Чеченский разлом - Щелоков Александр Александрович - Страница 19

— У меня нет возможности вести перестрелку в центре города. Это был Бадай…

— Хорошо, может ты скажешь, что мне теперь делать?

— Босс… — Шалико смотрел на Нодаришвили исподлобья, словно буравил его взглядом.

— Что, босс?

Анзор любил, когда его положение определяли этим крутым американским словом, но сейчас, когда Шалико возражал, оно ему явно не нравилось.

— Надо платить, — упрямо повторил Шалико.

— А если у меня нет денег?

— Аргумент был железным в своей убедительности, но на телохранителя впечатления он не произвел.

— Продайте машину, дом и расплатитесь.

— Пхе! — сказал Анзор брезгливо, — ты же прекрасно знаешь: у меня нет машины и дома. Все это принадлежит жене.

— Босс, это аргумент для налоговой инспекции. Бадай на него не обратит внимания.

Анзор задумался.

— А если мне уехать на время?

— Босс, это ничего не изменит. Им нужны не вы, а ваши деньги. Вы уедете, а вашей жене придется продать «Мерседес» и дом. Ко всему она народит вам детей, похожих не на вас…

— Ты выбирай выражения, — вспылил Анзор, понимая, что Шалико в чем-то прав. — Я тебе за что плачу? За физическую защиту. Вот и думай, как её обеспечить.

— Тогда приехали, — сказал Шалико упрямо. — Самоубийством я кончать не хочу и потому выхожу из этого поезда.

— У тебя контракт.

— Верно, но где там сказано, что мне придется защищать вас от Бадая? Есть там такое?

В тот же вечер Анзор улетел в Москву. Он поднимался по трапу в самолет, низко опустив голову и надвинув на глаза шляпу: наивная уловка человека, смотревшего детективные фильмы. Небольшой черный кейс с документами и деньгами он нес, прижимая обеими руками к груди.

Поднявшись на верхнюю площадку трапа, перед тем как сделать шаг в открытый люк, Анзор бросил быстрый взгляд на летное поле. Ничего подозрительного не заметил. С облегчением вздохнул и вошел в самолет.

Бортпроводница, молоденькая черноволосая, приветливо улыбнулась новому пассажиру и, почему-то выделила его из общего ряда. Она вежливо предложила:

— Я проведу вас к месту. Прошу, пожалуйста.

Анзору это понравилось, и он, преисполненный чувства достоинства, двинулся по проходу за стюардессой с удовольствием наблюдая как у той аппетитно покачиваются широкие бедра.

— Вот сюда, — предложила проводница, показав Анзору на место. — Здесь будет очень удобно.

Рядом у иллюминатора кресло уже было занято. В нем сидел плотный блондин, читавший московскую «Независимую газету».

То, что он русский, Анзору сразу понравилось. От соотечественников он ничего хорошего в тот момент не ожидал.

— Здравствуйте, — сказал Анзор соседу и опустился в кресло.

Сосед, не отрываясь от чтения, буркнул нечто невразумительное. Он явно не собрался заводить беседу, и это Анзору понравилось ещё больше.

Они прилетели в аэропорт Внуково в сумерках. Еще в самолете Анзор надел шляпу и надвинул её на глаза. Вслед за ним по трапу спустился его сосед. При выходе из аэропорта, он неожиданно прибавил шагу и взял Анзора под локоть.

— Спокойно, Нодаришвили. Пойдешь со мной. И без шума.

Что— то твердое, полное скрытой угрозы уперлось в правый бок Анзору. В то же мгновение с другого бока к нему пристроился мощный грузин с фигурой борца.

Сжав Анзора печами, они повели его к черному «Мерседесу», стоявшему прямо под знаком «Остановка запрещена».

Анзор бросил взгляд на номер машины. На белой табличке с большим прямоугольником, раскрашенным в цвета российского флага — белый, синий и красный четко смотрелись буквы и цифры: «В-018 АА». Запомнить их было совсем нетрудно.

— Садись, садись, — блондин подтолкнул Анзора к машине и профессиональным ментовским движением попытался придавить ему голову вниз, чтобы пассажиру было проще пролезть в салон. Именно в тот момент Анзор пошел на рискованный шаг. Согнутым локтем он ударил блондина под ложечку, сбросил с рук плащ, прикрывавший наручники, и потрясая ими, подбежал к милиционеру, стоявшему неподалеку.

— Товарищ капитан! Меня захватили!

— Стоять! — в самое ухо Анзора выкрикнул блондин, тут же оказавшийся рядом. Он ударил кулаком Анзору поддых.

Анзор согнулся в поясе и захрипел.

— Федеральная служба безопасности! — объявил блондин милиционеру и протянул удостоверение.

— Нет проблем, товарищ полковник, — сказал капитан, даже не взглянув на документ, который ему предъявляли. — Пока вас не было я уже проверил водителя.

Прямо из машины Гоги позвонил Бадришвили по сотовому телефону.

— Бадай, посылка прибыла. Мы её получили. Куда везти?

— Остановишься на Университетском проспекте. На старом месте. Я там буду вас ждать.

— Бадай! — голос Гоги завибрировал. — У этого поца шикарная баба. Учти: красавица княжеских кровей. И все такое…

— Это намек? — Патриций сально хихикнул.

— Бадай, это просто предложение от нашего стола вашему.

— Спасибо, дорогой, я понял.

Улаживать некоторые конфликты Бадай любил лично. Ему доставляло немалое удовольствие видеть, как при разговоре с ним слетает спесь с людей, считающих себя крутыми дельцами, деловыми авторитетами, как они утрачивают гонор, бледнеют, начинают трястись и терять голос, когда начинают понимать, что из их рук уплывает все — власть, деньги, положение в обществе, а возможно и сама жизнь.

К бульвару, разделявшему две полосы движения на Университетском проспекте Бадришвили подъехал, когда Москва утонула в глубоких сумерках. На перекрестках в автоматическом режиме переключали света светофоры: красный, желтый, зеленый, красный…

— Здесь, — сказал хозяин водителю и тот плавно притормозил. Машина дважды мигнула подфарниками и погасила огни. Сразу же кто-то из людей, стоявших плотной группой на бульваре, сделал в воздухе круг горящей сигаретой.

— Я выйду, — сказал Бадришвили. — Пойду посмотрю, что там у них…

Минуту спустя он уже объяснял земляку положение, в которое тот попал.

— Ты дурак, Анзор! Высшее образование тебе не пошло впрок. Тебе требуются репетиторы. Ну, что молчишь?

В это время Гоги толкнул рукой Анзора в плечо.

— Тебя спрашивают или меня?

Нодаришвили гордо молчал.

— Знаешь, в чем твоя ошибка? — продолжил Бадай. — Деньги можно скрывать от налоговой инспекции. А вот личный долг для коммерсанта при капитализме — дело святое. Э-э… Ты эту святость опорочил. Теперь тебя ждет строгая кара. Эти ребята могут убить тебя прямо сейчас, но я решил иначе. Э-э-э… Они отвезут тебя домой. Там ты объяснишь супруге, что ей придется расстаться с домами в Тбилиси и в Москве, с дачей в Каджори, с обеими машинами. Добровольно расстаться… э-э-э… чтобы спасти жизнь. И не пытайся бежать. Мои люди тебя будут стеречь, пока мы не уладим конфликт. Ты понял? Завтра я приеду к тебе в гости. Встречай. Там все и решим окончательно. Э-э, ты понял?

Анзор Нодаришвили гордился женой. Тина была женщиной видной. Богатое тело, молодая восточная красота заставляли мужчин бросать на неё завистливые и откровенные взгляды.

В советской Грузии на каждый квадратный километр площади приходилось больше кандидатов наук, чем на любой из стальных территорий страны.

В царской России на тех же площадях Картлии и Мегрелии места кандидатов наук занимали князья — гордые грузины голубые по крови.

Тина Гогуадзе родилась в семье бухгалтера республиканского аптекоуправления, но в её жилах текла благородная кровь князей рода Гогуадзе, последний из которых служил в личном конвое российского императора Николая Второго.

Княжеский род Гогуадзе был небогатым, но члены его всегда отличались высокими амбициями и безмерным гонором. Революция сослужила наследникам хорошую службу: у них появилась возможность говорить, что проклятые большевики лишили их всего — недвижимости, виноградников, скакунов, которые в принципе уже до революции были заложены-перезаложены, проиграны в карты, промотаны и пропиты.

Когда стало известно, что на Тину положил глаз и сделал ей предложение процветающий предприниматель Анзор Нодаришвили, безродный, но богатый, члены княжеского клана — далекие и близкие — ощетинились неприятием. Родной дядя тины Шалва Гогуадзе, играя французским прононсом, произнес ужасное слово «мезальянс». Казалось все окончится, не состоявшись. Тем не менее оказалось, что никто из родни и пальцем не шевельнул, чтобы расстроить брак. В глубинах благородных душ носители голубой крови были не прочь образовать союз с владельцем предприятия, которое было основано не на фундаменте благородной грузинской валюты — лари, равной по амбициям американскому доллару, а на самом зеленом долларе, который далеко не равен грузинскому лари.