Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Шутов Юрий Титович - Страница 52

— Пшик! Извинения Томко?! Да что они стоят по сравнению с ухлопанными силами по их добыванию? Тем более, что время — это теперь те же деньги. А вот, скажем, на похоронах адмирала можно было бы сделать скорбно-красивый шаг к примирению с покойным и даже подписать пышный некролог. Труп врага, как известно, всегда хорошо пахнет и ведет себя очень достойно, — засмеялся, резюмируя сказанное, «патрон».

«Палермо какое-то! Начитался где-то о сицилийской мафии» — про себя отметил я, но вслух сказал, что подписывая, скажем, пятый — седьмой некролог, не исключена возможность стать жертвой статистики собственной результативности в борьбе со своими врагами.

— Зачем же всех хоронить? — вконец размечтался патрон, — можно просто по сусалам дать, но профессионально. Многие уже переходили требуемый момент получения.

— Может быть, поискать иные методы воздействия? — отреагировал я полувопросом-полушуткой.

— А какие? Суды, как мы выяснили на примере с Томко, в сегодняшнем их виде не годятся — это дьявольский промысел, неповоротливый и в подобных делах практически безрезультативный, что у меня, как юриста, не вызывает сомнений. Кроме того, карать врагов судом — значит, нужно фабриковать обвинение с использованием услуг множества исполнителей, а это само по себе хлопотно и не всегда безопасно. И потом, этот балаган с судейством заставляет терять веру в разумное вообще. Хотя одновременно с возможностями зубодробильной команды мускулистых помощников можно кое-кого протаскивать и через суд.

— А как же декларируемая всеми и всюду охрана прав личности, пусть даже тех же врагов? — Тема становилась для меня занятной.

— Все эти права, приоритеты, их защита законом и тому подобное хорошо для фасада власти. Мы же говорим о внутренних помещениях, которые всегда существовали и будут существовать, и где во все времена будет царить мрак бесконтрольной хозяйской силы.

— Сильно сказано, — похвалил я.

«Патрон», польщенный, сытно икнул, продолжая обыскивать глазами мою душу, затем тяжело поднялся и отправился опять мучить массажиста полюбившейся ему процедурой.

«Надо не терять из памяти эту фразу, — отметил я про себя. — Интересно, у кого он ее спер?»

Учитывая важность обсуждаемых порою тем, я по горячим следам вел для себя что-то типа дневниковых заметок, благодаря которым легко восстанавливал потом весь разговор в целом, почти дословно. Делал я это вполне откровенно и открыто, что никого не смущало, да, пожалуй, и не интересовали мои быстрые чирканья в неразлучном блокноте. Я же все конспектировал вовсе не для будущей книги, мысль написать которую пришла значительно позже, а для анализа и систематизации происходящего вокруг.

После следующего захода в парную, продлевающую, как считал «патрон», активное мужское долголетие, все его истекающее влагой, заляпанное банным листом тело демонстрировало изнеможение, на которое способны разве что трагические артисты хорошей школы, и то лишь к пятому акту. Собчак развалился на топчане, предусмотрительно застланном горячими простынями, и пожелал продолжить, видимо, интересующий его разговор.

Обнаруживая черты внимательного слушателя, я напомнил, что наш «юрист-гуманист» до второго посещения парилки вел разговор об идее создания некоей террогруппы для осуществления карательных дел романтического свойства, объявив эту идейку светочью правового прогресса, обещанного «демократами» народу. «Патрон» выслушал мой каламбур без обычной одобрительной улыбки, поэтому я уже серьезно спросил о том, как же он мыслит прикрывать промахнувшихся исполнителей, без чего, надо полагать, обойтись будет невозможно.

— Ну, во-первых, — начал Собчак, — желательно работать без промахов. Что же касается во-вторых, то мне один из руководителей главразведупра рассказал об их «конторе» в Москве, где нечто подобное давно существует. Вот и тут, в Ленинграде, нужно, лучше под какой-нибудь официальной крышей, скажем, ГУВД или КГБ, создать такое же подразделение, предварительно, конечно, заменив руководство.

«Ничего себе! Дерзновенный планчик по созданию банды!» — хотел я заметить, но смолчал.

— Надежные ребята, — продолжал Собчак фантазировать дальше, — прикрытые погонами и официальным положением, исполняют любые приказы своего командира под общей вывеской, скажем, «борьбы с организованной преступностью».

— Да, — перебил я. — Но подобная группа отсутствием результатов этой борьбы очень скоро бросится в глаза своим же коллегам; сперва — внешним бездельем, а потом могут раскрутить и дальше, тем более что общий фон преступности в связи с ухудшающимся экономическим положением в стране будет стремительно расти. Это не трудно предположить. И всем придется в поте лица усиливать борьбу с ней, а тут какое-то подразделение безмятежных сотрудничков. Нет! Взмыленные соседи-оперативники не потерпят этого хотя бы из злобной зависти и сразу выяснят, чем те занимаются. Вот тогда, в лучшем случае — скандал, который может смести с номенклатурного стола, как хлебные крошки, всех без исключения хозяев и заказчиков. Кроме того, у меня вызывает большие сомнения надежность таких парней, о необходимости которой здесь уже говорилось. Дело в том, что у большинства способных заниматься исполнением подобных... э... приказов, как правило, вместо мозгов желудок, поэтому они станут служить тому, кто их лучше накормит. Это тоже нужно учитывать, не забывая о полной противоправности их предполагаемой деятельности.

Собчак слушал лежа, полузакрыв глаза, потом поднялся с топчана и пересел в глубокое кожаное кресло, которое, приняв его тело, тяжко, по-человечески вздохнуло.

— Ну, во-первых, — повел он своим обычным назидательным тоном пастыря малочисленной секты, — усиление борьбы с преступностью нужно лишь имитировать, и вообще с ней эффективно бороться не следует. Ею нужно пугать население, давая постоянно понять, что только существующая власть способна защитить всех от ее разгула, и чем сильнее разгул, тем безропотнее будут жаться к властям налогоплательщики.

Я был весь внимание. Только что услышанное было уже чем-то принципиально новым. Либо «патрон» перепарился, либо закрадывалось подозрение, что юридические науки он в свое время одолевал только по настенным и настольным рукописям университетских аудиторий, а в хранилища первоисточников забегал лишь по нужде, не говоря уже о моральной стороне его суждений. И если же он действительно, без шуток считал уголовный террор гарантом доброго порядка, а также необходимым условием воспитания у населения любви к новой власти, то, несмотря на его докторскую степень, для науки Собчак был, скорее, пациентом, чем ученым. Правда, сам его интерес к теме этого разговора лишний раз доказывал, что искусством выживания, без которого нельзя рассчитывать на успех в любой борьбе, а тем более за высшую власть, Собчак владел в совершенстве. Назвать его посредственностью тут было бы явной нелепостью.

Собчак замолк и сделал вид, что задумался. Я также молчал. Способность мыслить по-настоящему — это такой же дар Божий, как, скажем, писать стихи или музыку. Одним дано, другим нет, и пытаться научиться этому дару чрезвычайно сложно. Вот почему многие просто делают вид, что он у них есть.

— Ваша правда! — продолжил Собчак свои построения в несвойственном ему направлении. — Этой группе периодически действительно нужно будет симулировать для отвода глаз свои достижения. Например, эффективный показательный арест какого-нибудь сверхизвестного прохвоста. Прохвост в тюрьме — народ в восторге, и работа налицо.

— Да! Но таких известных мало, и они, надо думать, опытны, умны и осторожны, поэтому вряд ли дадут законный повод для ареста, — возразил я.

— Опять не дотягиваем до уровня понимания задач, — заметил «патрон», с сожалением взглянув на меня как на несвежий кусок говядины. — Главное, чтобы прохвост был, ну а повод всегда найдется!

Это напоминало уже что-то из ежово-бериевских теорий. Я вновь стал присматриваться — не шутит ли он? Время ведь уже другое. В судах будут буксовать эти фальшивые дела. А сама жизнь невиновного человека, пусть даже и прохвоста, списанная на прикрытие чьих-то интересов, неужели и в наш век также ничего не стоит? Ведь, как всем известно из нашей истории, на эту тропинку стоит только соскользнуть, а дальше в построенную условиями целесообразности мясорубку произвола полетят головы совершенно невиновной публики. Все это уже у нас было. Меня самого когда-то затянуло в шестерни трансмиссии слепого к закону и глухого к воплям затянутых правового прокурорско-судебного беспредела.