишних… А район, как я понимаю — Чечня.

— От вас мне нет причин таиться.

— Дело не только в тебе. Дело в нашей общей дурости. Разве можно представить, что в армии, которая имеет ракетные войска, имеет военно-воздушные силы и ПВО нет ни одного горно-стрелкового полка? Я не говорю уже о дивизии. Ты бы спросил министра обороны Сергиенко, почему это так. Думаешь, ответит? Сидя в бункере ракетной шахты он никогда не задумывался, что такие нужны. Потому, если где-то бывает нужна затычка бросают спецназ, десантуру или морпехов. Между тем, горы — стихия особая. Даже если ты сумел заползти на вершину и увидел сверху орлов, горцем ты ещё не стал. Ты вот что…

Буслаев смущенно кашлянул и замялся.

— Слушаю вас, Василий Митрофанович.

— Неудобно и говорить, ещё обидишься… Но ты сразу к вершинам не рвись. Дай людям хотя бы пять дней на акклиматизацию. Спешка в горах подводит…

Они проговорили почти три часа. Прощаясь, генерал долго тряс Полуяну руку.

— Спасибо тебе, не забыл. Я ведь провожу время в одиночестве. И ничего не поделаешь — такова генеральская участь. У начальства мало друзей. Те, кто стояли ниже тебя — подчиненные. Те, кто выше — начальники. Возвращаешься в первобытное состояние, снимаешь погоны и сразу оказываешься никому не нужным. Особенно это стало ясно, когда умерла жена. Дети выросли. У них свои проблемы. С моим мнением они не считаются. Видимся редко. Да я их и не виню…

Когда Буслаев закрывал дверь, Полуян заметил в его глазах слезу. А может это ему просто показалось.

С утра следующего дня Полуян, Ярощук и Резванов на конспиративной квартире в центре города встретились с полковником Бойко. Разговор был деловой и профессиональный.

Сперва Полуян подробно рассказал о беседе с Бен Ари, затем описал встречу с господином Окропиридзе, не забыв упомянуть о вине, которое лучше в полной мере отвечало вкусам тех, кого мучает низкая кислотность.

Затем Полуян разложил карту-схему, полученную у Бен Ари. Он просидел над ней всю ночь и был готов доложить свои соображения.

— Я прикинул возможный маршрут группы в район Мертвого города, так чтобы он увязывался с обстановкой боевых действий в Северной Чечне. Если интересно, взгляни. Кстати, примерно в этом районе проходят и группы моджахедов, которые идут через Азербайджан на заработки в Чечню.

— Показывай.

Все склонились над картой.

— Границу Дагестана и горной Чечни, — продолжил доклад Полуян, водя по карте карандашом, — мы перейдем через перевал на Снеговом хребте с отметкой 2997. Дальше по реке Хуландойахк до её впадения в Шарааргун. Там место пустынное и есть брод…

— Есть иное предложение…

Все посмотрели на Бойко, который прервал докладчика.

Полуян склонил голову.

— Мы слушаем.

— Снеговой хребет вам целесообразней перейти по перевалу Ягодак. Пути здесь более нахожены, а само седло несколько ниже по высоте — всего 2838. Затем надо двигаться до устья правого притока Шарааргуна и по нему выйти к развалинам аула Хашелдой. У старого кладбища на берегу Шарааргуна переправится через реку к развалинам Духархой. Здесь у аула Шара начинается дорога, которая ведет в райцентр Итум-Кале.