Полиция, полиция, картофельное пюре! - Вале Пер - Страница 32

— Никакого прогресса? Это после недели расследования? С участием наших самых лучших сил?

Мартин Бек глубоко вздохнул.

— Я не знаю, сколько преступлений я раскрыл, но достаточно много. Могу заверить тебя, что мы делаем все возможное.

— Я в этом уверен, — сказал Малъм уже спокойнее.

— Я хотел подчеркнуть в первую очередь не это, — продолжал Мартин Бек, — а скорее тот факт, что одна неделя часто слишком короткий срок. Вообще-то дело идет не о неделе, как ты знаешь. Я приехал сюда в пятницу, а сегодня среда. Два года тому назад, значит, еще до тебя, мы взяли человека, который совершил убийство шестнадцатью годами ранее.

— Да, да, я все это знаю. Но ведь это не простое убийство. Могут произойти международные осложнения, — сказал Мальм, и в голосе его прозвучало отчаяние. — Они уже есть.

— Какие же?

— На нас оказывают упорное давление некоторые иностранные дипломатические представительства. И я знаю, что агенты органов безопасности уже прибыли из-за границы. Они скоро появятся или в Мальмё, или в Копенгагене. — Он сделал паузу. И продолжал подавленным голосом: — Или здесь у меня.

— Ну, — возразил Бек в утешение, — они, во всяком случае, не могут наделать большей суматохи, чем Сепо.

— Полиция безопасности? У них есть человек в Мальмё. Вы сотрудничаете с ним?

— Не могу утверждать этого.

— Вы встречались?

— Я его видел.

— И это все?

— Да. И этого-то нелегко было избежать.

— Я не могу избавиться от впечатления, что ты слишком легко относишься к этому делу. Тут нельзя работать кое-как, — произнес Мальм твердо и решительно. — Виктор Пальмгрен был одним из известнейших людей не только в Швеции, но и за границей.

— Да, о нем вечно писали в иллюстрированных журналах.

— Хампус Бруберг и Матс Линдер — тоже люди незаурядные, и нельзя с ними обращаться как кому вздумается. К тому же мы должны быть очень осторожны с тем, что даем в прессу.

— Я лично не даю ни слова.

— Как я уже тебе сказал в прошлый раз, если некоторые стороны деятельности Пальмгрена получат огласку, это может принести непоправимый вред.

— Кому же?

— Обществу, конечно. Нашему обществу. Если станет известно, что на правительственном уровне знали о некоторых сделках…

— То…

— Это может привести к очень серьезным политическим последствиям.

Мартин Бек питал отвращение к политике. Если у него и были политические убеждения, то он держал их при себе. Он всегда пытался отделаться от поручения, если оно могло иметь политические последствия. Вообще как только заговаривали о политических преступлениях, он упорно молчал. Но на этот раз не удержался.

— Для кого?

Мальм издал такой звук, будто ему всадили нож в спину.

— Мартин, сделай все, что возможно, — умоляюще сказал он.

— Да, — мягко ответил Бек. — Я сделаю все, что могу… — И, помолчав, прибавил: — …Стиг. — Он в первый раз назвал главного инспектора по имени. По-видимому, и в последний.

Кончался день совсем уныло. Расследование дела Пальмгрена зашло в тупик.

Вообще же в полицейском управлении было необычное оживление. Полиция Малъмё обнаружила в городе два публичных дома, к большому огорчению тамошнего персонала и к еще большему огорчению клиентов, попавших в облаву. Оса Турелль явно была права, когда говорила, что у нее много дел.

Мартин Бек ушел из управления часов в восемь. Аппетита не было. Он заставил себя на всякий случай съесть бутерброд и выпить стакан молока в кафетерии на площади Густава Адольфа. Жевал долго и тщательно, рассматривая в окно подростков, куривших у квадратного каменного бассейна на площади гашиш и выменивавших наркотики на украденные граммофонные пластинки. Полицейских поблизости не было видно, а люди из комиссии по охране детей явно были заняты чем-то другим. Потом он медленно побрел вдоль Седергатан, пересек Стурторьет и направился к гавани. В половине одиннадцатого он был в отеле.

В холле Бек сразу обратил внимание на двух человек, сидевших в креслах направо от входа в ресторан. Один высокого роста, лысый, с пышными черными усами и очень загорелый. Другой горбатый, почти карлик, с острыми чертами бледного лица и умными черными глазами. Оба были безукоризненно одеты, на обоих — блестящие как зеркало черные ботинки, и оба сидели неподвижно, глядя в одну точку. На столике перед ними стояла бутылка вина и два бокала. Иностранцы, подумал Мартин Бек. Отель кишел иностранцами, а среди множества флагов, реявших перед зданием, было минимум два, которые он не смог распознать.

Пока он брал ключ у портье, Паульссон вышел из лифта и подошел к столику незнакомцев.

XXIV

В комнате горничная уже все приготовила к ночи, постелила постель, положила коврик к кровати, закрыла окно и задернула гардины.

Мартин Бек зажег лампу на ночном столике и взглянул на телевизор. У него не было желания его включать, да и передачи уже, наверное, закончились.

Он снял ботинки, носки и рубашку. Отдернул гардины и открыл настежь двойное окно. Опершись о подоконник, стал смотреть на канал, железнодорожный вокзал и гавань. Проходили освещенные пассажирские суда, у входа в гавань гудел паром. Движения на улицах почти не было, а перед вокзалом стоял длинный ряд такси с зажженными огоньками и открытыми дверцами. Водители болтали друг с другом; машины выкрашены в более или менее веселые цвета, не черные, как в Стокгольме.

Ложиться не хотелось. Вечерние газеты он уже прочитал, а взять с собой какую-нибудь книгу забыл. Да и читать не было охоты, а если захочется, то в каждой комнате гостиницы есть библия и телефонный каталог. Было у него и заключение о вскрытии трупа, но его текст он знал почти наизусть.

Мартин Бек смотрел в окно и чувствовал себя одиноким. Он сам этого хотел, иначе мог бы сейчас сидеть в баре, или дома у Монссона, или в каком-нибудь из множества других мест. Ему чего-то не хватало, но он не знал — чего.

Послышался легкий стук в дверь. Очень легкий. Если бы он спал или принимал душ, то не услышал бы.

— Войдите, — сказал он, не оборачиваясь. Услышал, что дверь открылась.

Может быть, это готовый броситься на него убийца. Если тот выстрелит в затылок, Мартин Бек упадет в окно и разобьется о тротуар. Он улыбнулся и повернул голову.

Это был Паульссон в своем клетчатом костюме и ядовито-желтых ботинках. Вид у него был несчастный. Даже усы не казались такими шикарными, как обычно.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Можно войти?

— Конечно, — ответил Мартин Бек. — Садись.

Сам он отошел и сел на край кровати. Паульссон уселся в кресло. Лоб и щеки у него блестели от пота.

— Сними пиджак, — предложил Мартин Бек. — Здесь можно не соблюдать этикет.

Паульссон долго колебался, но наконец начал расстегивать пуговицы. Сняв пиджак, старательно сложил его и повесил на ручку кресла.

Под пиджаком была рубашка в широкую полоску светло-зеленого и оранжевого цветов. В наплечной кобуре револьвер. Мартин Бек подумал, сколько времени понадобится, чтобы добраться до оружия, пока справишься со сложной процедурой растягивания пуговиц.

— Ну, что тебя беспокоит? — беспечно спросил он.

— Я… Я хочу спросить тебя.

— О чем?

Наконец, по-видимому, после больших усилий над собой, Паульссон произнес:

— Добился ты чего-нибудь?

— Нет, — ответил Мартин Бек. И из вежливости прибавил: — А ты?

Паульссон печально покачал головой. Любовно погладил усы, словно пытаясь набраться новых сил.

— Все это так сложно, — произнес он.

— Или, наоборот, очень просто, — сказал Бек.

— Нет, — возразил Паульссон, — не думаю. А самое скверное… — Потом, с проблеском надежды во взгляде, спросил: — Ты получил от них нагоняй?

— От кого?

— От шефов в Стокгольме.

— Они немножко нервничают, — ответил Мартин Бек. — А что самое скверное, как ты сказал?

— Будет международное расследование, политически очень сложное. Всестороннее. Сегодня вечером два иностранных агента безопасности уже приехали сюда. В гостиницу.