Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Шутов Юрий Титович - Страница 50

Мы вышли во двор института и направились в противоположный угол обширной территории, к бане. Собчак продолжал сокрушаться по разбитым бутылкам, сожалея о крепости голов.

Ставшие в последнее время довольно частыми походы с «патроном» в баню я ценил и старался не пропускать. Собчак не пил, чтобы бывать пьяным, поэтому баня стала единственным местом его психического раскрепощения. Под ударами веников, в клубах пара, сильно ароматизированного припасенными мною разными травяными настоями, повседневная несменяемая маска «патрона» растворялась, словно болотная ряска, обнажая порой трясину собчачьего сердца. Отсюда ценность любого банного разговора в силу его почти искренности была несоизмеримо выше всей вместе взятой изрекаемой им постоянно и повсеместно лжи. Темы после распарки обсуждались всякие: от достоинств отдельных частей тела приглянувшейся ему официантки до эпохи явления «феномена Собчака» современникам и причин почему-то не очень сильно ощущаемой бурной радости человечества по поводу такого всевышнего благоволения. Откровенные и частые подозрения «патрона», что он принадлежит всему человечеству и что его возможная смерть от сердечного недуга, предсказанная хитрым Куликом, может стать катастрофой для населения планеты, Собчака сильно угнетали, а меня забавляли. Но тем не менее я решил для успокоения размагнитить «патрона» от куликовских чар при помощи заехавшего в Ленинград и подвернувшегося под руку известного оракула, «мага астрологии» Паши Глобы, которого как-то за ужином мне пришлось долго уговаривать заявить в очередных своих телепредсказаниях о будущих «долгих летах» «патрона», для убедительности сославшись, скажем, на «зашедшие друг за друга» близкрутящиеся планеты или еще какие-либо неприятности в созвездии, к примеру, Рака. На следующий день после вечернего телепрорицания Глобы радости Собчака не было предела. О моем же участии он не догадывался, поэтому, воодушевившись, вместо активизации в работе стал сильнее и чаще париться, уже невзирая на учащающийся при этом пульс.

Время, проводимое в банях, зачастую мною использовалось для доведения кругозора «патрона» до необходимого его должности радиуса. В этой связи приходилось, с учетом известного статистического материала, порой делать социально-экономические срезы исторически сложившегося городского потенциала. Надо отметить: Собчак первое время город не то чтобы не знал, он просто был в этом смысле абсолютно стерилен и воспринимал Ленинград только по адресам вузов, где подхалтуривал, да по маршрутам известного ему транспорта, и то в радиусе одной, максимум двух трамвайных остановок. Такая «осведомленность» «патрона» о субъекте своего управления меня сильно обескураживала. Почти ежедневно приходилось пожинать плоды этого незнания и общей его подавляющей некомпетентности. Дело в том, что есть такие показатели жизнедеятельности городского организма, которые у главы города должны быть постоянно просто на слуху. Например, если известно, что ежедневное хлебопотребление горожан составляет в среднем, скажем, 1000 тонн, то доклад о наличии в городе на складах в запасе 3000 тонн муки должен вызвать мгновенную тревогу, а не радость ее значительным в понимании простого обывателя количеством. Также сообщение о возрастании потребления того же хлеба, скажем, в два раза должно свидетельствовать об опасном нарушении продовольственного баланса и всех вытекающих производственных зависимостей с известными специалисту в обозримой перспективе последствиями. Все это было для «патрона» «темным лесом», где он порой даже ленился плутать. Отсюда непомерность его самодовольных телевосторгов по поводу, например, поставки в город к какому-нибудь празднику 100 тонн апельсинов. Об этом он с посрамляющей критиков гордостью заявлял как о блистательном личном вкладе в продовольственное обеспечение горожан, явно не отдавая себе отчет, что всего 100 тонн будут, скорее, свидетельствовать не о наличии в городе апельсинов, а просто о невозможности их купить. Ведь даже без учета населяющих область и приезжих один килограмм их будет приходиться на более чем 50 жителей, то есть человеку с грехом пополам может достаться по трети одной дольки. Поэтому подобное заявление вполне могло вызвать интервенцию магазинов и умерщвление людей при давке в очередях, а посему вместо восторгов и самовосхваления от таких публичных выступлений нужно бывало воздерживаться. Вот так примерно или похоже был инициирован в середине 90-го года известный ленинградцам табачный бунт, когда, благодаря постоянным неосмысленным публичным сообщениям о по чьей-либо вине не поставляемого в город табака до курильщиков наконец дошло, что в конечном счете команда, возглавляемая Собчаком, может их полностью оставить без курева. После чего все рванули по магазинам и в драку расхватали все попавшее под руку, превратив временный перебой с наличием табака в устойчивое его отсутствие, чем предопределили резкий скачок цен в следующий период, на котором кто-то заработал десятки миллионов долларов. Причем именно долларов, ибо массовое недовольство горожан, вылившееся в беспорядки даже на Невском, а также в ряде других мест вокруг табачных магазинов, враз сняло, ввиду срочности и важности проблемы, все разумные контрольные параметры и ограничения с закупочных цен при заключении контрактов на закупку сигарет за рубежом, чем тут же воспользовались проконсулы Собчака, которым он это поручил. В ту пору я был убежден, что этот табачный катаклизм возник в городе сам собой, ну уж во всяком случае без участия «патрона». Время указало на мою безграничную наивность и недооценку криминального дара Собчака вкупе с его почти что маниакальной страстью к получению любыми путями личных доходов, не облагаемых налогами по причине таинства их извлечения. Эта афера с табаком была организована и осуществлена безупречно. В анналах уголовных историй она сможет занять достойное место под кодовым названием "Операция «Дым», причем не только в связи с исчезновением курева в городе, но и с полной невидимостью следов организатора. После резкого повышения стоимости табака, связанного с его отсутствием (закон рынка), но спровоцированного самими же курящими, правда, управляемыми умелым и невидимым дирижером, можно лишь догадываться, кому утекла львиная доля денег от разницы цен, выуженной из карманов облапошенных курильщиков. Еще нужно добавить, что это дельце с «сигаретными долларами» могло не выгореть, если бы отечественная промышленность работала хотя бы в околоплановом режиме, поэтому деятельность ленинградской табачной фабрики имени Урицкого и других была в намеченное организатором время умело и полностью парализована.

Как-то в бане Собчак завел разговор о том, что следует ожидать жителям Ленинграда от их «демократизации». Продолжая тему статистического скальпирования социальной среды, я заметил «патрону»: наш город, в некотором смысле, — город ветеранов, это значительный и постоянно увеличивающийся социальный слой, пренебрегать заботой о котором, а, тем более, вообще не учитывать его было бы большой ошибкой дебютанта на должность главы Ленсовета. Сокрушаться по поводу преобладания в городе пенсионеров, на мой взгляд, не следует. Дай Бог нашим отцам и матерям долгих лет жизни, а нам самим дожить бы до их возраста. Возникновение этого социального слоя вполне естественно, а его рост объясняется, среди прочего, престижностью самого города и лучшими, в сравнении с другими, условиями доживания тут наших стариков. Именно поэтому их армия постоянно пополняется за счет оседания здесь военных и иных пенсионеров, которые были вправе выбирать место для житья после окончания службы. Самым же главным фактором устойчивой тенденции старения населения города явилось уменьшение среднестатистического числа рождаемых, по сравнению со снижающимся показателем смертности наших родителей. Последнее может не радовать лишь Собчака, прибывшего в Ленинград из «тьмутаракани» и, как «товарищ Бендер», — в одиночестве. Такое сравнение у «патрона» вызвало улыбку.

— Так вот, — подытожил я, — уменьшение рождаемости с одновременным возрастанием средней продолжительности жизни, а также понятной тягой ветеранов к оседлости именно в Ленинграде, который многие из них отстояли в годы войны, привело к увеличению среднего возраста его жителей. Поэтому, имея де-факто подобный социально-возрастной разрез числа жителей, разворачивать сколь-нибудь обширную программу предпринимательства и спекуляции всем и вся было бы просто неразумным и губительным для пенсионного большинства населения. Ведь тогда сперва обнищания, а дальше и вероятности массовой гибели этого слоя будет уже не избежать. Это, как только они сообразят, куда их волокут «реформаторы», бесспорно вызовет, возможно, даже открытый протест наших славных стариков-ветеранов войны и труда, блокадников и многих других людей, отдавших все силы стране, а теперь абсолютно беспомощных, но уверенных в незыблемости государственной опеки, коих уже не выучить новым приемам совершенно чуждого им капиталистического способа выживания. И нужно быть отпетым негодяем или ярким образцом полоумия, чтобы замахнуться на жизнь наших стариков, сделав помойки источником их пропитания.