Особый тип Баранов (СИ) - "Берлевог" - Страница 29

— Надеюсь, вы привезёте Гошу вовремя, чтобы мы успели собраться?

— Конечно! Я целиком разделяю вашу обеспокоенность и поддерживаю решение отца. Гоша должен съездить, отдохнуть... — Павел услышал, что шум воды в ванной стих, и направился к двери. — Вы передайте Гоше, я завтра утром за ним заеду. Ничего не надо с собой брать, я всё подготовлю.

— Ну, Павел, ну, как же не надо? А зачем я столько готовила? Я завтра холодца вам дам, пирог с палтусом, буженины домашней. Вы обязательно, обязательно должны взять!

***

      Он поехал к себе домой — не в съёмную квартиру, а домой. Алёна не выглядела, как женщина, убитая горем. Павел не без горечи подумал, что разлука с любимым мужем ей к лицу. Она уже собрала Сашука, чехлы с лыжами и большую спортивную сумку:

— Чтобы привёз её к девяти вечера, у неё режим. И чтобы без фокусов.

— Конечно. Послушай, Алёна, завтра... а, возможно, уже сегодня вечером... ты услышишь моё имя в связи с одним делом. Если ты захочешь мне плюнуть в лицо — я приеду. Если тебе будет противно меня видеть — я пойму. Но помни, что у нас дочь — она ни в чём не виновата. Её надо защитить. И знай, что я тебя люблю. Не так, как мужчина должен любить женщину, но — люблю.

— Что значит — не так?

— Пап! Я оделась! Мы едем? Наконец-то ты научишь меня кататься! — Сашук подпрыгнула и повисла на отце.

      Весь день они провели вместе. Солнце заливало склоны горнолыжной базы, а снег блестел, как бескрайнее море рассыпанных бриллиантов. Павел подумал, что при самом плохом раскладе этот день в памяти его дочери останется последним, когда на её отце не будет позорного клейма, и постарался сделать его незабываемым. Он показывал Сашуку, как правильно стоять и скользить, как безопасно скатиться со снежного холмика, а потом отходил в сторону и любовался до рези в глазах хрупкой фигуркой в ядовито-розовом комбинезоне. После праздничного новогоднего обеда в ресторане, когда Сашук сыто ковырялась в любимом тирамису, Павел ненадолго вышел. Он быстрым шагом дошёл до банного комплекса на берегу залива и зашвырнул в незамерзающие воды студёного моря пистолет Первушина.

      Когда он привёз уставшего и разморенного ребёнка домой, то по лицу жены обо всём догадался. Она увела Сашука в детскую, а потом вернулась и спросила:

— В местных новостях сказали, что задержанный по делу убитого балетмейстера Баранов отпущен на свободу, потому что его любовник... — она рвано вздохнула, прижимая руки к груди, и продолжила: — потому что его любовник Павел Овчинников — замначальника финансового управления и зять депутата Крошина — предоставил неопровержимое алиби на ночь убийства.

Павел молчал. Он не ожидал, что следователь даст пресс-конференцию для СМИ прямо сегодня. Всё-таки Новый год на носу, и люди заняты праздничными приготовлениями. Но Зырянов тянуть не стал: слишком уж громкое дело, слишком велик интерес к следствию.

— Это правда?

— Правда.

Он смотрел ей в глаза, потому что она хотела, чтобы он смотрел. Целую минуту Алёна искала в глазах мужа ответ на вопрос, как такая дикость могла произойти с ними, с их семьёй. А потом отвела взгляд и не плюнула, не накинулась с кулаками, как в кондитерской, а задумчиво сказала:

— А ведь папа с самого начала меня предупреждал...

Павел не спросил, о чём предупреждал Крошин свою беременную влюблённую восемнадцатилетнюю дочь — он догадывался.

***

      Нагруженный гремящими судками и свёртками Гоша уселся в мерседес и начал с претензий:

— Ты вчера ушёл, не попрощавшись, и не отвечал по телефону.

— Было такое, верно. Норвежский принц меня бы выпорол.

Гоша захихикал и развернулся на сиденье, поджимая одну длинную ногу под себя:

— Новый год! Ты выполнил обещание!

— Ты счастлив?

— Да! Но я хочу новогодний подарок. Я придумывал его три дня, пока сидел в тюрьме.

— Ну, конечно. В тюрьме столько свободного времени, почему бы не помечтать о подарках? — Павел затормозил на светофоре и посмотрел на сияющего Гошу. — И что ты придумал? Чего ты хочешь?

— Я хочу быть сверху, — таинственным шёпотом произнёс Гоша.

— В смысле? — не понял Павел. Потом понял: — Нет! Даже не думай! Давай, я тебе дублёнку подарю? И джинсы красивые.

— Я три дня придумывал, как буду сверху, а ты — джинсы... — расстроенно протянул Гоша. — А ведь я заслужил, не раскололся под пытками.

— Тебя пытали?! — ахнул Павел, мгновенно представляя мрачные застенки и палачей в окровавленных фартуках.

— Ну, как пытали? Меня Зырянов со страшными глазами допрашивал. Это считается? Ну, Пашка, ну, пожалуйста, я же ни разу не пробовал, мне очень сильно хочется...

Сзади раздражённо засигналили, и Павел так резко нажал на газ, что едва не въехал в зад впередистоящей машины. Ругнулся:

— Чуть в аварию из-за тебя не попали! — но потом увидел разочарованные серые глаза и ясное голубое небо, по которому высоко-высоко пролетал крошечный сверкающий самолётик, — номер рейса неизвестен, — и сказал: — Ладно, получишь свой подарок. Теперь ты счастлив?

      Павел привёз Гошу на дачу своих родителей. После их смерти дача стояла пустой, и Павел никак не мог решиться её продать. А вчера приехал затемно и отмыл домик от многолетней пыли. Протопил его и даже расчистил от снега тропинки к калитке и бане. Гоша с энтузиазмом занялся разборкой провизии, а Павел увидел, что ему звонит Крошин. Вышел на улицу и закурил сигарету, прежде чем ответить: