Амалия под ударом - Вербинина Валерия - Страница 15

– Мне очень помогли ее предсмертные слова, – признался Зимородков. – Ведь все решили, что она обращалась к своему мужу, а на самом деле она говорила с совершенно другим человеком и ему – при всех – признавалась в любви.

– А еще она сказала, – тихо напомнила Амалия, – что он предал ее.

– Матильда, – важно сказал Зимородков. – Маркиза узнала, что у доктора связь с Матильдой, и это ее убило. Все опять началось сызнова: сначала неверный муж, потом неверный любовник…

– Значит, вы полагаете, убийца – доктор? – внезапно спросила Амалия. – Но почему он сделал это?

Зимородков всей пятерней взъерошил волосы.

– Я уверен, она угрожала рассказать об их отношениях мужу.

– Который и сам далеко не безгрешен, – со смешком напомнила Амалия.

– Это ничего не значит, – живо возразил Зимородков. – Некоторые люди считают, что они вправе многое себе позволять, но им вовсе не нравится, когда их примеру следуют окружающие. Ведь одно дело – когда тебя терпят, и совсем другое – терпеть самому.

Амалия задумчиво чертила по земле носком ботинка.

– Ну, допустим, маркиз был как раз из таких людей и не потерпел бы покушения на свою собственность. И доктор что, всерьез испугался его? Настолько, что поспешил отделаться от своей любовницы, да еще так хладнокровно обдумал все детали? Зачем ему подобные сложности? Он же врач и при необходимости всегда, если уж на то пошло, смог бы измыслить для маркизы лекарство, которое… э-э… не оказало бы лечебного действия, а как раз наоборот. Вы понимаете меня?

Следователь бросил на Амалию сердитый взгляд.

– Я чувствую, вам не нравится моя версия, – пробурчал он. – Что мы знаем об Огюсте Террайе? Может, он и доктором-то был никудышным, а для того, чтобы отравить человека, все-таки требуются некоторые знания. С револьвером куда проще.

– Может быть, – нехотя согласилась Амалия. – Но вот второе убийство…

– Убийство Матильды, да. Вероятно, она поняла, что гибель Элен – дело рук доктора, и неосторожно дала ему понять это.

– Тогда почему она ничего не сказала на допросе комиссару Лапулю? – в упор спросила Амалия. – Тот решил, что она покрывала брата, который из милости оставил ее жить в замке. А доктор? К чему ей было покрывать доктора? Ведь в доме он находился на положении, пожалуй, лишь чуть выше старшего дворецкого.

– Вы забываете о том, что у нее, очевидно, был роман с доктором, – напомнил Зимородков. – Вот вам и причина.

Амалия задумчиво посмотрела на него.

– Я знаю, что во всех житейских ситуациях человек прежде всего склонен защищать себя самого, – медленно проговорила она. – Так уж устроен мир.

– Но… – начал ошеломленный Александр.

– Не думаю, что комиссар Лапуль настолько глуп, что не смог добиться от Матильды нужных сведений, хоть и чувствовал, что она чего-то недоговаривает, – веско уронила Амалия. – Ведь не зря же со времен господина Видока французские полицейские считаются лучшими в Европе. Если бы дело было в докторе Террайе, даже в ее брате, будьте уверены, Лапуль бы нашел слабое место девушки и выведал бы у нее то, что она так стремилась скрыть.

– Но если она боялась за себя… – подхватил Зимородков. Неожиданно он запнулся, насупился и побагровел.

– Вы об этом не подумали, – мягко заметила Амалия.

Зимородков глубоко вздохнул.

– Будь я неладен, нет! – проворчал он. – Двое мужчин, четыре женщины, да?

– Да. И одна из них – бедная родственница. Более того – незаконнорожденная сестра одного из этих мужчин. И ей всего восемнадцать лет.

– Да, – тихо сказал Зимородков, – она вполне могла влюбиться в доктора Террайе. Или решить, что влюбилась в него.

– Но у доктора уже есть Элен, – напомнила Амалия. – Неуравновешенная, взбалмошная и не слишком счастливая. Он ее жалел и даже, может быть, любил. А она была рада, что хоть кто-то дорожит ею, не отталкивает так, как это делал муж. Сначала все было хорошо, но мужчины плохо переносят неуравновешенных женщин. В какой-то момент доктор, я думаю, поссорился с ней. Она вызвала его на свидание и поехала якобы к тетке. Доктор же никуда не поехал. А тут братец Луи привез в замок свою очередную любовницу, и в голове Матильды мгновенно созрел план, как избавиться от соперницы раз и навсегда. Вот поэтому она и нервничала на допросе у Лапуля – боялась, что ее разоблачат, а не потому, что знала о ком-то, кого не хотела выдавать.

– А доктор понял, кто подстроил самоубийство маркизы, – задумчиво сказал Зимородков, – поэтому и задушил Матильду. Да, теперь все сходится. А пулю она взяла у брата, чтобы на доктора не упала тень подозрения.

– Только в одном она ошиблась, – заметила Амалия. – Огюст Террайе никогда не любил ее. Ему нужна была Элен, со всеми ее недостатками и достоинствами. Никто не станет убивать того, к кому он равнодушен.

– Это… это здорово, – пробормотал Александр. – Просто здорово, как вы все по полочкам разложили!

– Ну, не так уж и здорово, – рассмеялась Амалия. – Просто я очень люблю Габорио.[23]

– Лекок? – оживился Зимородков. – Это и мой любимый герой тоже.

– Мне нравится, как он мыслит, – подхватила Амалия. – Не так уж часто встретишь героев, которые умеют мыслить.

– Да, и потом…

Но Амалия так и не узнала, что же будет потом, ибо из зелени вынырнула нафиксатуренная голова Емели Верещагина, а вслед за нею показался и он сам.

– Черт возьми! – завопил журналист, завидев их. – Они-таки здесь, негодники! Mademoiselle Amelie, ваша тетушка в гневе и расстройстве! Она нигде не может вас отыскать. В голову ей приходят самые мрачные подозрения!

– Я вас покидаю, – сказала Амалия с улыбкой и, пожав руку зардевшемуся Зимородкову, удалилась с Верещагиным. По ее виду никто не мог бы сказать, что за минуту до того она говорила со своим собеседником о преступлениях, а не о любви. Бедному Александру показалось, что он видел очаровательный, но совершенно фантастический сон.

Он встряхнул головой и попытался собраться с мыслями. Жюли Ланина. Вот ради кого он был здесь. Бедная Жюли, такая веселая, такая непосредственная, такая… такая живая. Доктор сказал, что она умерла от внезапной остановки сердца. Вскрытие, разумеется, Ланины делать не позволят. Остановка сердца, как и в пяти других случаях. Один в Париже, один в Вене, два в Петербурге, еще один – в Киеве. Все пострадавшие – молодые девушки, здоровые, красивые, богатые, принадлежащие к лучшему обществу. Никакого следствия, никаких следов насильственной смерти. Никаких видимых мотивов. Жюли обнаружили только утром – она мертвая лежала в своей постели. Накануне весь день девушка провела дома, ни с кем не встречалась. Прислуга не заметила ничего необычного – правда, в это время все были заняты приготовлениями к балу, может, что и упустили. Впрочем, у Александра все равно нет полномочий, чтобы вести это дело. Да полно, и есть ли оно, дело-то?

Какая она умница, Амалия! По нескольким вырезкам в один миг обо всем догадалась, а он-то сам грешил на доктора. Вот уж подлинно неуч, бастард поповский!

Нет, это уж он зря… ни к чему себя бередить…

Александр задел рукой свою папку, лежавшую рядом на скамье, и она упала. Хорошо, хоть вырезки снова не рассыпались, второй раз за день. А вообще, надо будет все их выбросить вместе с папкой да честно кражами заниматься! Не выйдет из него настоящего сыщика, ну и ладно. Не всем же быть семи пядей во лбу…

Зимородков наклонился и замер. На земле под скамьей лежал какой-то желтый бант. Александр взял его двумя пальцами и расправил. Тонкая ткань, похожа на батист-викторию. Или на шелк? И не бант это вовсе, а маленькая желтая розочка. Похоже, какое-то украшение. Наверное, кто-то обронил ее.

Александр хотел положить искусственную розочку на скамью и удалиться, но что-то словно толкнуло его, и он остановился. Желтые розы… желтые розы… Где же он слышал о них? И кажется, именно сегодня…

Да, верно! Две горничные с заплаканными глазами, которые шептались в коридоре.

– Ах, какая жалость!