Сын племени навахов - Шульц Джеймс Виллард - Страница 12

Два дня охотились мы на просеке, и наконец Кутова, который захватил с собой ружье, подстрелил большого лося.

Все это время Тэтиа только и говорил, что о страшной силе и жестокости бурых медведей, припоминал, сколько тэва они растерзали и искалечили. Эти разговоры он вел для того, чтобы запугать меня. А я был испуган, я трусил так, что при одной мысли о бурых медведях меня начинало тошнить.

Кутова подстрелил лося на южном склоне горы Обсидиан; раненое животное пыталось убежать, но пало на широкой просеке, спускавшейся к южному каньону. Лось лежал на середине просеки, на расстоянии ста шагов от леса, где журчал ручей. Когда мы потрошили животное, Тэтиа сказал, что он очень беспокоится и жалеет меня: лес очень далеко, и если первая стрела не убьет, а только ранит медведя, зверь догонит меня и растерзает на части раньше, чем я успею добраться до леса и влезть на дерево. На это мы не ответили ему ни слова.

Кутова предложил поставить плетень, за который я должен был спрятаться. Тэтиа стал возражать: не стоит тратить время и силы, плетень мы поставим, когда убедимся, что бурый нашел тушу. Но Кутова настоял на своем. Так как ветер дул с запада, плетень мы поставили к востоку от туши, шагах в пятнадцати от нее. Тэтиа отказался нам помочь, а когда мы хотели протащить куски мяса на восток, чтобы медведь нашел тушу по нашему следу, он заявил, что мы можем обойтись без его помощи, а он вернется в наш лагерь и приготовит ужин.

Мы расстались. Кутова и я пошли на восток, волоча по траве огромные куски мяса, а Тэтиа повернул на север. Когда мы вошли в лес, Кутова остановился и сказал:

— Тэтиа пойдет на все, чтобы помешать тебе. Прикрытие он хотел поставить позднее, чтобы бурый, придя во второй раз к туше, увидел плетень, которого раньше не было. Тогда медведь мог бы встревожиться, броситься к плетню и растерзать тебя раньше, чем ты успел бы натянуть тетиву. Вернемся на опушку леса и посмотрим, что делает Тэтиа.

Мы спрятались в кустах и стали ждать. Тэтиа не было видно, но вскоре он вышел на просеку и направился к убитому лосю. В нескольких шагах от него он остановился и опустился на колени; высокая трава закрывала его до пояса. Он наклонился, и нам показалось, что он роет яму. Потом он встал, расправил примятую им траву и пошел на север, по направлению к лагерю. Тогда тронулись в путь и мы.

— Хорошо, что мы вернулись и выследили его, — сказал Кутова.

— Что он там делал? — спросил я.

— Я догадываюсь, но еще не уверен. Мы все узнаем, когда вернемся на просеку.

У подножья гор мы повернули на север, дошли до каньона, потом свернули на запад и наконец снова вышли на просеку, отыскав то место, где стоял на коленях Тэтиа, мы нашли пару старых мокасин, прикрытых сухими листьями, ветками и травой.

— Я так и знал! Запах человека с подветренной стороны! — воскликнул Кутова.

Я посмотрел на него, потом перевел взгляд на мокасины. Он догадался, что я ничего не понимаю, и стал объяснять.

— Бурые медведи обычно избегают людей и на них не нападают. Только когда они ранены или удивлены, приходят они в бешенство. Запах, оставленный здесь нами, скоро рассеется, но запах спрятанных поблизости мокасин будет держаться несколько дней. Тэтиа надеялся, что бурый, почуяв запах человека, повернет назад и больше никогда сюда не придет. Вот почему он спрятал здесь свои старые мокасины.

— Отдай их мне! — попросил я. — Я покажу их ему и скажу все, что я о нем думаю.

— Нет, он не должен знать, что мы его выследили. Эти мокасины я спрячу за пазуху, а когда мы вернемся в пуэбло, отдам их ему при свидетелях.

Когда мы подошли к лагерю, Кутова еще раз посоветовал мне молчать и делать вид, будто мы ничего не знаем.

Тэтиа нас ждал. За это время он успел поджарить мясо, достать из дорожного мешка маисовые лепешки и принести воды. Пока мы ели, Тэтиа болтал безумолку. Никогда мы еще не видели его таким веселым и разговорчивым. С трудом удерживался я, чтобы не сказать ему: «Мы знаем, почему ты весел, знаем, чему ты радуешься!»

Рано утром мы отправились на просеку и увидели, что лосиная туша еще не тронута. На закате солнца мы снова пошли туда; медведя не было; хищные птицы кружили над мясом. Тэтиа не смог скрыть улыбки.

Солнце высоко стояло на небе, когда на следующее утро мы поднялись на склон горы и, посмотрев вниз, увидели, что часть туши съедена. Тэтиа сердито нахмурился, не понимая, почему запах спрятанных мокасин не спугнул хищника. Кутова посмотрел на меня и засмеялся, но мне было не до смеху. Настала минута, когда я должен был спуститься на просеку, спрятаться за плетнем и ждать возвращения страшного зверя.

— Ну, теперь пойдем туда и осмотрим тушу, — сказал Тэтиа.

— Нет! — воскликнул Кутова. — Хищник почует запах человека, если мы подойдем к лосю. Наш молодой охотник один спустится вниз, а мы с тобой останемся здесь, на склоне горы.

Тэтиа не сказал больше ни слова. Взяв лук и четыре стрелы, я стал спускаться на просеку, а Кутова крикнул мне вслед:

— Сын мой, будь храбрым!

Как я хотел, чтобы до плетня нужно было идти несколько часов, целый день! Чем ближе я к нему подходил, тем медленнее шел. Наконец я спрятался за прикрытием и посмотрел на убитого лося. Задние ноги его были объедены, и я понял, что только гигантский медведь может столько съесть за одну ночь.

Мое прикрытие имело в длину около двух шагов. Внизу еловые ветви были густо переплетены, но вверху между ними оставались широкие просветы, через которые я должен был стрелять. Медведь видит плохо — это всем известно. Кутова уверял, что бурый меня не заметит, если я не буду делать резких движений.

День тянулся бесконечно долго. Я садился, вставал, ложился, снова вставал. Когда солнце клонилось к западу, я встал, выпрямился во весь рост и стал смотреть на просеку. Днем ветер дул с запада, потом подул с юга. Наконец солнце скрылось за горой Обсидиан. Скоро стемнеет, и нельзя будет стрелять. Значит, я еще один денек поживу на свете!

Я стоял, не спуская глаз с лося. Вдруг южный ветер донес до меня сильный неприятный запах, и в то же время я услыхал шелест травы. Я повернулся, посмотрел налево и увидел бурого. Он шел мимо моего плетня. Затаив дыхание, я не смел пошевельнуться. Медведь направился к туше, но на полпути остановился и потянул носом воздух. Ко мне он повернулся своей огромной широкой спиной. Я был словно в полузабытьи. Почти ничего не сознавая, я поднял лук, прицелился и выстрелил. Зазвенела тетива. Глухо рыча, медведь припал к земле, потом повернулся и двинулся на плетень; задние его лапы волочились по траве. Часто приходилось мне подстреливать таким образом кроликов, и я сразу понял, что произошло: у медведя поврежден позвоночник. Теперь чудовище мне не страшно!

— Кутова, Кутова, сюда! — крикнул я, выскакивая из-за плетня.

Я подбежал к медведю. Он старался повернуться ко мне мордой, но я оказался проворнее и вонзил одну за другой три стрелы ему в бок. Третья стрела его прикончила. Передние лапы подогнулись, и он уткнулся мордой в траву. Прибежал Кутова.

— Ты убил его! — воскликнул он.

Он обнял меня и прижался щекой к моей щеке. В это время подошел Тэтиа, посмотрел на убитого медведя, но не сказал ни слова.

Кутова повернулся к нему.

— Видишь, Тэтиа, наш молодой охотник выдержал испытание. Мы ему не помогали, он один убил это чудовище. Вот оно лежит! Ты можешь подтвердить, что мы не нарушили правил охоты.

— Да, но это несправедливо, — сказал Тэтиа. — Наваху помог талисман, а у Оготы талисмана не было. Вот почему победителем вышел навах.

— Ты сам знаешь, что, будь он трусом, никакой талисман не помог бы ему.

— А все-таки это несправедливо, потому что у Оготы не было талисмана, — повторил Тэтиа.

— Можешь ли ты поклясться, что не пытался помешать нашему молодому охотнику?

— Да, конечно!

— Возьми то, что тебе принадлежит.

С этими словами Кутова достал из-за пазухи пару старых мокасин и протянул их Тэтиа.