Террористы (Наёёмные убийцы) - Вале Пер - Страница 67

— Он находится в Фарсте. Там такие кривые улицы, что ничего не стоит запутаться. Скажи ему, чтобы вышел и ждал на том же углу, я заберу его через двадцать минут.

— Слышу, слышу, — сказал Рад.

Рея уже надела красные резиновые сапоги. Застегивая куртку, открыла наружную дверь.

— И не смей подходить к плите, понял? — крикнула она.

— Деликатная у тебя знакомая, — рассмеялся Рад. — Как ее зовут?

— Сам спросишь, — ответил Мартин Бек. — Пока.

У Реи был старый автофургон «вольво», с помощью которого она нагоняла страх на пешеходов и автомобилистов. Знатоки презрительно называли эту конструкцию трактором или паровым катком, на самом же деле машина была отменная, потому что никогда не капризничала и не ломалась. Недаром завод снял эту марку с производства. Рея видела в этом одно из многих свидетельств того, что капитализм подчиняется только своим собственным законам.

Через сорок четыре минуты она вернулась с Радом. Видно, они сразу поладили, потому что еще из лифта до Мартина Бека доносились их веселые голоса и смех.

Сбросив куртку, Рея глянула на часы и помчалась на кухню.

Рад осмотрел квартиру и заключил:

— Не так уж и плохо для Стокгольма. Потом спросил:

— А что, собственно, произошло сегодня? В таком городе разве постовой может что-нибудь знать толком? Стой и пялься, куда тебе приказано пялиться, вот и все.

Он был прав. В таких случаях постовые знали ровно столько, сколько солдат на поле боя, а именно — ничего.

— Одна девушка застрелила премьер-министра. Спряталась в Риддархольмской церкви, а секретная полиция, которой было поручено наблюдение, прозевала ее.

— Не могу сказать, чтобы я принадлежал к числу его поклонников, — сказал Рад. — И все же я не вижу в этом никакого смысла. Через полчаса они поставят взамен другого, который будет ничем не лучше.

Мартин Бек кивнул. Потом спросил:

— Какие события в Андерслёве?

— Событий куча. Но все приятные. Например, мы с Калле спасли монопольку. Кое-кто добивался, чтобы прекратили продажу спиртного, но поди потягайся с начальником полиции и священником.

— А Фольке Бенгтссон как поживает?

— Хорошо, надо думать. Такой же, как всегда. Но вот новость: какой-то полоумный стокгольмец купил дом Сигбрит себе под дачу. — Он громко рассмеялся: — И с Бертилем Мордом чудо приключилось.

— Какое же?

— Мне надо было утрясти с ним кое-какие вопросы, как распорядиться имуществом и все такое прочее. Вдруг выясняется, что он продал свой дом, и кабак, и вещи и снова в море подался. Говорят — ему кто-то посоветовал. Кто бы это мог быть?

Мартин Бек промолчал. Это ведь он посоветовал.

— Ну вот, мы принялись его разыскивать, разослали письма во все концы на английском языке и наконец получаем ответ на роскошной бумаге от одного пароходства в Тайбэе, с острова Тайвань, и там написано, что они наняли капитана Морда четыре месяца назад в Либерии и теперь он командует теплоходом «Тайвань Сан», который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна?

— Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, — сказал Мартин Бек. — Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался.

— Сам, — хитро заметил Рад. — Значит, это ты…

Мартин Бек кивнул.

— А еще, — продолжал Рад, — меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция.

— В самом деле?

— Инфаркт просто так не бывает, — сказал Рад. — Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже…

Вошла Рея, и Рад осекся.

— Что ему запретили? — спросила она.

Рад объяснил, что.

— Бедняжка, — сказала Рея и снова вышла на кухню.

— И еще одна деталь, — продолжал Рад. — Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому, что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне.

— Тебе только в группе расследования убийств работать, — сказал Мартин Бек.

— Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах.

— Кто там сказал «мерзкая баба»? — крикнула Рея из кухни.

— Надеюсь, она не «красный чулок», — произнес Рад вполголоса.

— Нет, она не феминистка, — ответил Мартин Бек. — Хотя иногда надевает красные чулки.

— Это я сказал! — крикнул Рад.

— Ладно, — отозвалась Рея, — лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло.

Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев.

Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным.

Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда-либо, отвечало фамилии.

В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил:

— Приветствуешь своего зверобоя?

Мартин Бек кивнул.

Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать.

Прием в «Сталльместарегорден» прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о «трагическом эпизоде», но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения.

Гюнвальд Ларссон даже заподозрил, что речи писал для них один и тот же человек.

Мёллерова ближняя охрана в этот день не оставила ни одной лазейки, и члены спецотряда не показывались. Большинство из них дежурили на участках, другим предоставили отгул. Только Рикард Улльхольм честно трудился — во всяком случае, он сам так считал. Сидя дома на кухне, он писал и остался вполне доволен, настрочив в общей сложности одиннадцать заявлений на имя парламентского комиссара. В большинстве заявлений он ограничился обвинениями в нерадивости, непригодности и коммунизме, но в доносе на Мартина Бека пошел дальше, указав, что лично подвергся оскорблению с его стороны. Рикард Улльхольм дослужился до инспектора и в качестве такового не мог мириться с тем, чтобы ему говорили «что ты тут разорался». В каком бы чине ни был говоривший.

Гюнвальд Ларссон весь вечер томился скукой и только однажды открыл рот. А именно, глядя на оттопыренный под мышкой пиджак Каменного Лица, он обратился к Эрику Мёллеру, который в эту минуту случайно тоже оказался в гардеробе:

— Как получилось, что этот тип расхаживает с оружием в чужой стране?

— Специальное разрешение.

— Специальное разрешение? И кто же его выдал?

— Кто выдал, того уже нет в живых, — невозмутимо ответил Мёллер.

Шеф сепо удалился, и Гюнвальд Ларссон погрузился в размышления. Не очень разбираясь в юридических тонкостях, он спрашивал себя, можно ли вообще, а если да, то насколько долго можно считать имеющими силу разрешения покойников на противозаконные действия. Он так и не пришел ни к какому выводу, и вскоре поймал себя на чувстве жалости к человеку с каменным лицом.