Свисток - Шумахер Тони - Страница 1

Тони Шумахер

Свисток

«Свисток» в пользу провинившегося

…И даже бульвар Рамблас, этот барселонский кузен парижской Плас Пигаль, едва ли не обезлюдел той душной полночью, благодаря чему мы лихо пробежали по нему от метро и успели занять места в телевизионном зале своего отеля, чтобы после барселонского полуфинала Италия – Польша посмотреть севильский: Франция – ФРГ. Однако кроме постояльцев в зале оказалось немало привычных лиц – фланеров с Рамбласа, и это был, пожалуй, первый случай в жизни, когда пришлось наблюдать за игрой такого уровня в столь пестрой, мягко выражаясь, компании. Его величество футбол сумел тем не менее объединить аудиторию, ибо в ту ночь мы видели футбол воистину прекрасный. «Фиеста, фиеста», – неслось со всех сторон, пока не произошло злосчастное столкновение вратаря немцев Шумахера с французом Баттистоном, после чего аудитория раскололась. Нелепая случайность – считали одни, это не фиеста, это коррида – утверждали другие. Так ложка дегтя все отравила, испортила, расслоила…

Вспоминая сейчас об этом, можно, конечно, порассуждать, какую власть даже над самым ярким зрелищем способны приобрести моменты столкновения – не двух футболистов, понятно, – нравственных начал, добра и зла, если хотите. Можно порассуждать и не вдаваясь в подробности: умышленным или неумышленным был фол Шумахера. Однако в футболе, как и в жизни, абстрактные философствования отнюдь не всегда лучший способ разрешения проблем, пусть и общего характера. А тогда, в Испании, телевидение не церемонилось и день за днем до самого финала крутило эту пленку. Помню, что каждый раз мы колебались: то обвиняли Шумахера, то оправдывали. Когда же пронесся слух, как теперь выяснилось – ложный, что он посетил Баттистона в больнице и извинился, споры не утихли: молодец, что извинился, но раз извинился, значит, был неправ.

А потом прошли годы, и прошел еще один финал чемпионата мира с участием Шумахера, и прошел слух, как теперь выяснилось – верный, что он написал книгу-исповедь «Свисток». И наконец, мы получили возможность узнать обо всем из первых уст. «Свисток» пошел, безусловно, на пользу Шумахеру – в глазах одних, но этот же «Свисток» снова сделал его провинившимся – в глазах других. Стоит ли уточнять, что теперь уж явно произошел раскол на позициях нравственных и абсолютно определенных: «за» Шумахера те, кто за чистый, честный футбол; «против» те, кто боится правды, а в столкновении двух футболистов видит конфликт национальный, политический, финансовый и т. п. Я так обобщаю намеренно, и кто прочтет книгу, суть такого обобщения, несомненно, поймет.

Насколько лучше один раз прочитать, чем выслушать сотню пересказов. Оказывается, вовсе не сообщением о допинговых уколах так сильно задел Шумахер тех, кто боится правды. Во всяком случае, не только этим сообщением. Рассказав о нравах в футбольной среде, он затронул и разоблачил интересы функционеров, амбиции тренеров и иных звезд, корысть фирм, высокомерие президентов. Узнавать о том, что происходит за кулисами, зрителю интересно всегда, будь этот зритель футбольным болельщиком, балетоманом или театрофилом. Так что нет ничего странного, что нападки на Шумахера со стороны «обиженных» им в книге встретили противодействие массы читателей-зрителей. Его вывели из сборной, его уволили из «Кельна», но отдыхал он недолго и начал играть в «Шальке». Рискну предположить, что среди защитников Шумахера нашлось немало таких, кому его книга понравилась не в последнюю очередь как потрафившая их обывательским вкусам. Что поделаешь, если в толпе всегда есть такие, кто предпочитает «клубничку» клубнике.

Однако было бы, по-моему, ханжеским утверждение, что нам с вами – полагаю, не обывателям – не интересны «тайны боннского двора». Как минимум по двум причинам они, эти обнародованные Шумахером тайны, способны удовлетворить любознательных – именно любознательных, а не любопытных – поклонников футбола. Во-первых, потому, что становится понятным многое в неровных, но оставивших яркое впечатление и в ряде моментов поучительных выступлениях сборной ФРГ, ставшей дважды подряд вице-чемпионом мира – в Испании-82 и в Мексике-86. А во-вторых, потому, что сложности человеческих взаимоотношений внутри команды высшего ранга, взаимоотношений тренеров и футболистов друг с другом и с окружающими их людьми – функционерами, медиками, представителями конкурирующих фирм и спонсорами – достаточно типичны для любой футбольной и вообще спортивной среды и, как явления типичные, требуют, по меньшей мере, изучения и осмысления. Известно ведь, что только дураки учатся лишь на собственных ошибках и промахах, умные стараются не обжигаться там, где кто-то успел обжечься.

И все-таки самое ценное, по-моему, в «Свистке» – не разоблачительный материал, а образ автора книги, автора и героя этого литературного (без натяжки) произведения. Так уж получилось – отчасти по воле Шумахера, но, может быть, в чем-то и помимо его воли, – что нам представилась редкая возможность проследить за тем, как в нелегких обстоятельствах конкуренции, борьбы за место под солнцем формируется футбольный боец, личность с непростым и неоднозначным характером, критически оценивающая себя и окружающую действительность, личность, которая ведет нелегкую «борьбу за то, чтобы не позволить взять верх над собой». Некоторые из его окружения считают, что он «стал человеком» после Испании-82, а мне кажется, что намного раньше, хотя бы тогда, когда впервые начал задумываться над тем, почему мир делится на богатых и бедных. Это мы, на школьной скамье сидя, получаем ответы на такие вопросы и потому, может быть, не всегда оцениваем самостоятельный путь человека к такому вопросу и ответу.

Мне не раз доводилось в публичных выступлениях и, реже, в статьях рассуждать о бытовом, так сказать житейском, инфантилизме наших футболистов, о том, что с юных лет, попадая под опеку тренеров и руководителей команд и клубов, они проникаются порой иждивенческими настроениями и считают, что едва ли не все их житейские проблемы кто-то должен за них решать. В этом смысле западные профессионалы мужают, крепчают как мужчины и личности раньше.

Зато неоднократные встречи и беседы со звездами профессионального футбола позволили подметить у многих из них более, пожалуй, опасную личностно-социальную черту, которую я для себя обозначил как политический инфантилизм. Много лет назад, в пору расцвета футбольной карьеры Герда Мюллера и Франца Беккенбауэра, оба они не единожды участвовали в политических – предвыборных или просто рекламных – кампаниях, проводившихся различными, мягко скажем, не прогрессивными деятелями. Аккуратно, что называется, не в лоб спрашивал их, зачем, мол, это им надо. Простецкий, не получивший какого-либо образования, Мюллер по-простецки и отвечал: «Какая мне разница, попросили – пошел». Беккенбауэр же сразу понял намек и пошутил более или менее удачно: «Они считают, что мы обеспечиваем им рекламу, а я считаю, что это реклама для нас, если даже политики не могут без нас обойтись».

Так вот, мне кажется, что Шумахер семь раз бы отмерил, прежде чем согласился участвовать в каком-либо политическом шоу. И вовсе не потому, что имеет, скажем, какое-то твердое политическое кредо. Скорее, потому, что жизнь закалила его, заставила задумываться о расовых и социальных проблемах, столкнула с шовинистами и желтой прессой, сформировала из него человека, чей образ, повторю, любопытен не только в житейском, но и, так сказать, в литературном плане. А образ свой ему, как автору книги, удалось создать без прикрас. Что поделаешь, нравится ему культ силы, пропагандируемый небезызвестным Рокки, однако хватает у Шумахера внутренней интеллигентности пользоваться собственной силой – прежде всего не физической, а силой характера – не во зло, а во благо.

И снова мысленно возвращаюсь к драматическому эпизоду его столкновения с Баттистоном. Вот уж поистине узел, в котором столько ассоциативных параллелей пересеклось! Да, параллели, а пересеклись. В тот же вечер, по мнению Шумахера, кто-то должен был подсказать ему отправиться с извинениями к Баттистону: «Меня нужно было направить к нему». «Но разве это не самый что ни на есть житейский инфантилизм?» – воскликнет читатель, внимательно ознакомившийся с предисловием. И будет формально прав, хотя, возможно, тут было бы точнее определить инфантилизм как нравственный. Формальной же называю такую правоту потому, что, по сути, автор-герой показывает нам преодоление, а не наличие этого личностного качества, причем преодоление в экстремальном психологическом состоянии. Можно сказать попроще, вспомнив классику: «Дурак, который признает, что он дурак, уже не дурак».