Воины бури (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 38

Он просто покачал головой, не зная, что ответить. Гербрухт радостно покосился на него, но тут Видарр сделал последнюю отчаянную попытку:

— Я знаю, почему твой сын пришел к Рагналлу.

— Мой сын?

— Священник, господин, — он взглянул на меня с написанным на лице отчаянием. Я ничего не ответил, и он принял молчание за гнев. — Священник, которого оскопила колдунья, господин, — тихо прибавил он.

— Я знаю, что она с ним сделала, — сказал я.

Его лицо вытянулось.

— Пощади, господин, — он почти уже шептал, — и я буду тебе служить.

Он меня заинтересовал. Я поднял его лицо правой рукой.

— И почему мой сын отправился к Рагналлу? — спросил я.

— Он посланник мира, господин.

— Посланник? — удивился я. В этом было мало смысла. — От кого?

— Из Ирландии, господин! — заявил он таким тоном, словно я уже обо всем знаю. — От твоей дочери.

На мгновение я потерял дар речи от удивления. Просто вытаращился на него. На его лицо падали капли дождя, но он не замечал непогоду.

— От Стиорры? — наконец спросил я. — С какой стати ей отправлять посланника мира?

— Потому что они воюют, господин!

— Они?

— Рагналл со своим братом!

Я опять уставился на него. Видарр уже открыл рот, чтобы добавить что-то еще, но я заставил его замолчать, покачав головой. Так значит, Сигтрюгр — враг Рагнала? Зять — мой союзник?

Я крикнул Годрику:

— Принеси Вздох Змея! Живее!

Слуга протянул меч. Я заглянул Видарру в глаза, поднял клинок, заметив, как норвежец вздрогнул, и с силой опустил оружие, так что острие воткнулось в мягкую почву между камнями мощения. Я сжал руками рукоять.

— Поклянись мне в верности, — приказал я.

Он положил свои ладони поверх моих и поклялся быть моим человеком, сохранять мне верность, служить мне и умереть за меня.

— Найди ему меч, — велел я Гербрухту, — кольчугу, щит и жену.

А я отправился на поиски своего сына. Старшего.

Wyrd bi? ful ar?d.

Глава восьмая

Позже в тот день Финан повел двести пятьдесят всадников на юг от Эдс-Байрига, где обнаружил два отряда фуражиров Рагналла. Первый перебили, а второй обратили в беспорядочное бегство. Захватили и одиннадцатилетнего мальчишку, оказавшегося сыном нортумбрийского ярла.

— Он заплатит выкуп за мальчонку, — сказал Финан. ?Также он пригнал шестнадцать лошадей и привез с десяток кольчуг вместе с оружием, шлемами и щитами. Я отправил с Финаном Видарра, чтобы испытать верность новичка.

— Поубивал он всласть, — поведал мне Финан, — ловок в обращении с мечом.?Уступив любопытству, я пригласил Видарра с женой домой, чтобы воочию узреть, что за женщина сподвигла мужчину на предательство и слезы. Она оказалась низеньким и пухлым созданием с глазами-бусинками и сварливым языком.

— Нам дадут земли? — спросила она меня, а когда муж попытался её унять, напустилась на него как дьяволица.

— Не смей меня затыкать, Видарр Лейфсон! Ярл Рагналл обещал нам земли! Не для того я пересекла море, чтобы сдохнуть в саксонской канаве!?Да, я бы у нее точно наплакался, но на предательство никогда бы не пошел. Видарр же взирал на нее так, словно та была королевой Асгарда.

Усталые всадники Финана по возвращении торжествовали. Они понимали, что разбили орду Рагналла, что выкуп или продажа захваченного оружия наполнят их карманы золотом. Люди стремились в набег, и тем вечером Ситрик повел очередную сотню, чтобы прочесать ту же местность. Я хотел постоянно заставлять Рагналла сражаться, дать понять, что ему не будет спокойной жизни, пока он рядом с Честером. После праздника Эостры мы жестоко его разбили, и я хотел, чтобы так шло и дальше.

Я также хотел поговорить с сыном, но он по-прежнему не мог разговаривать. Он лежал под грудой одеял и шкур, потел и трясся.

— Лихорадка должна выветриться, — пояснила Имма, суровая женщина, ей единственной из послушниц дозволялось общаться с мужчинами. — Ему нужны молитвы и нужно потеть, — добавила она, — обильно потеть!

Когда я прибыл в дом епископа, хромой привратник ударил по железке, возвестив, что посетитель — мужчина. Послушницы в капюшонах поспешили укрыться, и тут же откуда-то появилась сестра Имма.

— Хвала Господу, кровотечение остановилось, — приветствовала она меня, перекрестившись. — Благодаря ткани, которой Святая Вербурга обматывала грудь.

— Благодаря чему?

— Нам одолжила ее леди Этельфлед, — сказала она. — Это священная реликвия. Мне выпала честь прикоснуться к ней, — вздрогнула сестра.

— Ткань, которой обматывала грудь?

— Благословенная Святая Вербурга обматывала грудь куском ткани, — сурово пояснила сестра Имма. — Обматывала плотно, дабы не искушать мужчин. А под нее подкладывала шипы, дабы не забывать о страданиях Господа нашего.

— Она вонзала в титьки колючки? — изумился я.

— Это способ восславить нашего Христа! — ответила сестра Имма.

Мне никогда не понять христиан. Я видел, как люди хлещут свои спины до кости, видел, как пилигримы хромают на кровоточащих, сбитых ногах, чтобы поклониться зубу кита, слопавшего Иону, видел, как мужчина пробил себе ноги гвоздями. Неужели их богу угодна такая чепуха? Зачем отдавать предпочтению богу, который требует истязать себя, перед Эострой, что требует лишь одного — отвести девушку в лес и зачать с ней ребенка?

— Прошлой ночью о твоем сыне молился сам епископ, — продолжила Имма, погладив лоб моего сына с удивившей меня нежностью. — Он принес язык Святого Седда и приложил к его ране. И конечно, за ним ухаживает сестра Гомерь. Если кто и способен на чудо Господне, то это сестра Гомерь.

— Жена епископа, — уточнил я.

— Святая во плоти, — трепетно добавила сестра Имма.

Мой сын нуждался в святой во плоти, на худой конец в чуде. Он больше не держался за рану, но по-прежнему не мог говорить. Я громко позвал его, и похоже, он расслышал, хотя я не был уверен. Я даже не был уверен, что он не спит.

— Безмозглый ты болван, — мягко пожурил его я, — что ты потерял в Ирландии??Но сын, конечно, не ответил.

— Не сомневайся, он там вершил богоугодное дело, — уверенно заявила сестра Имма. — Он теперь мученик за веру. Ему выпала честь пострадать за Христа!

Да, мой сын страдал, но оказалось, что сестра Гомерь и впрямь творит чудеса, поскольку на следующее утро епископ уведомил меня, что сын поправляется. Я направился к нему домой, подождал, пока со двора выйдут женщины, и вошел в небольшую комнату, где лежал Утред. Хотя он больше не был Утредом. Он звал себя отцом Освальдом, и я нашел его привставшим на постели и с румянцем на щеках. Сын посмотрел на меня, я на него.

— Безмозглый ты болван, — сказал я.

— Здравствуй, отец, — едва слышно ответил он.

Похоже, он лишь недавно поел, поскольку на меховом покрывале лежала пустая миска с деревянной ложкой. В руке сын сжимал распятие.

— Ты едва не умер, безмозглый болван, — напустился я.

— Разве тебе не все равно?

Я промолчал, остановившись в дверном проеме, и выглянул во двор.

— Эти проклятые монашки с тобой говорили?

— Шепотом, — ответил он.

— Шепотом?

— Как можно тише. Молчание — их дар Господу.

— Безмолвная женщина. Весьма неплохо, на мой взгляд.

— Они лишь следуют Писанию.

— Писанию?

— Послание к Тимофею, — чопорно пояснил сын. — Святой Павел учит, что женщина должна «быть в безмолвии».

— Как пить дать взял он себе в жены сварливую тварь, нещадно его пилившую, — хмыкнул я, вспомнив о сварливой жене Видарра, — но с чего бог требует молчания?

— Поскольку слух его отягощают молитвы. Тысячи молитв. Молитвы хворых, сирых, умирающих, терпящих нужду, нищих и убогих. Молчание — дар для этих душ, позволяющий их мольбам дойти до Бога.

Я наблюдал за воробьями, ссорящимися на траве во дворе.

— Думаешь, бог внемлет молитвам?

— Я ведь жив, — просто ответил он.