После – долго и счастливо - Тодд Анна - Страница 69

Я улыбаюсь при мысли о его июньской церемонии вручения дипломов. Трудно представить его в мантии и шапочке, но я точно не откажусь на это посмотреть. Его согласие очень много значило для Кена. Кен много раз ясно давал понять, что он никогда не думал, что Хардину удастся окончить университет, и теперь, когда правда об их прошлом вышла наружу, я уверена, что Кен совсем не ожидал, что Хардин передумает и примет участие в традиционном выпускном ритуале. Хардин Скотт всегда не как все.

Я прижимаю пальцы ко лбу, чтобы заработала голова.

«Как мне об этом заговорить? Что, если он тоже захочет переехать в Нью-Йорк? Предложит ли он мне это? А если предложит, соглашаться?»

Внезапно я чувствую на себе его взгляд. Должно быть, он смотрит на меня из гостиной. Так и есть: повернувшись в его сторону, я вижу, как он изучает меня своими горящими любопытством зелеными глазами, сжав полные губы в тонкую линию. Я посылаю ему улыбку, означающую «Все в порядке, я просто задумалась», но он, нахмурившись, встает, пересекает комнату несколькими размашистыми шагами и, упершись ладонью в стену, нависает надо мной.

– В чем дело? – спрашивает он.

Лэндон отвлекается от Софии и оборачивается, услышав громкий голос Хардина.

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – тихо признаюсь я. Он не выглядит слишком обеспокоенным, хотя волноваться есть о чем.

– Хорошо, что случилось?

Он придвигается ближе, даже слишком близко, и я отстраняюсь, забыв, что он припер меня к стенке. Хардин поднимает вторую руку, чтобы полностью перекрыть мне пути к отступлению, и, когда мы встречаемся взглядом, довольно улыбается.

– Ну так что? – подталкивает он.

Я молча смотрю на него. Во рту пересохло, и я, попытавшись что-то сказать, начинаю кашлять. Похоже, со мной так всегда: и в кино, и в церкви, и во время разговора с кем-нибудь, кто для меня важен. В общем, когда кашлять совсем не к месту. Как вот, например, сейчас: кашляя, я мысленно рассуждаю о кашле, а Хардин смотрит на меня так, будто я умираю у него на глазах.

Он отступает и решительно идет на кухню. Обходит Карен и возвращается со стаканом воды, как уже бывало раз тридцать за последние две недели. Я беру стакан и испытываю настоящее облегчение, когда холодная вода успокаивает мое зудящее горло.

Видимо, мое собственное тело сопротивляется, мешая сообщить Хардину новости, и мне хочется хлопнуть себя по спине и одновременно ударить в челюсть. Если бы я так сделала, Хардин, наверное, посочувствовал бы мне из-за моего ненормального поведения и, возможно, сменил бы тему разговора.

– Что происходит? Твои мысли несутся со скоростью света. – Он смотрит на меня, протягивая руку за пустым стаканом. Я качаю головой, но он не отступает. – Даже не спорь, это видно.

– Может, выйдем наружу? – Я поворачиваюсь к двери, ведущей на террасу, давая ему понять, что хочу поговорить без свидетелей. Черт, возможно, нам стоило бы отправиться обратно в Сиэтл, чтобы все обсудить. Или еще дальше. Чем дальше, тем лучше.

– Наружу? Зачем?

– Я хочу с тобой поговорить. Наедине.

– Ладно, как скажешь.

Обогнав его, я иду впереди, чтобы сохранить баланс сил между нами. Если я поведу его за собой на улицу, то, может быть, и в разговоре получится сыграть главную роль. А тогда появится шанс не позволить Хардину оказать на меня давление. Может быть.

Я не отнимаю руку, когда Хардин обвивает мои пальцы своими. Очень тихо: слышны только отголоски детективного сериала, под который уснул Кен, и жужжание посудомоечной машины на кухне.

Когда мы выходим на террасу, все эти звуки растворяются и со мной остаются лишь мои собственные беспорядочные мысли и песенка, которую Хардин напевает себе под нос. Я благодарна ему за эту песенку, что бы он там ни напевал: это отвлекает и помогает не думать о надвигающейся катастрофе, которой, я уверена, не избежать. Если повезет, до того, как вспыхнет его ярость, в моем распоряжении будет пара минут, чтобы объяснить свое решение.

– Я слушаю, – говорит Хардин, подтягивая к себе по деревянному полу террасы одно из кресел.

Вот и исчезает шанс успокоить его хотя бы на несколько минут: он не намерен ждать. Сев, он облокачивается о столик между нами. Я сажусь напротив и не знаю, куда деть руки. Перекладываю их со стола на бедра, с бедер на колени, с колен обратно на стол, пока он, перегнувшись через стол, не накрывает ладонью мои беспокойные пальцы.

– Расслабься, – мягко говорит он. Его теплая рука почти придает мне толику уверенности, хотя и совсем ненадолго.

– Я кое-что скрывала от тебя, и это сводит меня с ума. Мне нужно непременно тебе рассказать, хотя сейчас и неподходящее время, но ты должен узнать это от меня, а не от кого-нибудь еще.

Он отнимает руку и откидывается на спинку кресла.

– Что ты натворила? – Я чувствую тревогу и подозрительность в его голосе, слышу, как он старается контролировать дыхание.

– Ничего, – быстро отвечаю я. – Ничего такого, о чем ты подумал.

– То есть ты не… – Он несколько раз моргает. – Ты не… ни с кем другим?

– Нет! – вырывается у меня, и я отчаянно трясу головой в подтверждение своих слов. – Нет, ничего такого. Я просто кое-что для себя решила и скрыла это от тебя. Это никак не связано с другим мужчиной.

Даже не знаю, что испытывать: облегчение или обиду из-за того, что первым пришло ему в голову. С одной стороны, мне легче, потому что мой переезд в Нью-Йорк никогда не причинит ему столько боли, как если бы я нашла кого-то другого. С другой стороны, мне досадно: неужели он так плохо меня знает? Разумеется, я тоже вела себя легкомысленно и причинила ему много боли, особенно в том, что касается Зеда, но я никогда не переспала бы с другим.

– Хорошо. – Он проводит ладонью по волосам и, заведя согнутую руку за спину, разминает мышцы на шее. – Тогда все не может быть уж слишком плохо.

Переведя дух, я решаю выложить все как есть и не ходить больше вокруг да около.

– Ну…

Он жестом останавливает меня.

– Подожди. Может, прежде чем расскажешь, в чем дело, сначала объяснишь, почему?

– Почему что? – недоуменно переспрашиваю я, склонив голову набок.

Он вскидывает бровь.

– Почему ты сделала выбор, за который так переживаешь.

– Хорошо, – киваю я.

Он терпеливо смотрит на меня, а я перебираю в уме мысли. С чего начать? Это гораздо труднее, чем просто сказать ему, что я переезжаю, но так все равно гораздо легче все объяснить.

Теперь, размышляя об этом, я понимаю, что у нас вообще никогда не было ничего подобного. Каждый раз, как случалось что-нибудь серьезное и болезненное, мы узнавали об этом от других, что было не менее болезненно.

Взглянув на него в последний раз, я начинаю говорить. Мне хочется изучить каждый миллиметр его лица, рассмотреть и запомнить, какими спокойными могут быть его зеленые глаза. Я замечаю, какими манящими кажутся его розовые губы, но мне также вспоминаются времена, когда я видела их рассеченными посередине и залитыми кровью от последствий драки. Я помню пирсинг и то, как быстро он пришелся мне по душе.

Я будто снова ощущаю, как холодный металл касается моих губ. Я вспоминаю, как он сам его прикусывал, когда задумывался, и как соблазнительно это выглядело.

Я вспоминаю вечер, когда он повел меня кататься на коньках, пытаясь доказать, что может вести себя как «нормальный» парень. Он нервничал и флиртовал, а еще вытащил тогда обе свои серьги. По его словам, он сделал это, потому что так ему захотелось, но по сей день мне кажется, что он просто хотел что-то доказать и себе, и мне. Какое-то время я скучала по ним и до сих пор иногда скучаю, но мне по-своему нравится то, что означает их отсутствие, хотя, не буду отрицать, с ними он смотрелся очень сексуально.

– Хардин вызывает Тессу, прием, – поддразнивает он меня и подается вперед, уперев подбородок в ладонь.

– Так вот, – нервно улыбаюсь я. – Я так решила, потому что какое-то время нам нужно побыть порознь, и мне показалось, что иначе ничего не получится.