Пли! Пушкарь из будущего - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 26

Спасти могла только операция. Больной постанывал, лоб его покрывала испарина. По-русски он говорил со смешным акцентом, но довольно неплохо.

Отдав распоряжение – приготовить во дворе легкую палатку или шатер, желательно из шелка, я собрался оперировать, необходим был свет. Обеспечить освещение свечами в комнате было затруднительно.

Напоив больного отваром опиума, четверо слуг на простынях понесли его в палатку. Тщательно вымыв руки водой и обтерев самогоном, что я привез собой, приступил к операции.

В мочевом пузыре оказался громадный камень, занимающий почти половину пузыря. После удаления камня, я послойно ушил стенки мочевого пузыря, брюшину, мышцы и кожу. Делать операцию было крайне сложно, как говорят хирурги, больной дул живот, хорошей релаксации не было. Правда, удачно удалось остановить кровотечение. После перевязки посла в полубессознательном состоянии отнесли в спальню. Я умылся, попросил покушать и истопить баню. Прохор с повозкой располагался на заднем дворе и был челядью уже накормлен, а лошадь стояла под навесом. Основательно подкрепившись, я проведал больного. Состояние было адекватным после такого вмешательства. Попросив поставить в комнате еще одну кровать, я улегся и провалился в сон. Каждые два-три часа вскакивал как по будильнику, осматривал больного – щупал пульс, проверял, сухая ли повязка. Двое суток пролетели как в угаре. На третий день пациент очнулся, слабым голосом попросил воды. Кроме жены, я никого не подпускал к больному, кормил с ложечки бульонами, жиденькими кашами. Через четыре дня он стал присаживаться в постели, послеоперационная рана стала покрываться грануляциями, нагноений не было – чего я так боялся. Постепенно посол стал подниматься, хотя был еще слаб, но с каждым днем чувствовал себя увереннее. За прошедшие дни мы много разговаривали, и между нами возникли доверительные отношения. Как-то Карл спросил, почему я прозябаю в дремучей России, любая страна с удовольствием примет такого лекаря. Оказывается, прооперированный мною год назад француз расписал меня во всех самых лучших красках местной знати и послам, и теперь, учитывая, что я в Москве, многие жаждут со мной встречи. Не задумывался я ранее об отъезде в другие страны. Как говорится, где родился, там и пригодился. Еще не раз мы касались этой темы. Прошло десять дней, посол уже окреп, и я снял повязку. Дав ему советы по дальнейшему – сборы трав, я подарил ему извлеченный камень. Карл был удивлен: эта штука была у него внутри?

Изумлению его не было предела. В благодарность Карл преподнес мне перстень с брильянтами и толстенную золотую цель. Я поблагодарил и стал откланиваться. Карл остановил меня.

– Где ты остановишься, как сыскать тебя? Ко мне через день приезжают вельможи из иноземного приказа, очень хотят, чтобы ты их полечил.

Я еще не знал, где остановиться, и попросил его совета. За эти дни я еще не был в Москве, не знал, где и какие есть постоялые дворы. Карл взял колокольчик и позвонил. Вошел слуга, коротко переговорив по-немецки, который я не понимал, посол сказал, что меня проводят в Немецкую слободу, к надежному человеку, владельцу очень хорошего постоялого двора, на полный пансион. Раскланявшись, мы с Прохором и сопровождающим слугой отбыли.

Москва не впечатляла. Большая, малоэтажная, с грязными улицами, по канавам текут отбросы, толчея. Добрались до Немецкой слободы, сопровождающий меня слуга коротко переговорил с хозяином – толстым, краснощеким господином в европейском платье, в коротеньких штанишках, жилете и камзоле зеленого цвета, и мы въехали во двор.

Поселили нас с Прохором в отдельных комнатах, лошадь и возок поставили под навес. Везде было опрятно и чисто, весь двор был замощен булыжником. После того как я развесил в шкафу свою одежду, опустились вниз на обед. Подавали тушеную капусту со свиными колбасками, жареную курицу, отличное темное пиво. Наевшись от пуза, отправились отдыхать.

Утром я проснулся от осторожного стука в дверь. На пороге с виноватым видом стоял сам хозяин. Коверкая русские слова, он извинился, что рано разбудил господина лекаря, но его ждут.

– Кто? – не понял я.

Молча я подошел к окну, распахнул – мамочка! На улице у постоялого двора стояло семь или восемь богатых карет, рядом с ними разодетые в пышные наряды дамы и кавалеры. Мать честная! Я глянул на часы – восемь утра. Быстро пошел умываться, попросив хозяина накрыть стол к завтраку.

– Готово уже!

Вот, орднунг у них.

После завтрака хозяин стал впускать во двор жаждущих полечиться, причем иноземцы чинно стояли в очереди, а наши пытались проскочить, но на немчуру их попытки не действовали.

Оказалось, Карл сообщил своим знакомым, где я остановился, и не знал, сколько дней я намеревался пробыть в Москве. Рекомендовал не тянуть. Вот страждущие и подъехали прямо с утречка.

Я внимательно осмотрел больных, кое-кому надо было оперироваться. Подошел к хозяину, попросил выделить еще комнату, где бы я мог сделать несложные операции. Проблем с этим не было, только плати.

Весь день я работал в поте лица, забыв про обед, но немец подошел ко мне.

– Господин лекарь, – и выразительно постучал по стеклу часов, – извольте кушать, стол накрыт.

В трудах прошло несколько дней, я просто выдохся от работы и подумывал устроить выходной, как прибыл Карл. После вежливых приветствий посол сообщил, что, будучи на приеме в Кремле у царя, живописал мои золотые руки и голову, а также усердие в работе. Михаил Федорович Романов, царь Руси, заинтересовался и, вероятно, пригласит во дворец. Карл поинтересовался, есть ли у меня подобающая одежда. Конечно, нет, я приехал работать, не на приемы ходить, да и моды местной не знал. Улыбнувшись, Карл взял меня под локоток, и мы в его карете поехали к его портному. Меня тщательно обмерили. На выбор предложили различные ткани, хорошо, немец помог выбрать. Через четыре дня я уже примерял обновки: пару брюк, жилет, камзол, чулки. Туфли мы купили у сапожника уже готовые – из мягкой кожи с большими серебряными пряжками. Я посмотрел на себя в зеркало и еле узнал – передо мной стоял франт, правда, не хватало шляпы, и надо было бы посетить цирюльника. Цирюльник, оказывается, был на постоялом дворе у немчика, живо оправил бороду и постриг отросшие волосы. За шляпой пришлось ехать к мастеру. Зато теперь не стыдно было показаться и перед государем.

Приглашения не было, день летел за днем в работе, пациентов не убывало, причем все – и иноземцы, и русские бояре, и купцы – платили не скупясь. Я стал задумываться, уезжать ли в Рязань или присмотреть дом в Москве и переехать сюда. Все-таки столица, интересных людей больше, и возможности иные, да и по доходам Рязани с Москвой не тягаться.

Прошло десять дней, как я поселился у немца на постоялом дворе. По вечерам иногда заезжал француз Филипп, и мы здорово кутили, вина всегда у него были превосходные, а под знатную закуску немца сиделось очень хорошо. На вопрос Прохора, когда будем уезжать, я решил:

– Все, Прохор, собирайся, завтра отбываем домой.

Но завтра с утра приехал Карл, сказал, после обеда нас ждет на приеме царь Михаил Федорович, надо принарядиться. Одежда у меня уж была, долго ли собраться? Мы сели в карету немецкого посла и поехали в Кремль. На въезде посол предъявил стрельцам грамотку, и нас беспрепятственно пропустили. Поразило, что на Красной площади стояли лавки, бродили лоточники, играла музыка, выступали бродячие скоморохи. Это была совсем не та Красная площадь, какую я привык видеть на парадах по телевизору – строгая, торжественная. А вот за кремлевскими стенами почти ничего не изменилось – колокольня Ивана Великого, нынешнее здание Оружейной палаты, только нигде не было видно Царь-пушки и Царь-колокола, да у здания Сената не лежали стволы трофейных орудий. Нас встретили слуги, проводили в Грановитую палату. Я там не был никогда, видел раньше такую красоту только на открытках. Сказать, что был восхищен, – ничего не сказать, я был просто подавлен красотой, изяществом форм, яркими росписями. По окружности стояли резные деревянные лавки и восседали бояре в цветных, шитых золотом кафтанах. Женщин не было, трон царя пустовал. В углу, рядом со входом ожидали приема дородный дворянин со спесивым выражением на лице, купец армянского обличья, и туда же подвели нас. Я стал озираться, оглядывая красоту палаты, на людей почти не глядел, все равно знакомых нет и быть не могло.